Вегетарианка

Свояченица пришла на помощь матери, словно отказ младшей сестры есть устрицы в остром соусе – самая большая беда, какая только может случиться. Палочки с устрицей на конце приближались ко рту жены, и она отодвинулась назад.

– Ешь скорее. Рука устала держать…

Рука тещи и в самом деле дрожала. Жена не выдержала и поднялась со своего места.

– Я это не ем.

Это были первые слова, четко произнесенные ею.

– Что?!

Возгласы тестя шурина, обладающих одинаковым сангвиническим темпераментом, раздались одновременно. Жена шурина быстро схватила мужа за рукав.

– Гляжу я на тебя, и сердце разрывается. Тебе все равно, что говорит отец? Сказано тебе есть, значит, надо есть.

Я предполагал, что жена ответит: «Извините, отец. Но я не могу это съесть». Однако в равнодушной интонации, с какой она ответила отцу, извинительные нотки отсутствовали:

– Я не ем мясо.

Палочки потерявшей надежду тещи опустились. Казалось, ее состарившееся лицо вот-вот скривится в отчаянном плаче. Нависла тишина, готовая тут же взорваться. Тесть поднял свои палочки. Ухватив ими кусок свинины, он обошел стол и встал перед моей женой.

Крепкого сложения, закаленный ежедневной работой, он стоял ко мне спиной, сгорбленной неумолимым временем, и держал мясо прямо у лица дочери.

– Ну, давай, съешь это. Послушайся отца, поешь. Мы все ради твоего же блага стараемся. Ну, чего ты упрямишься? А что будешь делать, если ненароком заболеешь от всего этого?

В его словах звучала такая сильная отцовская любовь, что у меня защемило сердце и невольно защипало в глазах. Должно быть, все собравшиеся почувствовали то же самое. Жена одной рукой отодвинула от своего лица палочки, мелко дрожавшие в воздухе.

– Отец, я не ем мясо.

Мгновение – и мощная ладонь тестя разрезала воздух. Жена получила пощечину.

– Отец! – закричала свояченица и схватила его за руку. Тесть, еще находясь в нервном возбуждении, стоял, кривя губы. Я знал, что когда-то он отличался крутым нравом, однако увидеть своими глазами, как он распускает руки, довелось впервые.

– Чон собан [5] и ты, Ёнхо, идите оба сюда.

Поколебавшись, я нерешительно подошел к жене. Удар был такой силы, что ее щека налилась кровью. Она тяжело дышала – казалось, она только сейчас потеряла самообладание.

5

Собан – добавляется к фамилии женатого мужчины. Как правило, это обращение к младшему по возрасту.

– Держите ее вдвоем за руки.

– Что?

– Стоит только начать, а дальше сама будет есть. Где сейчас под небом найдется тот, кто не ест мяса?

Шурин поднялся со своего места, недовольный приказом отца:

– Сестра, попробуй съесть. Ведь это просто – сказать «да» и сделать вид, что ешь. Ну почему ты так ведешь себя перед отцом?

– Что ты там болтаешь? Хватай ее за руки. И ты, зять, тоже! – закричал тесть.

– Отец, зачем же так?

Свояченица взяла его за правую руку. Он отбросил в сторону палочки, схватил пальцами кусок свинины и подошел к моей жене. Та начала нерешительно пятиться, но ее схватил Ёнхо, поставил прямо и сказал умоляющим тоном:

– Сестра, давай по-хорошему. Возьми и съешь сама.

– Отец, пожалуйста, не надо!

Тесть вырвался из рук свояченицы с силой, в три раза превышающей ту, с какой она тянула его назад и с какой Ёнхо держал мою жену, и попытался засунуть ей в рот мясо. Жена застонала сквозь стиснутые зубы. Казалось, она не может произнести ни слова, боясь, что кусок окажется во рту.

– Отец!

Ёнхо кричал, просил тестя остановиться, но сам в растерянности продолжал крепко держать ее.

Тесть с силой вдавливал мясо в губы моей мучительно извивающейся жены. Сильными пальцами он сумел раскрыть ее губы, но со стиснутыми зубами ничего поделать не мог.

В конце концов, от злости, поднявшейся в нем до самой макушки, он еще раз ударил дочь по щеке.

– Отец!

Свояченица бросилась к тестю, обхватила его за пояс, но в этот момент ему удалось запихать кусок свинины в рот моей жены разжавшей зубы. Однако Ёнхо, уже уставший ее держать, ослабил хватку, и она с отвращением выплюнула мясо. У нее вырвался крик, напоминающий звериный рев.

– …Пусти!

Жена, согнувшись, побежала, как я подумал, в сторону прихожей, однако вдруг повернулась и схватила нож для фруктов, лежащий на обеденном столе.

– Ёнхе!..

Голос тещи, готовый сорваться, разрезал убийственную тишину. Дети уже не могли сдерживать слезы и разревелись.

Жена стояла, стиснув зубы. Посмотрев в глаза каждому, кто наблюдал за ней, она подняла нож.

– Остановите ее…

– Берегитесь!

Из запястья жены фонтаном брызнула кровь. На белые тарелочки, как капли дождя, пролилась багровая кровь. У жены подогнулись колени, она осела на пол. Отнял у нее нож свояк, до этого сидевший с безразличным видом.

– Чего стоишь? Принеси хоть полотенце, что ли!

Он умело, демонстрируя навык бойца, служившего в армейском спецназе, остановил кровь, а затем взвалил жену на спину.

– Спускайся скорее вниз и заводи машину.

Я суетливо искал свою обувь среди других пар. Всунул правую ногу в левую туфлю. Наконец, обувшись правильно, смог открыть дверь и выйти из квартиры.

* * *

…Собака, укусившая меня за ногу, привязана к мотоциклу отца. Я стою у ворот дома с плотной повязкой на голени. Под повязкой опаленная шерсть с хвоста этой собаки, наложенная на рану. Душный летний день. Пот течет по всему телу, даже когда просто стоишь. С трудом дышит и собака, высунув длинный красный язык. Это симпатичный белый пес, ростом выше меня. До того как он укусил дочь хозяина, в нашей округе все считали его умным животным. Отец подвесил собаку на дерево и, слегка подпалив ее шерсть, сказал, что не собирается сильно ее бить. Он где-то слышал, что самое нежное мясо у собаки, которая умерла от долгого бега. Отец завел мотоцикл и на большой скорости сорвался с места. И собака помчалась вместе с ним. Сделали два круга, три круга по одному и тому же пути. Я стою у ворот как вкопанная и смотрю на белую собаку – как она постепенно теряет силы, как задыхается, как крутит зрачками. Каждый раз, когда наши взгляды встречаются, я шире раскрываю глаза.

Гадкий пес. Как ты посмел укусить меня?

После пятого круга у собаки изо рта появляется пена. С шеи, обвязанной веревкой, стекает кровь. Собаку тянет мотоцикл, она волочится, поскуливая от боли. На шестом круге ее рвет темно-красной кровью. И с шеи, и изо рта льется кровь. Я стою прямо и смотрю на кровавую пену, на два блестящих глаза. Седьмой круг, я жду, когда появится пес, и вижу его вытянувшееся тело, брошенное отцом на заднее сиденье мотоцикла. Я стою и смотрю на болтающиеся лапы, открытые веки, налитые кровью глаза.

В тот вечер в нашем доме устроили большое застолье. На ужин явились все знающие отца мужчины, что жили в переулке рядом с рынком. Как мне сказали – чтобы зажила рана от укуса собаки, надо поесть похлебки из нее, и я попробовала. Вернее, я положила вареный рис в суп, перемешала и съела все без остатка. В нос бил специфический запах, и его не смог полностью перебить даже аромат семян кунжута. Помню, как увидела в миске с похлебкой блестящие глаза – они смотрели прямо на меня. Это были глаза бегущего пса, которого рвет кровавой пеной.