Вечность на двоих

— Обрести вечную жизнь.

— На земле или на небесах?

— На земле, но на веки вечные.

— Давайте, капитан, рассказывайте.

— Как по-вашему, я мог его запомнить? — проворчал Данглар.

— Я запомнил, — скромно сказал Вейренк.

— Слушаю вас, лейтенант, — продолжал Адамберг, все так же улыбаясь. — Мы, может быть, поймем наконец, что на самом деле задумал кюре.

— Ну хорошо, — неохотно проговорил Вейренк, не умевший еще отличать, когда Адамберг действительно чем-то интересовался, а когда просто придуривался. — «Величайшее снадобье для продления жизни благодаря способности мощей притуплять миазмы смерти, на основе самых верных предписаний и исправленное от прежних ошибок».

— И все?

— Нет, это только название.

— Дальше — больше, — изумленно и обиженно сказал Данглар.

— «Пять раз настанет время юности, и ты обратишь его вспять, будучи неуязвим для его потока, и так снова и снова. Святые мощи ты истолчешь в порошок, три щепотки оного смешаешь с мужским началом, коему не пристало сгибаться, с живой силой дев, одесную извлеченной, трижды приготовленных в равном количестве, и растолчешь с крестом, в вечном древе живущим, прилегающим в том же количестве, а удерживаются они на одном месте, нимбом святого окруженном, в вине этого года выдержав, и главу ее ниц простри».

–  Вы это знали, Вейренк?

— Да нет, только прочел.

— И понимаете, о чем речь?

— Нет.

— И я нет.

— Речь идет об изготовлении эликсира вечной жизни, — сказал Данглар, по-прежнему дуясь. — А это не фунт изюму.

Через полчаса Адамберг и его помощники загружали в багажник сумки, собираясь возвращаться в Париж. Данглар ругался, потому что сзади царил экран для камина, не говоря уже об оленьих рогах, занимавших все сиденье.

— Выход один, — предложил Адамберг. — Рога положим вперед, а вы оба сядете сзади.

— Рога вообще лучше оставить тут.

— Вы шутите, капитан. Давайте за руль, вы самый длинный. Мы с Вейренком втиснемся вместе с экраном. Мы совсем не против.

Данглар подождал, когда Вейренк сядет в машину, и отвел Адамберга в сторону.

— Он лжет, комиссар. Никто не может выучить с ходу подобный текст. Никто.

— У него исключительные способности, я же говорил вам. Никто не может сочинять стихи так, как он.

— Одно дело — сочинять, другое — запоминать. Он прочел этот проклятый текст с точностью до запятой. Он лжет. Он это снадобье знал наизусть.

— Зачем оно ему?

— Понятия не имею, но этот рецепт был проклят — на веки вечные.

XXX

— Она носила синие туфли, — объявила Ретанкур, выкладывая целлофановый пакетик на стол Адамберга.

Адамберг посмотрел на пакет, потом на лейтенанта. Ретанкур держала кота под мышкой, и Пушок с наслаждением позволял таскать себя как тряпку, безучастно свесив лапы и голову. Адамберг даже не надеялся на такой скорый результат, честно говоря, он вообще не ждал результата. Но туфли ангела смерти — поношенные, заскорузлые, синие — лежали на его рабочем столе.

— На подошвах нет и следа воска, — добавила Ретанкур. — Но это понятно — последние два года их носили не снимая.

— Расскажите, — попросил Адамберг, забравшись на шведский табурет, который он перетащил к себе в кабинет.

— Агентство недвижимости домом не занимается, решив, что продать его все равно не удастся. После ареста никому даже не пришло в голову там убрать. И тем не менее в доме пусто. Ни мебели, ни посуды, ни одежды.

— То есть? Все разворовали?

— Да. Местные жители знали, что у медсестры не было родственников и что ее вещи остались в приличном состоянии. Потихоньку начали все растаскивать. Я обследовала несколько пустующих домов, захваченных бомжами, и цыганский табор. Кроме туфель я нашла ее кофточку и одеяло.

— А где?

— В вагончике.

— В нем живут?

— Да, но мы ведь не обязаны знать кто?

— Не обязаны.

— Я обещала давшей мне их даме принести ей взамен другие туфли. У нее есть только тапочки. А ей нужно.

Адамберг поболтал ногами.

— Медсестра, — прошептал он, — почти полвека делала смертельные уколы старикам, можно сказать, руку набила. У нее это уже вошло в привычку — с чего вдруг она впала в мистику и наняла гробокопателей, чтобы вырыть пару девственниц? Не понимаю, в этом перевертыше нет никакой логики.

— В действиях медсестры тоже.

— Почему же. Всякое безумие структурно и следует определенной траектории.

— Пребывание в тюрьме могло выбить ее из колеи.

— И Ариана так считает.

— Почему вы говорите «пару девственниц»?

— Потому что Паскалина была девственницей, как и Элизабет. И мне кажется, что нашей землеройке это небезразлично. У медсестры, кстати, тоже никогда не было любовника.

— Ей надо было еще узнать про Паскалину и Элизабет.

— Да, следовательно, она побывала в Верхней Нормандии. Медсестрам рассказывают даже больше, чем им хотелось бы.

— Она и там наследила?

— Нет, на Западе, за исключением Ренна, ни одной жертвы. Но это ничего не значит. Она всегда моталась по городам и весям., несколько месяцев поживет — и поминай как звали.

— А это что такое? — Ретанкур показала на оленьи рога, загромождавшие кабинет Адамберга.

— Это трофей. В один прекрасный вечер я их удостоился и отрубил.

— С десятью отростками, — уважительно сказала Ретанкур. — За какие такие заслуги?

— Меня позвали на него взглянуть, и я поехал. Но я не уверен, что меня туда затащили только ради этого. Его звали Большой Рыжак.

— Кого?

— Его.

— Это что, приманка? Чтобы завлечь вас на кладбище в Оппортюн?

— Может быть.

Ретанкур подняла один рог, взвесила его в руке и аккуратно положила на место.

— Их нельзя разлучать, — сказала она. — Чем вы там еще обогатились?

— Узнал, что в свином пятачке есть кость.

Ретанкур никак не отреагировала на это сообщение, только кота переложила на плечо.

— Она имеет форму сердечка, — продолжал Адамберг. — Я также выяснил, что при помощи святых мощей можно вылечить прострацию и достичь бессмертия, а также что среди останков святого Иеронима была баранина.

— Что еще? — спросила Ретанкур, терпеливо ожидая, пока он дойдет до интересующих ее сведений.

— Что два парня, разрывшие могилу Паскалины Виймо, вероятно, Диала и Пайка. Что Паскалина умерла, потому что камень из церковной стены раскроил ей череп, и что один из ее котов был умерщвлен, оскоплен и подброшен ей под дверь за три месяца до вышеуказанного события.

Адамберг внезапно поднял руку, обвил ноги вокруг ножки табурета и набрал номер.

— Освальд? Ты знал, что Паскалине подбросили убитого кота?