Венчание со страхом

Званцев уронил ящик себе на ногу и приглушенно выругался.

— Кто-то убивает пожилых людей. Намеренно их выбирает, понимаете? Кто-то, обитающий неподалеку от этого чудесного места. Давайте-ка где-нибудь присядем, Олег, согласны?

Они опустились на ступеньки. Званцев снял свою любимую панаму, с которой не расстался даже в дождливый день, вытер вспотевшую макушку и жалобно попросил:

— У вас сигаретки не найдется? От таких известий прямо…

Никита достал. Они закурили.

— После известных событий прокуратура очень заинтересовалась вашей базой, — солгал Колосов с непроницаемым лицом. — На днях сюда приедет следователь, ждите. Думаю, от вас потребуют полный отчет о всех проводимых вами исследованиях.

— Да пожалуйста, мы разве скрываем? Можно и сюда не ехать, а ознакомиться в институте с исчерпывающими документами. А отчеты мы каждый квартал здесь составляем и направляем в…

— Прокуратуру интересует не программа профессора Горева, Олег.

— А что?

— Кое-что иное.

— Что именно?

— Ваша программа. Не знаю уж, как она у вас там называется, но слышал, что следователь связывался с кем-то из институтских сотрудников и вопрос шел о какой-то программе по изучению патологии поведения приматов.

Званцев глубоко затянулся.

— Ну а кто что скрывает-то? — спросил он пылко. — Пусть приезжают, я им все и по этой теме представлю. Что в этом тайного?

— Ну это не мне судить, что тут у вас тайное, что явное. Я слабо разбираюсь в вашем предмете. Следователь гораздо лучше. Он человек с университетским образованием, ба-алыпой умница. И знаете, он очень, очень заинтересован вашими тут делами, — Никита интимно понизил голос.

— Вы так говорите, словно мы тут водородную бомбу изобретаем, — фыркнул Званцев.

— Не знаю, что вы тут изобретаете, но опыты свои отчего-то держите в секрете. Я давно это заметил.

— Нет никакого секрета!

— Я с Юзбашевым беседовал. Так он кое-что мне поведал любопытное. О некоем зарубежном фонде, чьи средства порой расходуются несколько, я бы сказал, волюнтаристски. О каких-то опытах над животными, которые он пытался тут у вас прекратить, за что вроде и пострадал безвинно.

—. А вы ему больше верьте!

— Я не верю, я слушаю то, что мне говорят, Олег. И делаю собственные выводы. Но когда кто-то на мои вопросы пытается отмолчаться или ввести меня в заблуждение, начинаю свирепеть.

— Простите, Никита Михайлович, я не вполне понимаю, какое отношение имеет к вашим серийным убийствам наша работа, — сухо сказал Званцев. — Я физиолог по образованию, поэтому мне трудно понять вашу логику юриста.

— Какие именно опыты вы здесь проводите? — разделяя слова, произнес Никита.

— Разные.

— Это не ответ.

— Ну, тогда пойдемте покажу. У меня как раз один из них с утра идет. — Званцев встал и открыл дверь в избушку. — Это одно из наших плановых исследований.

В его «святая святых» на этот раз Никита вступил с некоторой осторожностью. Огляделся. Так, ничего особенного: стеллажи, стол с приборами — в основном какая-то электроника, компьютер. На полу у открытого окна стояла пластмассовая емкость с высокими бортами — нечто среднее между маленькой бочкой и лоханкой.

— Ну, смотрите, раз вам так интересно, — Званцев подвел его к ней.

Внутри Колосов с тайным отвращением увидел… белых мышей. Они барахтались в заполняющей емкость воде, тщетно пытаясь выбраться наружу, скользили по мокрым бортам и плюхались обратно. Их было там около десятка, а на дне лежало еще штук пять, уже утонувших.

— Что это за мерзость такая? — не удержался Колосов.

— Это опыт определения резистентности и ее изменения в связи с фазами полового цикла у теплокровных, — Званцев холодно усмехнулся. — Мы изучаем поведение в экстремальной ситуации. Результаты свидетельствуют, что устойчивость к нагрузке напрямую зависит от полового цикла живого организма. Эти вот животные погибли спустя час после начала эксперимента, а эти плавают уже около трех часов. Они более выносливы.

Колосов смотрел на крошечных белых созданий, обреченных на смерть. Потом перевел взгляд на Званцева.

— Инстинкт заставляет мышей бороться за жизнь, — пояснил тот. — Мы пытаемся установить взаимозависимость между выносливостью и половыми функциями организма. А вот другой опыт, — он нагнулся и выудил одну из мышей. Подошел к столу, положил зверька на какой-то прибор, прижав металлической планкой, так что тот не мог двигаться, а только сучил голыми розовыми лапками. Окунул в склянку с какой-то жидкостью пипетку и капнул на лапку мыши. Та судорожно задергалась. — Инстинкт заставляет ее пытаться избежать болевого раздражителя. Смотрите, как животное активно реагирует.

— Что у вас в пипетке?

— Соляная кислота.

— Ей же больно!

Званцев с удивлением глянул на начальника отдела убийств, а затем капнул из пипетки себе на руку. Подержал, потом сунул руку под кран. На коже его багровел ожог. Он достал из ящика стола бактерицидный пластырь и заклеил ранку. На лице его при этом ровным счетом ничего не отразилось.

— Что вы так смотрите, Никита Михайлович?

— Что вы делаете с обезьянами? — хрипло спросил тот.

— Вам действительно интересно?

— Действительно.

— Тогда пойдемте.

Они медленно шли вдоль клеток. Колосов увидел, как его спутник вдруг достал из кармана халата какую-то пластмассовую пластину — нечто среднее между пейджером и пультом управления. Деловито начал что-то настраивать, нажимая многочисленные кнопки.

Обезьяны на этот раз не проявили к ним никакого интереса. Чарли был занят тем, что поедал очищенный апельсин, Флора, как всегда, искала у себя в шерсти. Хамфри раскинулся в расслабленной позе на полу клетки. Перед ним Званцев остановился.

— Привет, старина, — поздоровался он. — Что, сыро? Они у нас куксятся в ненастную погоду, — пояснил он. — Настроение падает. Ничего, мы ему сейчас настроение немножко поднимем.

Он нажал на пульте какую-то кнопку. Раздался щелчок, потом негромкое жужжание. Хамфри вдруг с удивлением поднял голову, вытянул губы трубочкой. Из груди его вырвалось раскатистое «А-р-р-р». Затем он ударил ладонью в бетонный пол и вдруг разразился каким-то сатанинским хохотом. В чертах его лица, только что печальных и сосредоточенных, все самым странным образом изменилось: теперь они были преисполнены блаженства. Шимпанзе хохотал, кудахтал, упал вдруг на спину и начал кататься по полу словно в приливе дикой, всепоглощающей радости. Званцев снова что-то переключил. Смех оборвался. Послышалось глухое уханье. Обезьяна снова оказалась у прутьев. Теперь лик ее исказил оскал: точно разрезал на две части. Колосов не отрывал взгляда от кривых желтых клыков, словно загипнотизированный. Хамфри просунул сквозь прутья мускулистую руку, слабо перебирал пальцами, словно звал.