Век Филарета
Шрифт:
— Не оставь сирот моих... — Старец говорил столь же ласково, но взгляд его будто ушёл вглубь себя, прозревая нечто ещё неведомое людям. — Не оставь их, когда дойдёт до тебя время.
Поняв, что услышал всё, что должен был услышать, отец Антоний бросился в ноги старцу, обнял его и долго плакал. То были слёзы облегчения и радости, но самые разные чувства вдруг ожили в душе тридцативосьмилетнего монаха. Он и недоумевал, и начинал ожидать чего-то... Как?! Неужели преподобный прорицал о своей кончине?.. Антоний поднял отуманенный слезами взор на старца.
— Поминай моих родителей Исидора и Агафию... Покоряйся, милый, во всём воле Господней... Будь прилежен к молитве. Строго
Старец приподнялся, обнял отца Антония и благословил его висевшим на груди крестом.
— Теперь гряди во имя Господне, радость моя. Время уже тебе. Тебя ждут.
Взволнованный отец Антоний вышел из братского корпуса и велел послушнику:
— Запрягай, возвращаемся в обитель!
Вздохнул невольно Никифор: что за срочность, отчего не остаться на ночь, но слово настоятеля — закон.
Согревшаяся и отдохнувшая лошадка бодро трусила по накатанной дороге. Луна то пряталась за рваные тучи, то открывала глазу убранные белым покровом поля и рощи. Тихо было. Вдруг показалось, что всхлипывает возница.
— Ты что это, Никифор? — окликнул послушника отец Антоний.
— Да как же, батюшка! Как приехали, по дороге к конюшне встретил я идущего из леса отца Серафима, он и говорит: предстоит вам разлука с вашим настоятелем!..
«Так чего же ждать мне? — вновь поразился отец Антоний. — Смерти или...»
В начале февраля владыке Филарету сообщили из лавры о внезапной болезни архимандрита Афанасия. Болезнь не казалась опасною и не вызвала беспокойства ни в обители, ни в Москве.
23 февраля ректор духовной академии архимандрит Поликарп зашёл проведать больного.
— Что, брат, всё лежишь? — бодро спросил он. — А я тебя пришёл звать к себе на именины!
— Сегодня я зван на другой праздник, — тихим, но ясным голосом отвечал отец Афанасий. Лицо его будто просветлело, было радостно, а взгляд несколько отрешён, — Оттуда уже не ворочусь к вам...
Смутился на мгновение отец Поликарп и не нашёлся что ответить. Решил, что утром навестит болящего.
А уже поздним вечером, когда в покоях отца ректора раскрасневшиеся гости принялись за последнюю чашку чаю, с лаврской колокольни послышались удары большого колокола.
По получении печального известия на Троицком подворье отслужили панихиду. Перед митрополитом во весь рост встал вопрос, давно его занимавший: кого поставить наместником лавры? Ранее то были отвлечённые размышления, вызванные неустройством дел при отце Афанасии, теперь же следовало решать безотлагательно.
Владыке не хотелось брать человека из другой епархии, тогда как подходило на первый взгляд много своих... А всё же всплывали в памяти два молодых настоятеля из чужих епархий — отец Антоний Медведев из Высокогорской пустыни и отец Игнатий Брянчанинов из вологодского Лопотова монастыря. Второй только исполнял обязанности тяжко болящего настоятеля, отца Иосифа, а первый уже получил известность энергичным и разумным управлением обителью. Оба они привлекли внимание московского архипастыря углублённой и пламенной верой, открытостью к жизни и усердным вниманием к традициям святых-отцов. Брянчанинов подошёл бы по своему происхождению и образованию, он смог бы поднять потускневший несколько авторитет троицкого наместника... да молод и неопытен. Медведев удовлетворял многим, но неучён, горяч... Не возникнут ли у них трения? Сможет ли он верно обойтись с братией?..
Двенадцать лет назад архимандрит Филарет приехал в Москву с ревизией,
и тогдашний архипастырь, архиепископ Августин просил его совета, кого назначить наместником в лавру. Сам Августин благоволил к иеромонаху Ионе, некогда бывшему протоиереем университетской церкви. Филарету же Иона показался недостаточно серьёзным: писал неудобоваримые вирши, кои раздавал кому ни попадя, был чрезмерно словоохотлив, не хватало в нём монашеской сосредоточенности. И Филарет назвал иеромонаха Афанасия, хотя и неучёного, но истинного аскета по духу. После назначения Афанасия Иона, которому место было уже обещано, обиделся чрезвычайно и, чтобы не дать выхода своему ропоту, наложил на себя обет полного молчания, который и выдержал в течение семи лет... Стало быть, хватало у него и твёрдости и сосредоточенности монашеской...Утверждал назначение государь по представлению Святейшего Синода, но решающее слово оставалось за московским митрополитом. Ошибиться легко, исправить ошибку будет трудненько... Владыка сделал свой выбор, но, опасаясь несовершенства своей человеческой натуры, решил ожидать знака Господнего одобрения. Ждать пришлось недолго.
На Троицком подворье издавна привечали Божиих странников. Монахи, идущие по святым местам, находили приют по монастырям, юродивых принимали купцы и многие московские барыни, но и они, и многие иные шли к владыке Филарету. Редко просили хлеба или денег (хотя всё это подавалось в возможном количестве) — просили благословения. Келейник обыкновенно после послеобеденного чая докладывал владыке, и тот выходил из своих покоев. Вот и 24 февраля, одолеваемый нелёгкими думами, митрополит вышел на крыльцо.
Ожидавшая толпа надвинулась на него. Небольшого роста сухонький старик (так выглядел он уже на пороге пятого десятка) быстро оглядел собравшихся, приметив и неизменных молодух, скорбящих или о болезнях детей, или об их неимении; морщинистых старух, покорно несущих беды и горести и молящихся не за себя, а за детей, внуков, мужей; румянощёких молодцов, из которых кто хочет жениться, а кто избрать монашескую стезю; серьёзных мужиков, иные богомолье ровно привычную работу ладят, а иные — с горящими глазами, одолеваемы каким-либо духовным беспокойством; монахи и монахини из разных монастырей, хотя и негоже, что отпускают их, но и обойтись без сбора подаяний нельзя... Солдаты. Торговые люди, в сторонке публика почище — чиновники, дворяне... Помоги им всем, Господи! Помилуй и сохрани!
Владыка раздавал благословение, привычно замечая, как на морозе руку всё сильнее начинает покалывать будто мелкими иголочками. Иным он говорил несколько слов, иных о чём-нибудь спрашивал. Подошедшего среди последних странника в бараньем полушубке и с котомкою за плечами он почему-то отметил.
— Откуда, отец?
— От Троицы, — ответил мужик и поднял на владыку глубокие тёмные глаза. — Там печаль. Скорбят все, а и гадают — кого пришлёшь к ним.
— Я вот думаю... — неторопливо сказал митрополит, глядя на седую склонённую голову странника.
Тот поднял голову и прямо взглянул на владыку.
— А чего ж думать... Назначь нижегородского отца Антония.
— Ты знаешь его? — подался вперёд Филарет.
— Да слышал...
— Ступай на кухню. Скажи, что я велел принять тебя и накормить.
Владыка отпустил оставшихся баб и мужиков и вернулся в покои. Келейник с удивлением увидел на его лице улыбку, а владыка обыкновенно не позволял себе показывать свои чувства.
Нерешительность и сомнения растаяли, ясность и покой пришли на сердце. В словах странника, вполне согласных с его собственным мнением, Филарет увидел указание Провидения. Он сел к столу и достал из бювара лист бумаги...