Вечерний свет

— Что такое? — торопливо спросил Евлампьев, наклоняясь к ней.

— Что с тобой? — вместо ответа спросила Маша.— Ты почему не спишь? Плохо что-нибудь?

— А, — понял Евлампьев причину ее тревоги. И похлопал жену по плечу.— Да ничего такого, успокойся. Не спится…

— А я проснулась, глянула — нет тебя. Нет все и нет… Ну ладно, ложись давай, — махнула она рукой.

Ему было невмоготу идти на свой диван, буквально отталкивало от него.

— Давай я с тобой лягу. — Он сходил к дивану, взял подушку и вернулся к кровати.

— Подвинься.

— Ой, Леня, да ну что ты придумал! — сердито сказала Маша. Она удостоверилась, что с ним все в порядке, успокоилась и могла теперь быть недовольной.

— Молодой, что ли, спать вместе?

— Да ничего, ничего, — уговаривающе произнес Евлампьев.

Маша, ворча что-то неразборчивое, приподнялась, рывком передвинула свою подушку к краю и подвинулась сама.

Евлампьев лег с нею рядом и положил руку ей на плечо. Она было повела им, чтобы он убрал руку, но он не убрал, и Маша больше не противилась. Он лежал, чувствуя грудью, бедром, коленями ее тело, знакомую родную тяжесть его, и ему было хорошо и тепло. Потом он услышал, как изменилось дыхание у Маши — она заснула, и самого его тоже повело, понесло, качнуло… На короткий миг оплывшее усатое лицо мелькнуло перед ним, но он усилием воли отогнал это видение, и оно больше его не беспокоило.

3

День начался с телефонного звонка.

Евлампьев вскочил с кровати, шлепая босыми ногами по полу, разлепляя на ходу рукой неоткрывающиеся глаза, пробежал в коридор и снял трубку.

— Да-а!..— проговорил он хрипло.— Слушаю!

«Ермолай»,еще когда лишь вскакивал с кровати, пронзило его. Но это была Елена.

— Вы что, спите еще? — спросила она. — Я уже целый час на работе. Что это вы так долго?

Действительно долго, Евлампьев удивился. Никогда они не спали дольше восьми, разве что в прежние годы, когда Елена с Ермолаем были детьми, отсыпались по воскресеньям, а так обычно в семь, в половине восьмого, во сколько бы ни легли, уже поднимались — привычка. Видимо, это от вчерашнего дня: навозились со стиркой.

— Поднимаемся, Лена, — сказал он,-поднимаемся, дочка. Заспались просто…

— Тогда слушай, папа.— Голос у Елены был пообычному исполнен энергин, ясен и жизнелюбив — совершенно как до болезни Ксюши.— Помнишь, мы о мумиё говорили?

— Ну да, да, помню, — отозвался Евлампьев.

— Ну вот. Мы с Саней ездили вчера в санаторий, разговаривали там с врачом, в общем, он считает, что нужно попробовать. Не повредит, а помочь может. Сейчас нужно, чтобы у нее как можно быстрее восстанавливалась костная ткань, а мумиё этому очень помогает. Врач говорил, у него был больной, со сложным переломом, ему полтора месяца полагалось в гипсе быть. А он с мумиё через три недели уже ходил. Представляешь?

— Ага-а…протянул Евлампьев. — Вот как…

Доставать мумиё Елене советовали уже давно, Виссарион даже смотрел специально у себя в библиотеке в энциклопедиях, что это такое, но врачи в Ксюшиной больнице на все расспросы о мумиё пожимали плечами: «Да бог его знает!»

— Ага-а, — повторил он. — Значит, все-таки имеет смысл?

— Имеет, папа, имеет. Знаешь, дыма без огня не бывает. Так просто слух не пойдет. Очень вас прошу. У кого только можете — везде спрашивайте. Для первого курса лечения граммов пять нужно, совсем немного, так вот хотя бы эти пять граммов. По пять рублей его продают, это двадцать пять рублей выйдет, не так уж и дорого, принимая во внимание обстоятельства.

— Да конечно, конечно, — сказал Евлампьев. — Сегодня же прямо и начнем, дочка…

— Есть, безусловно, опасность, что подсунут какую-нибудь подделку, но что ж делать — придется рисковать.

— Ну да, ну да, — сказал Евлампьев.— Видимо… А как там Ксюша?

— Хандрит. Домой просится. Но куда ж домой, там врачебное наблюдение все-таки, если что… и воздух, их на веранду вывозят. Главное, что ей нужно — воздух, в городе такого нет, сосны же кругом.

— Ну понятно, — отозвался Евлампьев. Обо всем этом было тысячу раз говорено-переговорено, и Елена, видимо, не столько повторяла сейчас это заново, сколько пересказывала свой разговор с Ксюшей.

— К вечеру температура у нее тридцать восемь, — добавила Елена.Утром нормальная, а к вечеру все поднимается. Видно, еще идет процесс… Мумиё надо доставать.

— Это мы договорились. Сегодня же.

— Хорошо, папа. Спасибо. Маме привет. Пока.

— Пока, Леночка, пока,— сказал он, и, когда договаривал последнее слово, раздались уже отрывистые сигналы разъединения.

Маша лежала с открытыми глазами и разминала себе кисти.

— Отложения ломят. Ужас как,проговорила она, когда Евлампьев подошел к ней, н спросила: — Что, Лена?

— Лена,кивнул он, взял Машину руку в свои и стал массировать ее.

— Ага-ага, вот так, вот спасибо! — благодарно проговорила Маша. — Что она, так просто?

— Мумиё нужно.

Маша отняла у Евлампьева руку, которую он растирал, и подала другую, Евлампьев взял эту ее другую руку и мгновение смотрел на нее. Вот бы в молодости ему сказали, что по рукам можно определять возраст… Не то что можно, а просто невозможно скрыть. Лицо обманет, а руки выдадут. Лицо у Маши совсем нестарое, а руки… морщинистые, в шелушащейся, высохшей коже, с вылезшими наверх красновато-дряблыми жгутами вен, с шишками солевых отложений… — Мумиё нужно,— повторил он, начиная растирать руку. — Она вчера разговаривала с врачом в санатории, и тот рекомендует. Надо доставать. Спрашивать, в общем, всех, кого только можем. В аптеках же его не продают. Лекарством его не считают.

— Все, спасибо, — Маша потянула свою руку, Евлампьев отпустил ее, и она покрутила ею в кисти. — Вот, полегче стало… Мумиё, знаешь, мумиём, а я тут на днях, забыла тебе сказать, в ресторан заходила, договорилась, чтобы мне лимонов оставили, как будут, и икры черной. Надо заскочить сегодня. Сделаю я ей, рецепт мне дали, лимон с медом и алоэ, — говорят, очень хорошо для общего укрепления. И черная икра еще. Очень хорошо.

— Роме позвонить нужно, ты не забыл? — спросила она, когда Евлампьев, уже одевшись, умывался в ванной.

— Нет-нет, помню, буду сейчас,отозвался он.

Сегодня-то помнилось, сидело в мозгу царапающе, даже вон, когда бежал спросонья к телефону, так и думалось, что Ермолай, и оплеснуло после разочарованием, что это не он. Да кабы вот все-таки не поздно вышло; что же он сам-то не перезвонил, что за причина тому?.. А уж то, что ему что-то потребовалось, — это несомненно, и здорово приперло притом… Эх, кабы не поздно!

Но все это было в Евлампьеве сегодня не так остро и болезненно, как вчера, он вполне приготовился к тому, что звонок его окажется пустым, и, когда Ермолай, сам, кстати, поднявший трубку, проговорил в ответ на вопрос, зачем он вчера просил позвонить: «Да так просто, папа. Давно что-то с тобой не разговаривал»,Евлампьев воспринял этот ответ как совершенно естественный и единственно возможный.

— Так прямо и просто, — сказал он все-таки, без всякой надежды, что слова его возымеют какое-нибудь действие. — Наверное, если положа руку на сердце, что-то нужно было, а?

— Да нет, папа, ну ей-богу! — скороговоркой ответил Ермолай.

Евлампьев помедлил, раздумывая, имеет ли смысл вести с Ермолаем разговор дальше, и решился:

— Ну, ты же знаешь, что я тебе не верю, зачем ты утверждаешь, будто бы просто так хотел поговорить со мной? сказал он. Скажи честно, сын: чтото тебе нужно было?