Великая надежда

— Обувь не выдержала дороги, отдыха просят усталые ноги… — Он говорит во сне. — Ах ты болезный! Я расскажу тебе о любви небесной: в сердце Господнем она горит. — Кто там меня позвал? Я устал, я слишком устал. — Он крепко спит, —

сказал Ангел. Мария разочарованно выпрямилась.

— Одежа моя превратилась в лохмотья, усталости не могу побороть я, —

прошептал второй бродяга.

Мария опять наклонилась.

— Ах ты болезный! Я расскажу тебе о любви небесной… — Он крепко спит, —

устало перебил ее Иосиф. По нему было заметно, что он бы охотно прилег рядом, если бы он не был Иосифом, Иосифом званым, которому было страшно стать избранным.

— Холодно мне, кто тревожит меня во сне?..

И в третий раз испугалась Мария. Кто-то включил свет в прихожей, и свет сквозь стеклянную дверь проник в комнату. Стеклянная дверь задрожала, не воспринимая очертания детей, которые перед этим холодным блеском оставались темными.

Раздался стук, и сразу же кто-то отворил дверь. В дверном проеме стояла дама из соседней комнаты. В правой руке она держала маленький, перетянутый кожаными ремнями чемоданчик, в левой — свернутый зонтик, на голове у нее красовалась пестрая шляпка с пером.

— Все добрые духи… — сказала Война, оборвав фразу на половине, и стащила с головы каску. Это уже была не игра.

— Что вы здесь делаете в темноте? — Она нащупала выключатель.

Иосиф бережно обнял Марию за плечи, словно мог ее защитить от обманчивого света. Остальные не шевельнулись.

Дама из соседней комнаты повторила вопрос, но ответа не получила.

— Вы больны, — испуганно сказала она. Она заметила на старом ковре три неподвижные фигуры в лохмотьях, а за ними Войну и Ангела, которые сидели рядышком на ящике и шептались, и черную собачку между Иосифом и Марией.

— Куда вы идете? — спросил Георг.

— Прочь отсюда, — ответила она.

— Прочь… — задумчиво произнес Георг. — Прочь уходят многие. Но может быть, это неверное направление.

— Вам тоже следует отсюда уйти, так или иначе! Здесь опасно.

— Со временем всюду станет опасно, — сказал Леон. — Мы больше никуда не хотим уходить.

— Вы еще раскаетесь!

— Раскаяние — великое чувство, — сказала Война и вновь напялила каску. Герберт закашлялся от смеха.

Дама из соседней комнаты беспомощно потрясла головой. Подобный бунт был ей не по плечу. — Так или иначе, я сейчас ухожу, вы остаетесь в квартире одни.

— До свидания, — сказал Леон.

Иосиф и Мария проводили ее и заперли входную дверь. Собачка взволнованно бегала за ними по пятам. Они всюду потушили свет и остались только с фонарем и свертком в руках.

— Я это вам вручаю и свято хранить поручаю…

Но не успела Мария положить сверток между спящими, как на нее упала тень Эллен.

— А я — Земля и на своем пути о, как я Мир хотела бы найти!

Земля была босая, голову и плечи себе она обвязала старой скатертью, из-под которой ниспадали ее волосы, длинные и спутанные.

— Из дома в дом меня гонит война, надо мною смеется она и, не скупясь, мне дарит сполна пожары, ужас и муки. — Кого ты ищешь? — Ищу покой. — Смотри, в крови твои руки!

В испуге оперлась Мария на угловатого Иосифа. Она слышала, как под накидкой бьется его сердце, и от этого ей делалось не так страшно.

— Мы Бога несем, бесконечна дорога. Нас все отвергают и гонят с порога, нигде отдохнуть не дают, нигде не найти нам приют. Но мы от тебя убегали! — И вновь пред тобою предстали!

Маленькая черная собачка насторожила уши и принюхалась. Изумление Святого семейства распространялось и на нее. Оно пронизало и преодолело прохладу забытой комнаты: неужели вы всегда идете следом за нами? Неужели вы распинаете только то, с чем не можете справиться, а потом вам приходится искать убежища под собственными крестами? Бичуйте нас, убивайте, топчите — настичь нас вы сможете не раньше, чем захотите любить или быть любимыми. Не раньше, чем пойдете по пятам за беглецами, чтобы найти у них убежище. Отбросьте ваше оружие — и вы их настигнете.

— Под вашим светлым покрывалом вы не укроете меня?

Стоптанными каблуками Война забарабанила о край ящика, чтобы обозначить свое появление. Земля испуганно оглянулась вокруг.

— Это она! Это война!

Война спрыгнула с ящика. Шелково зашуршала темнота.

— О, впустите меня сюда! Я не сделаю вам ничего… — Мы сами бежим незнамо куда, мы не знаем здесь никого!

Мария запнулась. Война, готовая к прыжку, отшатнулась, потому что в дверь зазвонили, и звонок все дребезжал и дребезжат. Это был уже второй звонок.

Но в игре на сей раз не было суфлера, никого из тех, кто своим шепотком смягчает серьезность и умеряет удаль любой игры, кто помогает развитию действия, не действуя сам. То и другое окончательно совпало. Тот, кто прозевал и не успел вовремя вступить, запутывается, а тот, кто прозевал момент, чтобы выйти из игры, запутывается вдвойне. До чего же трудно входить и выходить вовремя, с той же четкостью, с какою день сменяет ночь. В этом и было все дело. Но дети не знали, что дальше, потому что звонок неистовствовал.

— Младенец Христос, — прошептал Герберт, но никто не засмеялся.

— Почтальон, — поспешно сказала Рут, сама себе не веря.

— Дама из соседней комнаты: что-то забыла.

— Сама себя забыла!

— Тихо, не шумите!

— У нее же есть ключ!

— Играйте дальше!

— Какую игру ты имеешь в виду?

— В которую мы играем или в которую с нами играют?

Дети колебались. Трезвон прекратился и зазвучал опять, он долбил запертую дверь, как окровавленный клюв хищной птицы.