Вечеринка с продолжением

— Бегать от конвойного вздумал, — гаркнул он, отпуская Олега.

— Доктор, — отчаянно бросился к доценту Волков, — я пытался догнать вас. У меня опять эти боли, но только слабые, будто воспоминания о вчерашних или пародия на них. И правая сторона снова мерзнет, немеет. Неужто подонок жив, неужели где-то поблизости?

— О чем он? — оживился Измайлов.

— Видите ли, Виктор Николаевич, глуховато, словно смущаясь, заговорил доцент Блох, — Олег Игоревич уверяет, что вчера при одном взгляде на того, м-м, человека у него возникли мучительные боли в желудке, и, э-э, начали развиваться симптомы паралича правой половины тела. А после, м-м, совершенного боли прошли и не возобновлялись.

Лев Ильич отвернулся от Измайлова и сосредоточился на Волкове. Усадив его на стул, психиатр занудил:

— Успокойтесь, успокойтесь, успокойтесь…

Олег чувствовал, что врач хочет через его зрачки проникнуть внутрь. Он собрался зажмуриться, но не успел. Ему стало жутко, потом легко, потом…

Луценко хотелось завопить что есть мочи, Измайлову — закурить. Молодой психиатр скромно отошел в дальний угол комнаты. И лишь доцент Блох доброжелательно улыбался Волкову. То есть вроде и не ему. Потому что Олег вдруг показался им всем толще, ниже и гораздо старше. Он поднялся со стула и шаркающей походкой направился к креслу возле стола подполковника, опустился, поерзал, покряхтел и пробасил: «Здесь покойнее». Голос был пожиже, чем у Луценко, но тоже ого-го.

— Садитесь, господа, где кому вздумается; у меня вся мебель мягка и удобна, — радушно пригласил Волков.

Доцент Блох с готовностью устроился в кресле напротив. Луценко с Измайловым, не сговариваясь, рухнули на стулья.

— Вы желали выслушать мою настоящую историю? — словно измывался над подполковником новый тембр голоса Волкова. — Извольте. Я готов поведать ее без утайки. Только на вашем языке мне изъясняться сложно. Если бы кто-нибудь понял меня на родном…

— А на каком именно, сударь? — справился доцент Блох.

— На немецком, — мечтательно произнес Волков.

— Дерзайте, сударь. А когда вы отправитесь почивать, я переведу вашу повесть нашим друзьям, — заверил Лев Ильич.

— Благодарю вас, — важно и сдержанно ответствовал Волков.

И сорок минут говорил по-немецки.

Сначала было немного смешно, потом очень весело, потом захотелось рявкнуть: «Прекрати придуриваться», затем стало страшно и неловко друг перед другом. И, наконец, действо заворожило. Когда Волков замолчал, доцент Блох что-то коротко спросил у него и, получив в ответ благосклонный кивок, повернулся к Луценко:

— Где он будет спать?

— Там же, где вы его обе…

— Т-с-с, — предупредил конец фразы Блох.

Он изысканно поклонился Волкову и взял его под локоть. Они вышли в коридор, обмениваясь любезностями на иностранном языке. Луценко поплелся следом и правильно поступил, ибо безумные действия конвойного мог предотвратить только подполковничий грозящий издали кулак.

Блох вернулся вымотанный и серый.

— Кем он завтра проснется, Лев Ильич? — обрел драгоценный дар речи Измайлов.

— Волковым Олегом Игоревичем, тридцатилетним преуспевающим портным, почти модельером. И, возможно, убийцей и арестантом. Ему будет очень, очень плохо.

— А откуда он немецкий знает? — не унимался Измайлов.

— Оттуда. — Показал на потолок доцент Блох. — В школе он еле-еле на тройку сдал английский…

— И вы настаиваете на том, что он нормален? — осторожно встрял Луценко.

— Да, разумеется. Увиденное нами не опровергает прежнего вывода. Я вам сейчас все объясню, — вздохнул Блох.

— Ни в коем случае, Лев Ильич, мы не сомневаемся в вашей квалификации, — запротестовал Измайлов. — Но что он вам так долго живописал?

— О, это действительно любопытно, — мгновенно воспрянул духом старый психиатр.

В начале девятнадцатого века в одной немецкой семье случилась обыденная история: молодая жена пожилого мужа завела любовника. Юноша был сыном старинного друга хозяина, вхож в дом и обласкан там. Но, сколько веревочке ни виться, конец есть. Супругу стало мерещиться, что его ночной колпак приподнимают рога. Доказательств у него не было, а горячий нрав толкал на немедленную расстановку точек над i. Он устроил жене «дикий скандал», надеясь запугать ее и заставить признаться. Конечно, ему хотелось получить доказательства ее невиновности. Но он здорово навредил себе. В тот же вечер за ужином муж был отравлен. Бедолага упал на пол, жуткая боль разрывала его желудок, потом правая часть тела потеряла чувствительность, а левая еще страдала неимоверно. Любовник с женой склонились над умирающим. Она нервозно, резко вскрикивала, а он ухмылялся злорадно и довольно, хватал даму за талию, в общем, глумился над поверженным соперником. И последние жизненные силы убиенного мужа ушли в мысль о мщении.

— Чушь какая, — фыркнул Луценко.

— Однако, когда Волков рассказывал, вам так не казалось, правда? — улыбнулся Блох совершенно непонятной подполковнику улыбкой.

— Что же получается? Каин и Авель вечно меняются местами и мстят друг другу? — хрипло осведомился Измайлов, ни к кому конкретно не обращаясь. — И сегодняшняя невинная жертва несколько веков назад могла быть жестоким и извращенным убийцей? И преступность можно искоренить только вместе с родом человеческим?

— Мне плевать, — вдруг горестно взвыл Луценко. — А если завтра этому психу почудится в какой-нибудь прохожей девчушке его неверная супруга и он отправит ее на тот свет, лишь бы избавиться от поноса или насморка?

Ему не ответили, но доцент Блох вздрогнул.

— Религии учат, что Волков должен был умереть от своей боли, перенести инсульт, выдержать инвалидность и нищету, но не убивать. Наверное, это и называется разорвать порочный круг, — не слишком уверенно предположил Лев Ильич.

И тут раздался довольно высокий, гневно-капризный голос:

— Господа…

От неожиданности охнул даже Луценко. Все трое умудрились, поворачиваясь на звук, сблизиться потеснее. Ученик доцента стоял возле двери:

— Господа, Лев Ильич до предела вымотан вашим Волковым. Пора его пощадить.

— Коллега, — облегченно захохотал Блох, — как же вы нас напугали.

Психиатры поспешно простились и отбыли восвояси на машине Луценко. Подполковник позвонил по телефону и, швырнув на недовольно скрипнувший рычаг трубку, сердито посмотрел на Измайлова:

— Ну нет трупа.

— Если мы немедленно не отправимся по домам, к утру их будет здесь два, — прозорливо и банально пообещал полковник.

— Тогда отсыпаться, — сдался Луценко и выглянул в окно. — Кстати, и лимузин вернулся.

В пути разговаривать было не о чем. Когда Измайлов выкарабкивался с сиденья, Луценко окликнул его. Друзья посмотрели друг другу в глаза серьезно и прямо. Первым опустил веки Луценко:

— Заехать за тобой завтра?

Измайлов протянул ему руку:

— Да.

Лялю Луценко расколол за минуту. Оказалось, что, пробудившись, она все-таки ринулась на свидание. Еще не отпустив такси, она увидела спину Олега, спешившего к остановке, и приближающийся трамвай. С криком «На вокзал!» она вновь заняла машину, чем повергла видавшего виды шофера в состояние некоторой задумчивости и заторможенности. Он повез ее, вслух недоумевая, чем провинились перед этой сумасшедшей все городские светофоры. Высадил он ее не там, где она сказала: «Стоп». В общем, получилось так, что Ляля и Олег шли навстречу. Но в момент окончательной готовности к броску на шею любимому девушка заметила, что Олег движется очень целенаправленно. Бдительная Ляля остановилась и подозрительно оглядела толпу. Конечно, блондинка, которую преследовал Олег, была великолепна. Но он-то как подличал! А вдруг она, Ляля, неслась к нему и попала под автобус? Мало ли что могло с ней произойти. Бабник. Ляля домучилась до конца, то есть до того момента, когда блондинка и Олег практически одновременно скрылись в вагоне электрички. Она выплакалась у газетного киоска и побрела домой. Но в субботу все же отправилась к Олегу объясняться и выслушивать объяснения.