Великий Дракон Т-34

– Иван, давай к дому на левой стороне.

Танк остановился возле небольшого пригорка перед воротами. Ворота были закрыты, но дом выглядел с улицы точной копией того, где экипаж отдыхал час назад.

– Нажми, Ваня, на ворота вполсилы!

Башню отвернули, Иван осторожно подъехал к воротам и плавно надавил на них. Ворота стремительно разошлись сверху вниз, затем нижние края створок, вырвавшись из плена густой травы, отскочили и слетели с петель. Танк медленно втянулся в заросший дворик с колодцем.

– Эх ты, как и не уезжали никуда. Дом до мелочи такой же. Скажи, командир?

– Только деревья в саду помоложе, – согласился Ковалев. – Вихрона выпустим погулять, вороненок тоже пусть разомнется, и дальше отправимся. Здесь ничего нового нет и не будет. Экипаж, покинуть машину! Час на отдых!

Капитан передал Нерингу клетку с птицей, затем спустился сам с поросенком под мышкой. Иван тотчас отправился добывать мясо, прихватив с собой Мариса. Неринг вышел на улицу, и Александр решил присоединиться к майору. У ворот Ковалев оглянулся. Свин играл с вороненком в догонялки вокруг колодца. Густая трава покрывалась вечерней росой, и задние копытца Вихрона заносило. Он изо всех сил выравнивал траекторию, отчаянно болтая ушами и визжа от счастья.

Майор Неринг и капитан Ковалев неторопливо шли по проулку заброшенной деревни в сторону дороги и думали примерно об одном и том же. Оба пытались представить, как выглядят люди, строящие для себя одинаковые деревни и дома, а затем бросающие свои поселения.

– Дома ведь добротные, век простоят – не шалаши, не времянки. Как думаешь, майор, в чем дело? – Ковалев закурил. – Землю тоже обрабатывали дай бог, это и сейчас видно. Чем не жизнь? Куда они уходят? Вот бы порасспросить кого… Да еще не ясно, на каком они языке тут общаются. Вот ты по-английски понимаешь?

– Понимаю, – Неринг сощурился в сторону солнца, заходящего за низкие скалы, – еще по-французски, так себе. Ну, немецкий, само собой.

– Ага, само собой, – Ковалев радостно засмеялся. – Слушай, а русский ты откуда знаешь? Нас вот учили немецкому в школе, а потом в институте, так я, в общем, как не знал его, так и не знаю. Ты же по-нашему говоришь, как русский.

Неринг насторожился и сделал Ковалеву остерегающий знак рукой. Дробный глухой топот доносился от дороги, быстро нарастая.

– Кони! – Ковалев упал в заросли высокой травы, увлекая за собой Неринга. По дороге в просвете между домами промелькнул всадник, а за ним – несколько оседланных лошадей. Ковалев и Неринг перебежали к дороге и снова залегли. Всадник спешился возле последнего колодца при выезде из деревни. Он поил лошадей, тревожно оглядываясь. Дорожный пыльный плащ и высокие сапоги со шпорами, меч в ножнах и притороченный к седлу колчан выдавали в путнике человека бывалого и решительного. После короткого отдыха всадник сел на другого коня и продолжил путь с прежней основательной поспешностью.

Ковалев и Неринг одновременно посмотрели на часы и переглянулись. Неринг поднялся на ноги и принялся стряхивать с комбинезона пыльцу желтых мелких цветочков, в изобилии росших на обочине.

– Русский, – продолжил Неринг, словно игнорируя все, чему они только что были свидетелями, – русский я начал учить в Казани. Я запомнил там произношение многих слов, бытовых и технических. Уже к концу курса мне в руки попала книга Гоголя «Мертвые души». Я прочел ее от корки до корки и буквально заболел вашим языком. После я читал русские книги везде, где мог найти, – в Дрездене, Париже, Майнце, Варшаве. Салтыков-Щедрин, Пушкин, Блок, Маяковский. Произношение – особое условие чтения, особенно это касается поэзии. Без произношения слово – всего лишь набор знаков, письмена. Всегда находился кто-то, кто мог озвучить слово, которого я не слышал раньше. Я добивался максимального сходства в произношении новых слов, и поэтому во время чтения в моей голове звучала правильная русская речь. Во время войны с этим стало труднее, сам понимаешь. Вот и все.

Капитан согласно кивал и вдруг поймал себя на мысли, что где-то он уже слышал подобные рассуждения. Потом вспомнил: однокурсник Саня Кашин рассуждал именно так о поэзии немецких классиков. Нет, мол, смысла восхищаться переводом, нужно читать стихи на языке автора…

Майор и капитан вернулись во двор. На сборы и погрузку провизии, добытой Иван-да-Марисом, ушло около пяти минут. Вороненок был водружен в клетку, свин занял свое законное место возле капитана Ковалева. Танк выехал в пролом ворот, лихо развернулся вокруг левой гусеницы, распространив вокруг запах свежераздавленной сочной травы, и направился к дороге.

Ковалев думал. Довольно часто в его сознании возникало выразительное слово «ДУРДОМ». Это случалось всякий раз, когда к размышлениям подключалась часть мозга, занимающаяся логической упаковкой происходящего в единую картину. Да, с логикой у нас нелады. Иван опять молчит, как воды в рот набрал. Конечно, говорящий свиненок, теперь вот гонец о пяти лошадях… Похоже, Ваня снова считает, что его дурачат.

Неринг беззаботно насвистывал развеселый марш и оглядывал окрестности в смотровую щель. Невозмутимый Эмсис что-то высчитывал, делая пометки на листе бумаги. Суворин смотрел прямо перед собой, презрительно и недоверчиво косясь на следы конских копыт, уходивших цепочками под днище танка. Вороненок дремал в покачивающейся клетке, нахохлившись и втянув шею так, что клюв, казалось, торчал прямо из груди. Время от времени он вздрагивал, бессмысленно вертел головой и снова погружался в неглубокий птичий сон. Свиненок Вихрон спал, уютно свернувшись за спиной Ковалева.

* * *

Над холмом Праведников клубилась красноватая пыль. Первым в долину Святой рощи спускался отряд епископской стражи – мощные, рослые всадники в белых плащах, с одинаковыми белыми щитами. Круглые серебристые навершия шлемов были откинуты в походное положение, оставляя открытыми лица до подбородка. Шлемы целиком опирались на плечи стражников, защищая не только головы, но и шеи от скользящих рубящих ударов. Рукояти мечей епископского воинства украшали серебристые головы дракона с рубиновыми глазами. Кони крийонской породы – широкогрудые, высокие, неутомимые, ровного серого окраса – несли могучих седоков легко и плавно. Впереди святого отряда, насчитывавшего сто двадцать стражников, двигались два знаменосца с расчехленными знаменами. Одно знамя, алое с золотой каймой и золотым же изображением дракона, было символом Единой церкви. Другое, ослепительно белое, с изображением герба Айенов – золотой когтистой лапы дракона на лазоревом щите, – было знаменем епископа Глионского, урожденного Рэнкса Айена.

Сам епископ Рэнкс наблюдал за движением войска с вершины холма, беседуя с Синим рыцарем. Точнее, граф Алистар вполголоса говорил, а юноша внимательно слушал, подтверждая согласие короткими кивками.

Епископская стража, двигаясь колонной по четверо в ряд, уже спустилась в долину. Мимо графа и его воспитанника проплывало знамя Синего отряда.

– По местам, дорогой епископ?

– С богом! – Рэнкс начертал в воздухе святое благословение и тронул поводья. Синий рыцарь проводил воспитанника взглядом. Епископ направил коня вдоль колонны и вскоре занял место во главе отряда, между двумя знаменосцами.

Граф Алистар смотрел на клубящуюся пыль, вздымающуюся в такт ритмичному колыханию строя. Он развлекался, наблюдая за течением собственных мыслей. Красная пыль, казалось, всецело занимала внимание графа, но от его рассеянного взгляда не ускользнула ни легкая хромота могучего коня под рыцарем Крезом, ни болтающаяся перевязь меча у оруженосца Легрона, ни тонкая, с волос, продольная трещина в древке копья огромного Фаргама. Граф не помнил, когда у него появилась способность замечать практически все без малейшего усилия. Скорее всего, это был врожденный дар, подмеченный у Синего рыцаря самим владыкой Глиона уже в зрелые годы.