Век Филарета

— Вам надлежит написать проект, коий через меня будет доставлен государю. Возможно, потребуются поправки. Окончательный текст акта останется в тайне, доколе не придёт время приведения оного в исполнение. Храниться ему надлежит, по мысли государя, в московском Успенском соборе с прочими царственными актами. Вручаю вам бумага! — С непривычно строгим видом князь передал конверт архиепископу.

— Ваша светлость, прежде всего прошу передать его величеству мою нижайшую благодарность за доверие, коим почтён сверх меры, — ответил Дроздов. — Какое время дадено мне на работу?

— Неделя-две. — Князь сделал неопределённый жест рукою.

— И прошу вас передать мой почтительный совет государю, — Филарет несколько запнулся, — соображение, коим он конечно же волен пренебречь. Полагаю следующее; поскольку восшествие на престол происходит в Петербурге, затруднительно его соображение с манифестом, хранящимся за сотни вёрст, да ещё в тайне. Следовало бы во избежание всех возможных случайностей сделать с окончательного текста три копии, поместить их для хранения в Государственном совете, правительствующем Сенате и Святейшем Синоде, о чём сделать отметку и в тексте. Подлинный же акт, согласно воле государя, будет храниться в Москве.

— Владыко! Вам цены нет! — всплеснул руками Голицын: — Как это мне самому в голову не пришло? Это же так очевидно?.. Вечером же скажу государю. А теперь — за работу! За работу!

Уже подойдя к двери гостиной, князь вдруг замедлил движение и резко поворотился.

— Знаете ли, святый отче, — понизив голос едва ли не до шёпота, сказал он, — а ведь окончание царствования может произойти и до кончины Александра Павловича... храни его Господь!.. Никогда я с вами не обсуждал его величество, но нынче повод такой... Он подумывает о добровольном уходе от власти. Да-да! Всё даже не в словах, а в мыслях, интонациях, в глазах его... Уж я-то вижу. Но — секрет!

Дроздов пробыл в Петербурге более месяца. Текст акта был написан им за три дня и передан князем государю, который распорядился владыке «обождать». Между Тем по городу поползли слухи и догадки, чем вызвано пребывание московского архиепископа, высочайше отпущенного ещё в июле. Филарет томился, томился и наконец отправился в Царское Село к князю Голицыну.

Князь передал ему бумаги, в которых рукою государя некоторые слова и выражения были Подчёркнуты, их надлежало исправить. Объяснений о причинах задержания не последовало. Князь пребывал в рассеянном настроении и казался чем-то озадаченным. Через день исправленный текст был готов, и Дроздов наконец-то уехал в Москву.

Почти вслед за ним, 25 августа в Москву прибыл государь. 27 августа он прислал архиепископу утверждённый акт (с приложением в подлиннике письма цесаревича Константина) в запечатанном конверте с собственноручной надписью. «Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть московскому епархиальному архиерею и московскому генерал-губернатору в Успенском соборе прежде всякаго другого действия».

На следующий день в келью архиепископа в Чудовом монастыре пожаловал граф Аракчеев, в этот раз сумевший не пустить Голицына с государем в Москву, Дроздов был далёк от графа, но уважал его деловые способности.

— Ваше высокопреосвященство, — получив благословение, заговорил Аракчеев. — Его величество прислал меня узнать, как именно намереваетесь вы внести доверенные вам документы в собор?

— Завтра будет всенощное бдение. Прежде его начала войду в алтарь и возложу конверт в ковчег, никому его не открывая.

Аракчеев ничего не ответил и вышел. Он вернулся вскоре и с порога заявил:

— Государю не угодна ни малейшая гласность! За службою же собор будет наполнен разными людьми. Обдумайте способ совершить сие иначе.

В поддень 29 августа архиепископ московский направился в Успенский собор. Там ожидали его протопресвитер, ключарь и прокурор московской синодальной конторы с печатью. Владыка Филарет вошёл, и тяжёлые двери закрылись за ним. В приятной после солнцепёка прохладе и сумрачности-огромного храма он несколько раз осенил себя крестным знамением, приложился к образам Спасителя и Владимирской Божией Матери, после чего вошёл в алтарь.

При общем внимании был открыт ковчег государственных актов, куда архиепископ и положил принесённый пакет, показав печать императора. Ковчег был вновь заперт на ключ и запечатан прокурором синодальной конторы. Присутствовавшим была объявлена высочайшая воля: «Да никому не будет открыто о свершившемся!»

Глава 10 ПАДЕНИЕ ГОЛИЦЫНА

Министр духовных дел не сбавлял своей активности, тонким нюхом придворного ощущая назревающую угрозу. Он по-прежнему председательствовал в Библейском обществе, внимая уверениям о том, что в самом распространении Библии содержится новое излияние Святого Духа на всякую плоть, что с помощью одной книги возможно будет христианству исторгнуть обветшалые пелены, обойтись без церкви и достигнуть соединения в духе Божественной Истины. Но неверно было бы свести деятельность общества лишь к активности рьяных мистиков.

В Москве в начале марта 1824 года архиепископ Филарет созвал членов московского отделения общества на генеральное собрание для выслушивания отчёта за прошедший год. Заседали не в здании общества на Лубянке, а в митрополичьих покоях Чудова монастыря.

— Слышу голоса: какую нравственную прибыль принесло Библейское общество? — начал своё выступление Дроздов. — Един Сердцеведец может верно исчислить и оценить плод духовный, какой в сердцах рождается. Нам же следует думать не об оценке трудов, а прилежно возделывать порученный виноградник Господень... Если бы в стране, страждущей скудостью хлеба, составилось общество пропитания, собрало пособия, открыло по местам продажу хлеба по умеренной цене, а для неимущих безденежную раздачу — чего более можно требовать?.. Учитель наш святый Иоанн Златоустый прямо говорил о потребности чтения Священного Писания и поучения в нём и для мирских людей, а не для одних монахов. Почто не приемлете Слово?..

Выписка из журнала о состоявшемся собрании была напечатана в «Московских ведомостях», что вызвало бурю возмущения в рядах петербургских противников, во главе которых встали престарелый адмирал Шишков и царский наперсник Аракчеев.

Раздавались голоса о шаткости положения Дроздова, о том, что «мода с него спала», и это не могло не задевать владыку Филарета. Он отвечал на злорадство врагов и недоумение друзей в своих проповедях.

—...Ни в каком случае не расточай безрассудно слова, — говорил он в день Благовещения, разумея столько же православных иереев, сколько и чужих проповедников, журнальных сочинителей, всякого поучающего. — Если Словом Бог сотворил все, а человек сотворён по образу Божию, то какие величественныя действия надлежало бы производить слову человека! В самом деле, оно исцеляло болящих, воскрешало мёртвых, низводило с неба огнь, останавливало солнце и луну... Оно претворяло и претворяет растленных грехом человеков в новую тварь, чистую и святую... Так давай себе размыслить, во благо ли тебе и другим будет слово, которое ты рождаешь в мире и которое, как бы ни казалось малым или ничтожным, будет жить до последнего суда и предстанет на нём в свидетельство или о тебе, или против тебя...

Весною в Архангельском соборе он произнёс проповедь в день Вознесения Господня, в которой предложил свой ответ на волнующий многих вопрос:

—... Не увлекайтесь любопытством или легковерием, когда христиане, думающие знать более, нежели сколько дано от Христа, будут исчислять нам времена царствия его и определять лета чаемаго явления Его... Старайтесь лучше познавать грехи свои, исчислять падения и находить им пределы в покаянии.

Владыка Филарет редко допускал в проповедях личные мотивы, но в трудное время мог ли он не задумываться о своей участи? В речи к епископу дмитровскому Кириллу по рукоположении его владыка излагал как бы своё credo: