Великое кочевье

— Приедут наши руководители — будем смотреть место. Очень хорошо, что ты здесь. Да, — вспомнил он, — я письмо от Филиппа Ивановича получил…

Они чуть не до утра просидели у печки. Читали и перечитывали письмо. Потом ели печенку, пили чай…

Утром приехали на верховых лошадях Копосов с Техтиековым. Войдя в сельсовет, Федор Семенович взглянул на белые пятна инея по углам, на промерзшие пазы, на покосившиеся окна, заклеенные бумагой. Матица была подперта стояками, половицы шевелились под ногой.

— Избушка на курьих ножках! — тихо сказал он, взглянув на Техтиекова. — Учти, что больше зимовать здесь нельзя. Давай еще раз напишем в область. Пусть дают деньги. Зимой заготовим лес, а за лето построим.

— Где? Здесь не подходит, Федор Семенович. В стороне от долины нельзя строить.

— Выберем подходящее место.

— В середине долины надо строить, — вступил в разговор Байрым. — Брат то же говорит.

— Хорошее есть место! — поддержал Борлай. — Там, где речка Тургень-Су в Каракол впадает… Там кругом народ.

— Ты о мыске говоришь, что возле самого устья? — переспросил Копосов. — Знаю. Присматривался к той площадке. — Повернулся к Техтиекову: — Думаю, что и тебе понравится.

Аргачи убрал бумаги со стола. Токушевы нарезали жареного мяса, положили курут, поставили для гостей две чашки с чаем.

— Э, нет, ставь посуду для всех! Завтракать будем вместе, — сказал Копосов, доставая хлеб и сахар.

Техтиеков отодвинулся от стены.

— Места всем хватит.

После завтрака, оставив в сельсовете одного Аргачи, они отправились вверх по долине. Трое ехали на конях. Борлай шел на лыжах. Копосов предложил взять его на буксир, но он отказался.

— Мне легко. Я привык на лыжах бегать.

Он шел возле стремени Копосова и рассказывал ему о жизни в долине Голубых Ветров.

Около устья Тургень-Су всадники спешились и, привязав коней к дереву, прошли по площадке. Она была ровная и чистая, лишь кое-где стояли одинокие кедры да лежали большие камни — валуны. Мимо шли две тропы: одна — в верхнюю часть долины, другая — к хребту. За рекой — урочище Солнопек, лучшее во всей округе. Сейчас, покрытое заиндевевшим снегом, оно походило на слегка приподнятое зеркало и сияло под косыми лучами солнца.

— Ну, как? — громко спросил Копосов.

Братья Токушевы подтвердили, что лучшего места нет во всем аймаке.

— Значит, договорились, — сказал Копосов. — Весной землемеры остолбят. Тут стройте сельсовет, тут — школу.

— Деньги на нее уже отпущены, — сообщил Техтиеков. — Маслодельный завод у вас построим.

— Вот видите! Промышленность! — радовался Копосов за Токушевых, которым предстояло жить и работать в этом первом алтайском поселке.

— Спасибо, Федор Семенович! — Борлай схватил руку Копосова. — Спасибо, товарищ Техтиеков!

— Не нам — партии спасибо говори, — сказал секретарь аймачного комитета.

— Мы весной приедем, лиственничной коры надерем, аилы поставим, — говорил Борлай. — Перекочуем сюда, а потом начнем избушки делать. Сейчас побегу всем расскажу.

— Отдохни немного, — посоветовал Копосов.

— Нельзя отдыхать. Некогда отдыхать. Надо людям радость нести, — горячо сказал Борлай и протянул руку к брату: — Дай письмо Суртаева. Всем читать буду.

Получив письмо и спрятав его на груди, старший Токушев простился со всеми и, быстро передвигая лыжи, направился к высокому хребту.

8

Вскоре после этого Байрым вместе с другими делегатами выехал на краевой съезд Советов. В большом городе на вокзале их ждали автомобили. Байрыму хотелось обойти вокруг машины, ощупать ее, но он сдержался, зная, что этим обратит на себя внимание. Он степенно поднялся в кузов автобуса.

Машина летела навстречу ветру. Появлялись и исчезали прямые улицы, кружились кварталы. Токушев думал о Чуйском тракте — древней тропе торгашей. Там второй год взрывали скалы, осушали топкие низины и одевали их камнем. Скоро широкая и ровная, как эта улица, дорога будет пробита сквозь горы до самой границы. По новому тракту пойдут такие же блестящие и быстроходные машины.

Большой гостиницы в то время в городе еще не было, и делегатов Алтая разместили в одной из казарм. Вечером к ним пришли красноармейцы. Долго разговаривали о работе колхозов, об учебе в Красной Армии. Байрыма попросили рассказать о жизни алтайцев. Потом гармонист нажал лады и бойко растянул розовые мехи двухрядки. Младший командир кружился, притопывая, и бил в ладоши. Байрым смотрел на гармониста, склонившего голову набок и щекой касавшегося гармошки, и ему самому хотелось вот так же растянуть упругие мехи.

Утром их повели посмотреть конюшни. Артиллеристы чистили сытых лошадей. Шерсть блестела. Байрым взял бирку, вплетенную в хвост коня.

— «Орел», — прочитал командир. — Все лошади в армии имеют имена.

Токушев погладил Орла.

— Хорошо!

Посмотрел на красноармейцев, а потом круто повернулся к командиру.

— В Красной Армии только русска человек? Почему так делат? Плохо! Алтай человек тоже хочет свой государство… как сказать…

— Охранять, — подсказал командир.

— Вот, правильно сказал, товарищ. Государство караулить. Алтай человек брать надо.

— В нашей батарее есть украинцы, белорусы, татары, — сказал командир. — Видимо, скоро будут призывать и алтайцев.

Вечером председатель облисполкома Чиликей Суразаков созвал алтайскую делегацию.

— Поедем в гости к товарищу Грозину. Он приглашает к себе всех.

Теперь Байрым по-иному взглянул на город. Дома и улицы показались знакомыми, будто он прожил здесь несколько недель. В этом огромном городе оказался товарищ, занимающий большой пост, к которому он, Токушев, вместе с другими делегатами едет в гости.

Машина остановилась у подъезда семиэтажного дома. Хозяин встретил гостей у порога, всем пожал руки и пригласил в просторную комнату, середину которой занимал длинный стол, заставленный тарелками, вазами, стаканами. Со времени их встречи Грозин изменился: в волосах появились серебряные нити, к глазам подступали морщины. Одет он был в черную бархатную рубаху, подпоясанную широким ремнем. Таким, по-домашнему простым, Токушев видел его впервые. Грозин усадил гостей за стол.

— Ну, расскажите, товарищи: как вы живете, как работаете? — И с легкой грустью добавил: — Люблю я край ваш… горы цветистые, зеленые озера! Много там знакомых, добрых людей.