Век Филарета

20 ноября владыке Филарету передали письмо от нового обер-прокурора и приложенный к нему пухлый пакет.

«...Первое депо, которое дошло до меня прежде вступления моего в должность и которое ваше высокопреосвященство изволите усмотреть из приложенной при сем Записки [55] , есть возобновляемый ныне вопрос о переводе Св. Писания на русское наречие... Изъяснённое в Записке мнение было принято без возражения и другими членами Св. Синода во время пребывания их в Москве...»

55

Такое название получил проект московского митрополита.

Владыка неторопливо прочитал письмо графа, а Записку дал читать келейнику. Тому казалось, что митрополит слушает невнимательно, думает о своём, иногда шевелит тубами, не то с кем-то говоря, не то молясь, но владыка не впервые слушал мнение своего соименника и знал его достаточно.

Прочитав записку, келейник сложил её на конторку и вопросительно глянул на владыку.

— Позови, милый, отца Антония.

Вошёл его племянник, архимандрит Антоний, высокоучёный монах, почитавший митрополита, как отца родного.

Прикрой-ка дверь плотнее... Садись, милый, возьми перо, и напишем с тобою бумагу... Надиктую тебе начерно, а после перебели сам старательнее, бумага в Синод!.. «Ваше сиятельство, во время давнего пребывания вашего в Киеве в беседе со мною угодно было вам предложить мне вопрос: нужно ли и полезно ли перевести Священное Писание на русское наречие. Я так тогда отвечал, так и теперь ответствую, что русское наречие не может передать Священного Писания со всею тою силою и верностию, какими отличается перевод славянский, в котором доступно понятию всё то, что только нужно для назидания верных к вечному их спасению; что русский перевод будет вытеснять славянский язык, и без того недовольно знакомый образованным из наших соотичей, для которых таким образом может сделаться наконец непонятным и самое богослужение церковнославянское, составляющее главное, вернейшее и надёжнейшее средство для всех сынов Российской Православной Церкви к назиданию их в вере и благочестии. По всему этому надобно настоять не в переводе Библии на русский язык, а в прилежном изучении славянского языка во всех наших духовных и светских училищах и в повседневном прилежном чтении на нём Священного Писания...»

21 декабря мнение киевского митрополита Филарета относительно «неполезности и вредности» перевода Библии на русский язык было получено в Петербурге. Несмотря на предрешенносгь вопроса, граф Александр Петрович всё же заколебался.

Киевский владыка предлагал в обход Синода представить своё собственное мнение прямо государю, дабы «державным словом» решительно пресечь замышляемое дело. В видах убеждения государя Филарет советовал затребовать из синодского архива дело о литографированных переводах Писания, производившееся в 1842—1844 годах.

Совет был верен, но щепетильно честную натуру графа коробил предлагавшийся способ действий, слишком смахивающий на интригу.

Граф распорядился отправить письмо к митрополиту Филарету Дроздову с изложением возражений киевского владыки. Однако почему-то письмо забыли подготовить (как не увидеть здесь руки Сербиновича). Толстой отвёз в Зимний дворец Записку о возражении митрополита Филарета Амфитеатрова, добавив от себя государю, что к важнейшему и серьёзнейшему делу перевода следует приступать лишь после предварительного обсуждения дела с церковью греческою.

Но Бог есть вершитель правды и порядка. Над делом перевода явственно простёрлась рука Божия, направив его в подобающее русло.

Александр Николаевич после коронации переживал поистине второе рождение. Будто заново он увидел людей и оценивал их иначе. Пропали леность и апатия, столь свойственные ему в положении наследника, он теперь был полон энергии и деловитости. Почитая незабвенного батюшку, государь постепенно открывал, насколько тот был не прав в отдельных вопросах. Конечно же Церковь — больше, чем просто элемент государственности, следует снять с неё жестокую узду... Вот и с делом перевода — неужто не прав гениальный маленький Филарет? Поставил в Синод графа Толстого с мыслью, что тот далёк от интриг, а похоже, что тёзку обошли синодские ловкачи... Киевский вроде бы и прав, но попробуй он учить своих мальчишек ещё и славянскому языку — зачем?.. Жена так просто влюбилась в московского Филарета, повторяет детям, что он первый молитвенник за них всех...

19 февраля 1857 года к графу Толстому в Синод пришло высочайшее повеление: внести мнение митрополита киевского Филарета на совокупное рассмотрение Святейшего Синода, но предварительно сообщить митрополиту московскому.

Глава 11 ОЧКИ

Зима долго собиралась в тот год. Дожди, холод и сырость измучили Филарета, отказавшегося от выездов в город и ходившего по дому в шубе и валенках. Наконец в середине декабря выпал снег, и после каждый день сыпал то реже, то гуще, навёрстывая упущенное. Ударили морозы. Небо прояснилось, и яркое, но холодное солнце частенько проглядывало сквозь бледную пелену облаков. Самочувствие владыки улучшилось, и он смог вернуться к обычному порядку своей жизни.

Слабый утренний свет едва показался в окнах домашней церкви на Троицком подворье, как литургия уж закончилась. Иерей и диакон вошли в кабинет владыки за благословением и откланялись. Эконом заглянул за дозволением купить к Рождеству побольше ёлочек и украсить ими двор перед храмом.

— Для чего ж новая трата?

— Для услаждения взоров, ваше высокопреосвященство, — с почтительною улыбкою ответил эконом. — Да и какая там трата!..

Эконом зашёл за явно пустяшным делом, чтобы самолично убедиться в добром здравии владыки, и Филарет понял это. Он знал, что строг, и старался быть строгим, потому с удивлением замечал проявления любви от близких, которым и доставалось от него более всех иных.

— Дозволяю! И больше по пустякам не беспокой, — не удержался владыка от внушения. — Позови, кто там дежурит.

Вошёл молодой послушник Алексей, недавно присланный из лавры. Высокий худой парень с длинными русыми волосами, обрамлявшими по-мальчишески нежное лицо с едва пробивавшимися усами и бородкою, пал в ноги. Филарет лёгким движением перстов благословил.

— Где Никодим?

— Отпущен вами, владыка, — севшим от робости голосом ответил послушник.

— А Парфений?

— Тоже отпущен.

Верно, только вчера отпустил братьев к родичам в село Кунцево до рождественских праздников. И зачем обоих отпустил? Надо что спросить — и некого... Ко всему и секретарь слёг в горячке.

— Вот что, сын мой, надобно: затерялись где-то очки мои. Сыщи их поскорее.

— В серебряной оправе или в черепаховой? — деловито уточнил послушник.

— В черепаховой! А насчёт серебряных — ты пошли, кого найдёшь, к отцу наместнику, я их у него оставил, пусть пришлёт поскорее. Заодно пусть вернут в лавру полотенце, которое я ошибкою с собой прихватил.

Едва позавтракали просфорою и тёплым липовым отваром, как с молитвою на устах Алексей сунулся в дверь столовой.

— Нигде нет, владыка! — шумно переводя дыхание, отрапортовал он.

— Где искал?

— В спальне, в кабинете, в алтаре, в приёмной.

Филарет посмотрел в устремлённые на него с надеждой большие голубые глаза малого. Ждёт, видно, что назову место... Вот оказия! Старею!..

— А хорошо смотрел?

— Хорошо, — честно ответил малый. — Могу ещё раз посмотреть!