Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»
Шрифт:
Самым доходным считался питейный промысел. По данным 80-х гг. XIX в., в 15 губерниях черты оседлости евреям принадлежало 77,8% корчм, 67,5% шинков и 52,5% питейных домов. Прадед Дмитрия (Мордко) Богрова по отцовской линии торговал в винной лавке, а дед – Григорий Исаакович – поднялся на ступень выше, занявшись винными откупами.
Об этом человеке следует сказать особо. Дмитрий Богров говорил, что при знакомстве он представлялся как внук своего знаменитого деда. Григорий Богров воспитывался в строгих ортодоксальных правилах, изучал в хедере древнееврейский язык и корпел над схоластическими трактатами Талмуда. Втайне от родителей он выучил русский язык и, укрываясь в чулане, читал романы. «Ты пошел той опасной дорогой, которая ведет прямо в геенну, – отчитывал его меламед (учитель) в хедере. – Кто хочет остаться верным сыном веры праотцов наших, тот да убегает христиан и их обычаев». Юноша настойчиво рвался из местечковой среды и преуспел
402
Богров Г.Записки еврея. СПб., 1874.
Григорий Богров признавал, что его захватило общее увлечение и он заразился страстью к наживе. Но эта страсть не подавила других интересов. Он неожиданно проявил себя в сфере, совершенно чуждой откупным операциям. Он написал автобиографическое сочинение «Записки еврея», которое высоко оценил Н.А. Некрасов. Произведение было напечатано в «Отечественных записках» и снискало успех среди русских читателей. Для образованных евреев «Записки» стали настольной книгой. В то же время ортодоксальных евреев возмутило сатирическое описание местечковой жизни, невежества раввинов и нелепых суеверий. На закате своих дней Григорий Богров принял православие, т.е. совершил, как и пророчили ему в детстве, смертный грех отступничества.
В записках Григория Богрова рассказано о том, с каким трудом он уговорил семью дать детям светское образование. Дети Григория Богрова никогда не ходили в хедер, которому он посвятил столько горьких страниц в своем произведении. Его сын Григорий Григорьевич Богров учился в университете и стал присяжным поверенным. Он поселился в Киеве, где помимо адвокатской практики занимался предпринимательством. В 1910 г. в Киеве официально проживало 50 792 еврея, что составляло 1/9 часть городского населения. Иным было соотношение в купеческой среде. 4896 купцов-евреев составляли 42% торговцев города. Среди них были негоцианты, ворочавшие миллионами, – Бродские, Гинзбурги, Ландау. Разумеется, Богровым было далеко до финансовых тузов, но их положение в торгово-промышленном Киеве было достаточно прочным.
Консервативный публицист М.О. Меньшиков, узнав, что убийца Столыпина приходится внуком писателю Богрову, заметил: «Чуть не полвека назад семья Мордки казалась обрусевшей до того, что приняла язык русский, веру русскую и казалась даже слившейся с Россией. Ничуть не бывало – следующее поколение вновь неудержимо потянуло в иудаизм» [403] . Действительно, потомки писателя Григория Богрова не последовали его примеру и только один внук – Владимир – стал выкрестом. Но вряд ли можно утверждать, что они вернулись в лоно иудаизма. Богров-дед как-то заметил: «Я в обширном смысле слова эмансипированныйкосмополит». Это определение вполне применимо к молодому поколению Богровых. В их доме не соблюдали еврейских обычаев. Они были совершенно равнодушны к религии. Дмитрий (Мордко) Богров говорил на четырех языках, но не владел ни еврейским разговорным, ни древнееврейским.
403
Новое время. 1911. 10 сент.
Они могли бы совсем забыть о своем происхождении, если бы им постоянно об этом не напоминали. Богровых не касались полтысячи циркуляров, инструкций и разъяснений, которые регулировали жизнь евреев. Поскольку глава семьи имел высшее образование, он вместе с семьей имел право проживать вне черты оседлости. Но даже привилегированным евреям на каждом шагу приходилось сталкиваться с особым законодательством. Например, на Бибиковском бульваре, где находился дом Богровых, евреям разрешалось жить только на одной стороне, так как бульвар служил границей между двумя районами, в одном из которых лиц иудейской национальности не прописывали.
Недаром говорилось, что российские законы сделали бы жизнь невыносимой, если бы их исполнение не зависело от людей со всеми их слабостями и пороками. Нигде в стране не было столь распространено взяточничество, как в черте оседлости. Некоторые администраторы, даже не отличавшиеся прогрессивными взглядами, предлагали упразднить особое законодательство о евреях, поскольку оно способствовало
коррупции низшего и среднего звена государственного аппарата. Ревизоры часто сталкивались с тем, что мелкие чиновники, причастные к разбору еврейских дел, содержат частные канцелярии и платят писцам из своего кармана больше, чем сами получают жалованья от казны.На примере Дмитрия (Мордки) Богрова можно было убедиться в продажности чиновников. Он был принят в гимназию, а его товарищу, получившему такие же оценки, было отказано. Затем он поступил в Университет святого Владимира, в котором доля студентов-евреев по закону не должна была превышать 5%. На самом деле их было 18%. Какие-то должностные лица закрывали глаза на это нарушение. Кто-то освободил Богрова от военной службы. Вот ведь подмеченный многими парадокс – человек, не промахнувшийся в премьер-министра, имел освобождение… по слабости зрения.
Но были моменты, когда еврейское население не могло рассчитывать на подкупленных чиновников. Слово «погром» каждый еврей усваивал с детства. Массовые погромы прокатились в начале 80-х гг. XIX в. по городам России, в том числе и в Киеве. Еще мощнее была вторая волна погромов, обрушившаяся в октябре 1905 г. После известия о Манифесте 17 октября начались демонстрации под лозунгами «Да здравствует свобода!». Со здания городской думы были сбиты царские вензеля. Рассказывали, что какой-то еврей порвал портрет Николая II и, просунув голову в раму, кричал: «Теперь я государь!». Другие евреи обращались к русским со словами: «Мы, евреи, дали вам Бога. Дадим и царя».
Ответная реакция последовала незамедлительно. Видный политический деятель, уроженец Киева В.В. Шульгин вспоминал, как вокруг невесть откуда взявшихся ораторов начали собираться толпы народа: «Жиды царскую корону сбросили! Какое они имеют право? Что же, так им и позволим? Так и оставим? Нет, братцы, врешь». Возбужденная толпа бросилась на еврейские лавки и магазины, врывалась в дома евреев. Вопреки распространенному убеждению на улицу выплеснулась не только чернь. Торговые заведения, по словам газеты «Киевские новости», разбивали «мужчины разных возрастов и не только простые, но даже и в красных околышках (так называемых дворянских шапках), попадались солдаты в шинелях нараспашку и в сюртуках, ученики городских училищ и изредка встречались и гимназисты с ломами, среди женщин преобладал тип кухарок и торговок, но участвовали и дамы в шляпах и ротондах, нагруженные всяким магазинным товаром до смешного» [404] .
404
Киевские новости. 1905. 25 окт.
За три дня в городе были убиты 68 и ранен 301 человек, разгромлено 1800 магазинов и квартир. «Что из себя представлял Крещатик, – писал очевидец, – я даже не могу вообразить. Это был какой-то ад, где все посмешалось и подверглось разгрому. Вся улица была в дорогих коврах, перьях; валялись рояли, чудные стоячие лампы, разбитые зеркала и домашняя утварь» [405] . Городские власти продемонстрировали полную бездеятельность. В отчете сенатора Е.О. Турау о киевском погроме отмечалось, что при виде полицмейстера громилы кричали «Ура!». Когда же он с револьвером кричал «Разойдись!», громилы ободряли друг друга: «Не бойся, дурак, это он в шутку» [406] . Безучастность властей имела объяснение. Они считали, что киевский погром являлся стихийным выражением вражды к удачливым евреям-торговцам.
405
ГАРФ, ф. 102, 00, 1905, д. 2000, ч. 2, л. 22 об.
406
Киевский и Одесские погромы в отчетах сенаторов Турау и Кузминского. СПб., 1907. С. 92.
Погромы грянули сразу после Манифеста 17 октября, возвестившего о гражданских свободах. Гнев толпы обрушился на врагов престол-отечества, независимо от их национальной принадлежности. И если евреев среди жертв было больше всех, то потому, что именно они в первую очередь ассоциировались с противниками режима. И среди простого народа, и в правящих сферах было распространено убеждение, что революция вдохновляется инородческими элементами. Николай II считал, что революционные партии содержатся на еврейские деньги и действуют исключительно в интересах евреев. Грубый антисемитизм был положен в основу программы Союза русского народа и Русского народного союза имени Михаила Архангела, возглавляемых А.И. Дубровиным и В.М. Пуришкевичем. По мнению черносотенцев и близких к ним правых сановников, все евреи, независимо от их имущественного положения, образования или политических симпатий, представляли собой сплоченную массу, враждебную Российскому государству.