Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»

Есть серьезные сомнения в том, что Зеньковский точно передал замыслы погибшего премьер-министра. Некоторые историки даже утверждал», что «всеми своими страницами книга Зеньковского вопиет о подделке» [347] , да и сам автор якобы никогда не был знаком со Столыпиным. Действительно, ряд формулировок программы (особенно международный раздел) носят отпечаток отнюдь не Столыпинской эпохи, а скорее 50-х гг, когда вышла в свет книга Зеньковского. Впрочем, это можно объяснить погрешностями памяти – все-таки прошло столько лет. Во всем остальном данный план вполне отвечал идеям Столыпина: сильная исполнительная власть, местное самоуправление. Вопрос о восстановлении патриаршества поднимался раньше, а опасность бесконечных займов была очевидной.

347

Аврех А.Я.Столыпин и судьбы реформ в России. М., 1991. С. 243.

Столыпину было отпущено всего пять лет – срок ничтожный в исторической перспективе. Он предлагал эволюционный путь и гарантировал, что страна станет «Великой Россией». Он успел сделать только первые шаги. Продвинуться дальше по пути реформ помешали выстрелы в Киеве.

Глава 6 Кем был убийца?

Человек, стрелявший в премьер-министра, назвался помощником присяжного поверенного Дмитрием Григорьевичем Богровым. Судя по фотографиям и описаниям внешности, он был среднего роста, худощавый, с лихорадочным румянцем на щеках. Отвислая нижняя губа обнажала выдвинутые вперед зубы. Но отталкивающего впечатления убийца не производил. Был он похож на скромного интеллигента, а не на закоренелого преступника. Возможно, потому, что носил пенсне.

Богров прожил 24 г.. После покушения ему оставалось жить всего 11 дней. За это время он дал подробные показания, произнес речь на суде, оставил предсмертное письмо. После казни воспоминания о нем написали многие из его знакомых; он стал героем нескольких книг. И все же мотивы его преступления остаются психологической загадкой. Кто же такой был Дмитрий Богров и что заставило его совершить покушение на Столыпина?

Виртуозный обманщик?

Семью Богрова хорошо знали в Киеве. Отец его – Григорий Григорьевич Богров – был присяжным поверенным, завсегдатаем привилегированных клубов, где встречался за карточным столом с высоким начальством. В детстве Дмитрий Богров, если верить воспоминаниям близких, был тихим и застенчивым мальчиком, красневшим от любого пустяка. В 1905 г. он окончил 1-ю городскую гимназию (лучшую в Киеве, в ней учились, например, Михаил Булгаков и Константин Паустовский). Идя по стопам отца, поступил на юридический факультет Киевского университета. Вскоре родители предпочли отправить его и старшего брата Владимира за границу, в Мюнхен, где продолжили учебу, подальше от бурных событий в стране. С занятиями в немецком университете трудностей не было, так как Богров хорошо владел четырьмя языками. Через год он вернулся на родину. В феврале 1910 г. Богров окончил Киевский университет, но до самого покушения в сентябре 1911 г. не имел определенных занятий. Отец устроил его помощником секретаря в комитет по борьбе с фальсификацией пищевых продуктов в Петербурге. Наряду со службой Богров пытался вести уголовные дела, но сам иронически писал родным: «Имею в день только 2 – 3 часа, когда мне никто не дурит голову и я совершенно одинок, это часы моего адвокатского приема» [348] . Через восемь месяцев он вернулся в Киев и работал, вернее, изредка посещал адвокатскую контору своего родственника.

348

Убийство Столыпина. Свидетельства и документы / Сост. А. Серебренников. Рига, 1990. С. 99.

В семейном кругу Богровых господствовало сугубо критическое отношение к российской действительности. Старшее поколение придерживалось либеральных взглядов. Отец симпатизировал кадетам и выступал за эволюционное развитие. Младшее поколение было более радикальным. Двоюродный брат Богрова – Сергей Богров – являлся членом РСДРП и поддерживал контакты с Лениным. Сам Дмитрий Богров говорил, что на гимназической скамье прошел всю гамму воззрений от либерализма до анархизма. Когда он был либералом, неизвестно, но уже в старших классах находился под полным влиянием двоюродного брата. К окончанию гимназии он считался эсером, причем отдавал предпочтение эсерам-максималистам. Приобщение к революционной деятельности проходило играючи. Одна из его знакомых Бэлла Барская вспоминала, как Богров помог ей перевезти на новое место чемодан с нелегальной литературой: «Хохоча и дурачась, совершенно забыв об опасности, которой мы подвергались, мы играли в путешественников, усаживаясь на дребезжащие киевские дрожки. Особенно весело было проезжать мимо стоящего на углу усатого, наивного городового, не подозревавшего, какой багаж мы везем» [349] .

349

Убийство Столыпина. С. 80.

В Мюнхене настольными книгами Богрова были труды вождей анархизма Михаила Бакунина и Петра Кропоткина. В анархизме его привлекал дух индивидуализма. Позже Барская вспоминала: «Мы иногда катались вдвоем по Днепру, иногда гуляли вместе, и разговор всегда заходил о революционной работе, о партиях и программах. Митя резко критиковал все существовавшие тогда программы, он страстно мечтал о революции, но все пути, известные нам, считал неправильными. Он говорил, что не может представить себя членом какой бы то ни было партии, что не перенес бы той узды, которую она накладывает на личность, что революцию можно делать самому, без чужой указки и чужой помощи. «Я сам себе партия», – сказал он однажды фразу, которая, помню, взволновала меня и ярко запомнилась» [350] .

350

Там же.

В конце 1906 г. Богров примкнул к группе анархистов-коммунистов. Подпольные организации Киева переживали тогда трудные времена. Осенью 1907 г. из Парижа приехали два представителя группы «Буревестник» Наум Тыш и Герман Сандомирский. Им удалось наладить прерванные связи и вдохнуть новые силы в анархистское подполье. Сандомирский вспоминал, как вместе с Богровым они обсуждали планы революционной пропаганды: «Дмитрий произвел на меня впечатление энергичного, преданного делу работника. Разговор почти не выходил за рамки тех вопросов, которые в то время волновали всех русских анархистов. Дмитрий говорил живо, увлекательно, временами пересыпал свою речь блестками юмора, но не покидая делового тона, и меньше всего производил впечатление фразера. «С таким не пропадешь», – радостно думал я» [351] .

351

Там же. С. 104.

Богров увлеченно занимался подпольной работой. Кое-кто считал его одним из вожаков анархизма на Юге. В университете на Богрова смотрели как на крупную революционную величину. На университетских сходках он солидно молчал, считая агитацию в студенческой среде несерьезным занятием для опытного конспиратора. За Богровым числились мужественные поступки. Однажды во время разгона публики в литературно-артистическом обществе он отбивался палкой от городовых. В другой раз, когда полиция накрыла незаконное собрание, Богров внезапно выскочил из толпы с браунингом в руке и закричал: «Сюда… Тут лучше их накрыть» [352] . В суматохе полицейские не разобрались и кинулись в указанном им направлении, упустив участников собрания. Правда, рассказы об удалых проделках сохранились только со слов самого Богрова.

352

Там же.

Надо признать, что отношение анархистов к Богрову было неоднозначным. Многие недолюбливали его за высокомерие и пристрастие к черному юмору. Ему даже прилепили обидную кличку «Митька-буржуй». Как человек с почти законченным университетским образованием, Богров претендовал на роль теоретика. Он написал несколько статей для нелегального «Анархиста». В статьях прослеживалось явное несогласие с укоренившимися традициями в анархизме. Речь шла об экспроприациях. Часть боевиков считала вполне возможным тратить деньги на личные нужды, а Богров выступил с осуждением этой практики. «Анархисты-коммунисты Киева, – писал он, – категорически отвергают всякое содействие к улучшению материального положения товарищей путем денежных экспроприаций на том основании, что такая экспроприация есть не что иное, как переход денег от одного собственника к другому, и что она не имеет никакого революционного значения» [353] .

353

Мушин А.Дмитрий Богров и убийство Столыпина. Париж, 1914.

В противовес экспроприациям Богров предлагал индивидуальный террор. Герман Сандомирский отмечал, что своим выступлением на подпольной анархистской конференции Богров «возбудил недовольство той части конференции, состоящей из боевиков, которой было поручено в конспиративном порядке обсудить ряд замышлявшихся террористических актов, именно тем, что предложил организовать ряд покушений против высших и полицейских чинов Киева. Среди нас было много горячих апологетов антибуржуазного террора, которые возмущались речами Богрова и заявляли, что с такой программой террористической деятельности ему следовало бы обратиться не к анархистам, а к боевой организации социалистов-революционеров» [354] .

354

Сандомирский Г.К вопросу о Дмитрии Богрове // Каторга и ссылка. 1926. № 2 (23). С. 19.

Но вряд ли самые горячие оппоненты Богрова могли предположить, что они вели полемику не с товарищем по борьбе, имевшим собственное представление о тактике, а с секретным агентом охранного отделения. Богров был завербован в конце 1906 или в начале 1907 г., т.е. сразу же или спустя два-три месяца после вступления в группу анархистов-коммунистов. Точнее, Богров добровольно пришел в охранное отделение [355] . К этому времени Спиридовича уже перевели в Петербург, и политическим розыском ведал Кулябко. Впоследствии он показывал: «Как-то однажды ко мне в охранное отделение явился неизвестный человек и, отрекомендовавшись студентом киевского университета Богровым, предложил мне свои услуги по части сотрудничества в охранном отделении» [356] .

355

ГАРФ, ф. 271, оп. 1, д. 1, л. 44.

356

Там же.

Услуги Богрова были приняты. Ему назначили жалованье и присвоили агентурную кличку Аленский. Он «освещал» анархистов и поставлял кое-какие сведения об эсерах Киевскому охранному отделению до отъезда в Петербург. Сменив место жительства, он продолжал вести тайную жизнь агента. Предварительно заручившись рекомендациями Кулябко, Богров встречается с тогдашним начальником Петербургского охранного отделения полковником М.Ф. фон Коттеном. Жандармский офицер предложил ему уточнить, какую партию он будет «освещать». Через несколько дней они снова встретились. По словам фон Коттена, «на этом свидании выяснилось, что Богров, которому мною был дан псевдоним «Надеждин», работать по анархистам в Петербурге не может, так как определилось, что таковых в Петербурге не имеется, что вполне совпадало с имеющимися в отделении сведениями. Что же касается социалистов-революционеров, то Богров с уверенностью заявил, что ему удастся завязать с ними сношения, как через Кальмановича, так равно через присяжного поверенного Мандельштама» [357] .

357

Там же, ф. 102, 00, 1911, д. 124, л. А, л. 62.