Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»

Независимо от этого в распоряжениях охранного отделения и чинов полиции установлен ряд неправильных действий по отношению к лицам, принявшим на себя помощь органам власти по обеспечению безопасности. Так, когда товарищ председателя клуба националистов Савенко представил в охранное отделение обширные списки участников добровольной охраны, подполковник Кулябко выдал клубу именные билеты с значительным опозданием и притом далеко не для всех членов общества. С своей стороны Цветкович вызывающим тоном объяснил Савенко, что лица, которые не получили билетов, не могут быть допущены к участию в почетной охране. Такими, однако, оказались: члены Государственного Совета Д.И. Пихно и Государственной думы граф А.А. Бобринский и В.В. Шульгин, товарищ председателя клуба, профессор П.А. Армашевский, жена председателя совета старшин купеческого собрания К.И. Дитятина и многие другие видные представители клуба. 29 августа, когда отряд националистов занял отведенный ему район, по-явился Цветкович в нетрезвом состоянии и позволил себе ряд непристойных выходок по адресу членов Общества. Равным образом установлено несколько случаев весьма пренебрежительного и даже оскорбительного отношения к националистам и членам общества «Русский Богатырь» со стороны чинов С.-Петербургской столичной полиции, причем нередко в распределении отрядов народной охраны давались противоречивые распоряжения, происходили задержки в пропуске на назначенные места и беспричинные перемещения.

Таким образом благая мысль о привлечении народных масс к охране Обожаемого МОНАРХА, из-за отсутствия правильной организации этого дела и назначения к руководительству им несоответствующих лиц, не дала желательных результатов.

В видах контроля за допущением должностных и частных лиц в места Высочайших посещений, было учреждено особое бюро по выдаче билетов, каковую меру нельзя не признать безусловно целесообразной. Однако же как в инструкции, утвержденной для этого бюро генералом Курловым и одобренной Дворцовым Комендантом, так и в практическом осуществлении деятельности этого учреждения обнаружен ряд упущений. Главным недостатком правил, которые преподаны бюро, является чрезмерная централизация выдачи билетов, которые всем лицам, не исключая и должностных, назначавшихся в места Высочайших посещений для исполнения обязанностей службы, подлежали выдаче из бюро. Задача эта оказалась непосильной по ее обширности и совершенно излишней, ввиду чего на практике указанное правило не соблюдалось самим генералом Курловым. По его же распоряжению, билеты членам патриотических союзов выдавались подполковником Кулябкой, а вместе с тем снабжение пропусками чинов, принадлежащих к охране и дворцовому ведомству, перешло в руки их начальства, которому посылались бланковые служебные билеты с незаполненными сведениями о лицах, коим они предназначались. Такие билеты, по получении из бюро, хранились иногда при нежелательных условиях. Например, начальник Дворцовой полиции полковник Герарди носил пропуска в кармане кителя и даже забыл о них, так что они могли быть утеряны или похищены. Другой крупный недочет инструкции составляет отсутствие указания, какое учреждение компетентно в решении вопроса о благонадежности лиц, ищущих доступа в места посещений: розыскные органы, дававшие справки по этой части, или канцелярия губернатора, ведавшая списки служащих и их семейств, или, наконец, билетное бюро. На практике означенный вопрос рассматривали все эти установления, причем в отношении одних и тех же лиц получались противоречивые распоряжения. Кроме того, разглашение охранным отделением и жандармским управлением секретных сведений путем сообщения их канцелярии губернатора и билетному бюро также нельзя признать желательным. Относительно выдачи пропусков на торжества, устроенные городским общественным управлением, был допущен генералом Курловым особый порядок. Хотя приглашения на означенные празднества естественно могли исходить от городского головы, но предоставление ему же выдачи пропусков билетного бюро являлось мерою, не отвечающей как правилам инструкции, так и компетенции общественного самоуправления. Нарушение это повело к тому, что распределение упомянутых пропусков оказалось в руках служащих в управе, причем бывали случаи утраты театральных билетов, замены их приглашениями и бесконтрольного вручения пропусков неизвестным получателям. Затем, по указаниям генерала Курлова, билетное бюро широко практиковало выдачу бланковых неслужебных пропусков, вследствие чего таковые оказались в распоряжении жены по своему усмотрению.

При всех означенных условиях постановку деятельности билетного бюро в Киеве необходимо признать неудовлетворительной.

Обследованием вопроса о денежных средствах, употребленных на охрану во время путешествия Вашего Императорского Величества в 1911 г., выяснено, что для этой цели по всеподданнейшему докладу Министра Финансов отпущено из десятимиллионного фонда 300 000 рублей, которые и были 10 июня приняты Департаментом Полиции из Главного Казначейства. К порядку расходования этих денег применялась система, введенная впервые в практике Департамента Полиции генералом Курловым со времени командировки его в 1909 году в Полтаву и заключавшаяся в том, что весьма значительную часть ассигнованных средств он брал на руки. По объяснению генерала Курлова, означенный новый порядок был установлен им в видах безотлагательного производства на местах расходов, которые могли бы замедляться при необходимости истребования и перевода денег из Петербурга. Как установлено расследованием, 10 июня, то есть еще до поступления в кассу Департамента Полиции 300 000 рублей, Генерал-лейтенант Курлов за счет открытого кредита истребовал из специальных средств Департамента 25 тысяч рублей в свое распоряжение и, кроме того, приказал выдать исполняющему обязанности вице-директора Веригину на агентурные надобности 10 тысяч рублей. Затем 29-го июля Товарищ Министра взял из кассы Департамента 90.000 рублей, а 4 сентября ему было переведено в Киев еще 11.000 рублей. Таким образом, генералом Курловым было получено в личное распоряжение на расходы по организации охраны во время Высочайшего путешествия, в общей сложности, 126 тысяч рублей. Однако, помимо того, что снабжение средствами местных органов непосредственно из Департамента при существовании телеграфных переводов не вызывало никаких затруднений до назначения генерала Курлова, а равно и после оставления им должности Товарища Министра, практика, примененная генералом, подвергая большие казенные средства случайностям всякого рода, не вызывалась и необходимостью. Вывод этот подтверждается тем, что за время нахождения у Товарища Министра 35 тысяч рублей, в период с 10 июня по 26 июля 1911 г. им истрачено на экстренные надобности охраны всего 454 руб. 20 коп., а затем, по получении 29 июля 90 тысяч рублей, у генерала Курлова оставалась на руках до 10 сентября значительная свободная наличность, колебавшаяся между 50 и 74 тысячами рублей.

Помимо недостаточной обоснованности установленного генералом Курловым нового порядка распоряжения означенными средствами, сам факт сосредоточения им у себя больших сумм мог подать повод к нежелательным толкам, с одной стороны, ввиду появившихся в прессе и обществе, быть может, неосновательных, слухов о чрезмерно широкой жизни генерала Курлова и его приближенных в Киеве, а с другой, и потому, что при обремененности генерала частными долгами в различных кредитных установлениях по векселям лиц, состоявших в разное время в подчиненном ему положении, было произведено с 11 июня по 26 июля 1911 г. платежей по займам на сумму свыше 16 тысяч рублей.

Относительно упомянутых 10 тысяч рублей, врученных из кассы Департамента Полиции 10 июня статскому советнику Веригину, последний на допросе заявил, что он совершенно не знает, для какой цели была дана ему эта сумма, которую он около 29 августа вернул генералу Курлову по его требованию, вызванному, по-видимому, невозможностью получить во время праздников из банка деньги для удовлетворения каких-то экстренных расходов. Но из отчета генерала Курлова видно, что к 29 августа у него на руках было свободной наличности свыше 74 тысяч рублей; в своем же показании генерал Курлов объяснил, что Веригину были даны 10 тысяч рублей на агентурные надобности и удовлетворение добавочным содержанием состоящих при генерале лиц, причем статский советник Веригин был вполне осведомлен о назначении порученных ему сумм. Однако причина обособления этих 10 тысяч рублей в руках Веригина от прочих денег, взятых генералом Курловым на охрану, осталась необъясненною.

При обозрении детальной отчетности, представленной начальником Киевского охранного отделения подполковником Кулябкой в израсходовании отпущенных ему экстренных сумм, обнаружилось, что в число оправдательных документов, сданных в Департамент Полиции, включено 18 раздаточных ведомостей с расписками наблюдательных агентов в получении суточных денег, всего на 8047 руб. 50 коп., причем эти раздаточные ведомости, скрепленные состоявшим при Киевском охранном отделении ротмистром Макаровым, оказались каждая в двух экземплярах, ввиду чего общий расход неправильно увеличен на указанную цифру. Опрошенные при расследовании, чины охраны удостоверили, что обозначенные в ведомостях деньги они получили по одному разу, но расписывались по требованию ротмистра Макарова в двух ведомостях. О таких неправильных действиях по расходованию казенных средств мною в декабре 1911 г. сообщено на распоряжение Министра Внутренних Дел, коим предписано возбудить против подполковника Кулябки уголовное преследование.

Что касается затем до положения Киевского охранного отделения в отношении личного его состава и производительности его работы ко времени Киевских торжеств, когда на это учреждение естественно должна была выпасть весьма тяжелая и важная работа, то отделение это, наряду с описанным выше отсутствием надлежащей агентуры и несоответствия начальника его, подполковника Кулябки, своему назначению, оказалось в совершенно расшатанном состоянии.

Ни в предварительные приезды генерала Курлова, Веригина и Спиридовича в Киев, ни впоследствии никто из них с постановкой агентуры не знакомился и фактически ее не проверял. Невзирая на явную необходимость увеличения числа офицеров в отделении, таковое было ослаблено откомандированием ротмистра Нагродского, должность коего так и осталась не замещенной. Сознавая трудность положения отделения, Кулябко лично и при посредстве Спиридовича ходатайствовал перед генералом Курловым о прикомандировании кого-либо к отделению, но Товарищ Министра отказал в этом, сославшись на то, что для организации охраны в 1911 г. ассигновано мало денежных средств. Заявление это представляется, однако, лишенным основания, так как, с одной стороны, на обеспечение безопасности не могло быть отказа в деньгах, а с другой, по отзыву Департамента Полиции, имелась полная возможность в августе 1911 г. найти опытных офицеров для Киевского охранного отделения без ущерба для дела в других разыскных учреждениях, причем весь расход на такую командировку не мог превышать 250 руб. в месяц на офицера. Хотя генерал Курлов в своем объяснении отрицал факт обращения к нему Кулябки с упомянутым ходатайством, но показание Кулябки по этому поводу подтверждается вполне полковником Спиридовичем. Кроме того, генерал Курлов заявил, что он никогда не отказал бы в усилении личного состава охранного отделения, если бы начальник такового доложил о необходимости этой меры, и что когда из Киевского охранного отделения был командирован один офицер с особым поручением в Кременчуг, то он, Курлов, предлагал Кулябке заменить этого офицера полковником Кременецким, находившимся временно в том же городе, но Кулябко отказался от этого. Однако же подобное объяснение генерала Курлова нельзя считать удовлетворительным, ибо, по отзыву подполковника Кулябки, он и не мог уклониться от назначения Кременецкого ввиду немедленного отозвания последнего в Полтаву. Хотя летом 1911 г. к Киевскому охранному отделению было причислено четыре офицера, но они текущей работы не касались, а исключительно занимались наведением справок по запросам различных, посторонних охранному отделению учреждений, причем, не зная дел отделения, отвлекали лишь штатных чинов от их обязанностей. Вследствие сего переписки накоплялись, а с началом торжеств, когда подполковник Кулябко назначил в народную охрану всех своих офицеров, в отделении нередко оставался только один дежурный писец. В то же время помещение отделения постоянно наполнялось участниками народной охраны, приходившими за билетами. В своем показании по этому предмету генерал Курлов заявил, что он не останавливался на вопросе о том, насколько заведование народной охраной могло препятствовать Кулябке в исполнении прямых его обязанностей, так как начальник районного охранного отделения едва ли нуждался в таком вмешательстве в его деятельность. Подобная точка зрения генерала Курлова весьма приближается к отрицанию им необходимости какой-либо инициативы в данной отрасли возложенных на него ответственных задач.

Описанное положение дел в Киевском охранном отделении, равносильное почти полному упразднению этого учреждения, не могло не иметь весьма существенного значения в вопросе о мерах охраны во время Киевских торжеств. Нельзя не признать, что если охранное отделение не обладает точными сведениями о положении местного революционного движения, то регистрация населения по путям проездов обращается в формальность, задача секретной охраны становится чрезвычайно трудной, выдача билетов в места посещений является бездельной и, наконец, дело сформирования народной охраны также может постигнуть неудача в смысле принятия в нее совершенно непригодных лиц. Равным образом и работа филеров, численность коих была увеличена почти на 100 человек, не могла быть продуктивна, так как наружное наблюдение, при неимении внутреннего освещения преступных организаций, не бывает успешно. Отсутствие в Киевском охранном отделении основательных сведений о революционных деятелях не замедлило обнаружиться, когда для устранения опасных элементов было в виде предупредительной меры произведено с 27 по 29 августа 57 обысков, сопровождавшихся арестами 52 лиц. Ликвидация эта не дала никаких результатов в смысле изобличения заподозренных в принадлежности к какому-нибудь противоправительственному сообществу. По этому поводу нельзя не отметить, что генерал Курлов приказал оставить задержанных под стражей – одних до 6-го, а других – до 7-го сентября, что и было исполнено. Распоряжение это следует признать неправильным, так как лишение свободы на определенное время применяется лишь в виде карательной меры, а не в порядке исследования политической благонадежности, которое может всегда привести к необходимости освобождения лиц, в отношении коих дознание закончится ранее назначенного срока.

Приведенные выше обстоятельства свидетельствуют о том, что, приняв на себя в высшей степени сложные и ответственные обязанности по организации и осуществлению мер охраны по случаю продолжительного путешествия Вашего Императорского Величества в несколько местностей, с пребыванием в течение 9 дней в Киеве, Генерал Курлов совершенно не озаботился обставить выполнение этой задачи надлежащими силами и подготовить розыскной орган в Киеве к предстоящей серьезной работе.

Изложив данные дела, относящиеся к оценке организации охраны в Киеве во время посещения этого города Вашим Императорским Величеством в 1911 г., я позволяю себе перейти к обстоятельствам, относящимся к посягательству на жизнь бывшего Председателя Совета Министров П.А. Столыпина, учиненному Мордкою Богровым, допущенным в Киевский городской театр подполковником Кулябкой. Ввиду того, что как последний, так и другие должностные лица ссылались на исключительное доверие, которое приобрел своими услугами розыску Мордка Богров, представилось необходимым тщательно изучить относящиеся к сему вопросу материалы прежних дел. При этом выяснилось, что Богров, поступив в Киевский университет, примкнул к организации анархистов и завязал сношения с видными представителями этой группы. Однако он вскоре убедился, что большинство членов кружка состояло из разных отбросов городского населения, склонных к грабежам и разбоям. По собственному признанию Богрова, такое направление его сообщников скоро заставило его разочароваться в анархизме, и он, оставаясь в организации, начал сообщать сведения о ее деятельности Киевскому охранному отделению, не отказываясь и от получения денег за свои доносы. С половины 1907 г. по заявлениям Богрова был ликвидирован ряд террористических групп, причем сообщения Богрова отличались большой точностью. Когда в 1910 г. анархисты заподозрили Богрова в шпионстве, он решил бросить работу в Киевском охранном отделении и в апреле переселился в Петербург, заручившись на всякий случай рекомендацией Кулябки в столичное охранное отделение. В июне того же года Богров явился к начальнику этого отделения, полковнику фон Коттену, и предложил ему свои услуги, обещая приобрести нужные для этого связи в революционной среде. Полковник Коттен принял его в сотрудники, назначив 150 руб. жалованья в месяц, но Богров по существу никаких сведений не давал и чрез месяц уехал за границу, причем сношения его с Петербургским охранным отделением совершенно прекратились. Зимою 1910 года Богров приезжал вновь в Киев и навестил подполковника Кулябку, как своего знакомого, получив от него на свои личные нужды небольшую сумму денег.

Таким образом нельзя не признать, что Богров до 1910 г. являлся весьма ценным сотрудником, но со времени прекращения связей его с Киевским охранным отделением жизнь Богрова, политическое направление и связи в революционной среде оставались уже вне всякого контроля разыскных органов. Войдя затем в соприкосновение с Киевским охранным отделением лишь в августе 1911 года для выполнения тяжкого террористического акта и совершив таковой, Богров в объяснение мотивов этого злодеяния представил противоречивые показания, оценка коих, впрочем, не входит в задачу настоящего расследования. На первых допросах у судебного следователя Богров за-явил, что он учинил нападение на Председателя Совета Министров с обдуманным заранее намерением, в силу побуждений политического характера, коими проникся после переезда в Петербург, и что он даже останавливался на мысли о Цареубийстве, но отказался от нее лишь из опасения еврейского погрома и нежелания дать этим актом повод к оправданию правительственной политики репрессий в отношении его единоверцев. При рассмотрении же дела военным судом, Богров, изменив свои объяснения, показал, что в марте 1911 года к нему в Киеве являлся анархист Лятковский и поставил его в известность, что факты предательства Богровым товарищей и растраты им партийных денег вполне установлены. 16 августа 1911 года к Богрову, по возвращении его с дачи, которую он занимал в местности «Потоки» близ Кременчуга, неожиданно прибыл анархист Виноградов и заявил, что его, Богрова, в партии «окончательно признали провокатором», что предательство его получит широкую огласку во всех слоях общества и его, как шпиона, убьют. Вместе с тем Виноградов от имени партии предложил Богрову, в видах своей реабилитации, совершить террористический акт, указав на возможность убийства Кулябки или другого лица, по собственному усмотрению, во время предстоявших Киевских торжеств. Последним сроком исполнения этого ультиматума Виноградов назначил 5 сентября. По словам Богрова, выхода у него не оставалось и он должен был принять предложенные условия.

Отлично понимая, что для осуществления задуманного им преступления могут оказаться полезными связи его с охранным отделением и доверие, всегда оказывавшееся ему подполковником Кулябкой, Богров решил возобновить с ним сношения, измыслив рассказ о готовящемся будто бы покушении на жизнь Министров Столыпина и Кассо.

Утром 26 августа Богров обратился по телефону в охранное отделение и, за отсутствием Кулябки, сообщил заведующему наружным наблюдением Самсону Демидюку, что революционеры Лазарев и известный ему только по имени «Николай Яковлевич» замышляют террористический акт против Министров Столыпина и Кассо и что «Николай Яковлевич» приезжал к нему, Богрову, на дачу для переговоров о поиске квартиры в Киеве и о способах прибытия в этот город. Придавая этому заявлению Богрова серьезное значение, а вместе с тем будучи очень доволен, что названный сотрудник вновь предложил свои услуги, Демидюк доложил Кулябке о рассказе Богрова. После этого Кулябко по телефону попросил Богрова к себе. В этот же день к Кулябке были приглашены на обед статский советник Веригин, полковник Спиридович и секретари генерала Курлова, подполковник Пискунов и Сенько-Поповский. Во время обеда, приблизительно в 5 часов дня, Богров прибыл к Кулябке, который вышел в кабинет и, выслушав от него вкратце заявление относительно вышеописанных планов террористов, предложил Богрову изложить свое сообщение письменно, пока он, Кулябко, закончит обед. Усматривая исключительную важность разоблачений Богрова, Кулябко признал необходимым участие начальства в разработке поступивших агентурных данных и решил привлечь Веригина и Спиридовича к обсуждению доклада Богрова, ввиду чего, вернувшись в столовую, пригласил их отправиться после обеда выслушать, как он выразился, «интересного субъекта». Кулябко предупредил Веригина и Спиридовича, что явившийся сотрудник работал у него в течение нескольких лет, давал всегда очень точные сведения и помог раскрыть целый ряд анархистских организаций и предприятий. По показанию Кулябки, отрицаемому, однако, Спиридовичем, от последнего и Веригина не было скрыто, что Богров уже полтора года порвал связи с отделением. Осведомленность Спиридовича и Веригина об этом обстоятельстве нельзя не признать доказанною, так как, с одной стороны, сообщая Спиридовичу подробные данные о заслугах Богрова в деле розыска, Кулябко едва ли мог умолчать, что Богров уже вышел из числа его сотрудников, а с другой и дальнейшие заявления Богрова указывали на то, что к Кулябке явился не агент, ведущий текущую работу, а лицо, прибывшее к нему после перерыва в сношениях. Когда Спиридович и Веригин вошли в кабинет, Кулябко познакомил их с Богровым, который вручил Кулябке записку, где было изложено следующее: весною 1910 года в Петербург приезжала одна женщина с письмами от центрального комитета партии социалистов-революционеров для присяжного поверенного Кальмановича, бывшего эмигранта Егора Лазарева и члена Государственной думы Булата. В передаче этих писем принял участие и Богров, установив таким образом связи с Лазаревым, причем обо всем этом осведомил начальника С.-Петербургского охранного отделения фон Коттена. Вскоре с Богровым познакомился явившийся от имени Лазарева неизвестный, назвавшийся «Николаем Яковлевичем». Узнав из происходившей затем между ними переписки, что противоправительственные взгляды Богрова, высказанные при первом их свидании, не изменились, «Николай Яковлевич» неожиданно в конце июля приехал к Богрову в дачную местность «Потоки» близ Кременчуга и вступил с ним в переговоры о том, можно ли иметь в Киеве квартиру для 3 человек. Получив утвердительный ответ, «Николай Яковлевич» расспросил о способах сообщения с Киевом и одобрил предложенный Богровым план приезда на моторной лодке; в тот же день «Николай Яковлевич» выбыл обратно в Кременчуг и обещал в скором времени дать о себе знать.