Великая надежда
Шрифт:
Дети вскочили на ноги. Трезвон там снаружи внезапно оборвался. Внезапно и, как всем показалось, окончательно. Все замерло в неподвижности.
— Откройте, — тихо сказал Ангел, — лучше откройте!
Свисавшая простыня мешала ему соскочить с шкафа.
Война распахнула дверь в переднюю. Трое бродяг бросились наружу.
Откройте, откройте каждому, кто взыскует вас. Кто не откроет, тот утратит себя.
Дети решительно распахнули настежь входную дверь и разочарованно отпрянули назад.
— Ты? И никого больше?
Эллен, растерянная
— Почему вы не открывали?
— Ты не знала условного знака.
— Вы мне его не сказали.
— Потому что ты не наша.
— Возьмите меня в игру!
— Ты не наша!
— Почему?
— Потому что тебя не заберут.
— Я обещаю вам, — сказала Эллен, — что меня тоже заберут.
— Как ты можешь давать такие обещания? — сердито закричал Георг.
— Одни об этом знают, — тихо сказала Эллен, — а другие не знают. Но заберут всех.
Она оттолкнула остальных и первой побежала в темноту. Она так потянула за белую простыню, что чуть не стащила Ангела с шкафа, и принялась клянчить: «Возьмите меня в игру, ну пожалуйста, возьмите меня в игру!»
— Тебе бабушка запретила с нами играть! — сказал Леон, ангел на шкафу.
— Потому что бабушка все еще думает, что тем, кто остается, повезло.
— А ты так не думаешь?
— Давно уже не думаю, — сказала Эллен и захлопнула за собой стеклянную дверь. Пространство опять сомкнулось вокруг детей, как черный капюшон.
— У нас для тебя не осталось роли.
— Давайте я буду играть Землю!
— Опасная игра! — сказал Леон.
— Знаю! — нетерпеливо крикнула Эллен.
— Землю играет Ханна, — проворчал Курт.
— Нет, — тихо сказала Эллен, — нет! Сегодня ночью ее забрали.
Дети отшатнулись и стали в кружок вокруг нее.
— Дальше! — лихорадочно выкрикнул Леон. — Мы должны играть дальше!
— Леон, кто дал нам такие плохие роли?
— Трудные роли, но разве самые трудные роли — не самые лучшие?
— А какая у нас ужасная публика, темная пасть, которая нас пожирает, безликие люди!
— Если бы у тебя было больше опыта, Рут, ты бы знала, что перед сценой всегда дышит тоскливая тьма, жаждущая утешения.
— И мы должны утешать? Кто бы нас утешил?
— Кто подсадит нас на грузовик, если он будет слишком высокий?
— Не бойтесь! — крикнул Леон, и его лицо задрожало, как маленькое неяркое пламя, выбивающееся из складок белой скатерти. — Смотрите, я возвещаю вам великую радость!
— Вам разрешается сдохнуть, вот и все! — перебил Курт.
Ангел смолк от недоверия, прихлынувшего с ночных полей, смолк перед бледными лицами выданных на заклание. Он не знал, что дальше.
— Нет, далеко еще не все, — пришел ему на помощь из темноты кто-то из детей, — сегодня еще принадлежит вам…
Внизу по узкой улочке проехал тяжелый грузовик. Окна задрожали, и небо за окнами тоже начало дрожать. Дети вздрогнули, хотели броситься к окнам, но не двинулись с места. Грузовик взревел,
прогромыхал мимо и уехал. Любое громыхание рано или поздно смолкает перед тишиной: любой звук напрасен, если не заполнен тишиной.— Играйте, играйте дальше!
Играть. Это была единственная возможность, которая им оставалась, устойчивость на волосок от непостижимого, стойкость перед тайной. Молчаливейший приказ: играть ты должен перед лицом моим!
Это открылось им в водопаде мучений. Как жемчужина в раковине, в игре таилась любовь.
— Не ссорьтесь, идите сюда! — Смотрите, меркнет наш свет, его прогоняет гроза, и сил у нас больше нет. — Слипаются наши глаза.Вступила тишина, которая была условным сигналом для Ангела. Леон рывком спрыгнул со шкафа в матовый фонарный круг. Он прыгнул в самую гущу детей, чтобы остаться над ними. И он бросил им назад их вопрос:
— Вы видели свет? — Не видели никогда.Бродяги бессильно опустились на землю; решительным движением они глубоко надвинули капюшоны на растерянные лица.
— Если бы вы могли видеть себя так, как я вас вижу! — пробормотал Ангел вопреки своей роли. — Как вы тихо здесь лежите, в этой мрачной комнате, и с какой нечеловеческой храбростью!
Он уронил руки. Ему страстно хотелось увидеть и запечатлеть образ. Если бы вы могли видеть, как я вас вижу. Но свет шел на убыль.
— Как жалко, Леон, что ты никогда не станешь режиссером!
— Почему же, стану. В грузовике и в вагоне будет играться первоклассная пьеса, можете мне поверить! Без хеппи-энда и без аплодисментов: пускай зрители уйдут домой притихнув, с бледными лицами, светящимися в темноте…
— Спокойно, Леон! Ты что, не видишь, как вы все раскраснелись и как у вас вспыхнули радугой глаза? Разве ты не слышишь: они уже сейчас смеются так же, как они будут смеяться, когда нас повезут через мосты!
— Леон, в какой валюте тебе будут платить, и с каким обществом ты заключил договор?
— С человеческим обществом, платить будут огнем и слезами.
— Останься ангелом, Леон!
Леон колебался. Он простер руки над спящими бродягами. «Спите крепко…» — Он перевел дух, мгновение помолчал, а потом заговорил дальше:
И, может быть, во сне подарит вам Господь то, что искали вы, избрав неверный путь. Гасите ваши фонари, они домой не приведут: ведет один лишь свет любви чрез ветхий мост над бездной!