Венчание со страхом

Он протянул было руку к ней, к ее пушистым легким волосам, но, взглянув на повязку, тут же опустил.

— Поранился, да? — спросила Катя робко.

— Ерунда, завтра сниму.

Они стояли в прихожей.

— Тебе это платье здорово идет, — сказал Колосов серьезно.

— Это сарафан.

— Все равно. На работу так ходи почаще, — он улыбнулся.

— Начальство не одобрит.

— Наплюй на начальство. Слушай, что я тебе говорю. Всегда меня слушай.

— Хорошо, — она тоже улыбнулась. — Спокойной ночи, Никита.

Он молча смотрел на нее. Затем открыл дверь и направился к лифту.

Когда его машина скрылась за углом дома, Катя отошла от окна, вымыла посуду, поставила ее на сушку. Делала она все чисто механически. Голова ее гудела, как колокол, но ни одной дельной и связной мысли там не бродило. Кате вдруг стало страшно в пустой, темной квартире. Она быстро включила везде свет, разделась и юркнула в кровать. Затем все же одумалась: встала, выключила лампы, оставив только ночник да радиобудильник.

Тихая музыка, передаваемая «Европой-плюс», понемногу отогнала ночные страхи. Но, зарываясь в подушку, Катя все равно слышала чей-то высокий, вибрирующий шепот, настойчиво прорывавшийся к ней сквозь синг Криса де Бурга и шипевший ей в самые уши, а что — она так и не могла разобрать. И от этого сердце ее тикало, как маленькая мина…

Глава 16 НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО, НА СЛЕДУЮЩИЙ ВЕЧЕР

А на следующее утро Катя явилась на работу в самом мрачном расположении духа: ночные страхи обернулись жестокой головной болью. От кофе пришлось отказаться, заварить вместо него противный на вкус, но весьма полезный (так значилось на этикетке) травяной чай и запить им таблетку анальгина.

Катя с отвращением выпила этот напиток, затем вымыла чашку, прошла в ванную и с раздражением швырнула в стиральную машину спортивный костюм Кравченко, в котором он обычно делал утреннюю пробежку. После она выволокла на балкон его тренажер для брюшного пресса — пауэртек, загромождавший с незапамятных времен переднюю, снова вернулась на кухню, достала из холодильника курицу и бухнула ее в раковину размораживаться.

Все эти приготовления были не чем иным; как недвусмысленной демонстрацией и красноречивым намеком: мол, не пора ли тебе, дорогой Вадим Андреич, бросить бить баклуши и, засучив рукава, начать помогать той, что целыми днями бьется как рыба об лед: строчит статьи, стучит на машинке, хлопочет по дому, да еще попутно пытается разгадать какие-то жуткие убийства.

Впрочем, закрывая дверь квартиры, Катя уже знала, что все ее демонстрации и намеки — дохлый номер. Надо было остановиться только на одном: банке рассола. Кравченко это оценил бы непременно.

На работе, едва только сев за свой стол, она, как ни странно, успокоилась, тут же решив, что все ею вчера услышанное настолько важно и серьезно, что им просто невозможно заниматься в рабочее время в служебных стенах. Та информация, столь причудливая и фантастическая, требовала, чтобы ее, во-первых, тщательно и неторопливо обсудили с каким-нибудь умным и сведущим человеком (эта роль в Катиных мыслях отводилась Мещерскому), а во-вторых, так же тщательно взвесили, отвергнув явный вздор. Здесь же ни взвешивать, ни обсуждать этакое не представлялось возможным из-за чисто деловой суеты и шума. В пресс-центре постоянно звонили телефоны, кто-то откуда-то передавал что-то по факсу, диктовались сводки на радио, барабанили машинки. К довершению всего сломался один из компьютеров, подхватив какой-то зловредный вирус. Он ехидно выдавал одну только фразу: «В Багдаде все спокойно», которая смешила и раздражала.

Катя повернулась спиной к наглой машинке, взяла стопку чистой бумаги, ручку и села набрасывать статью о ликвидации наркопритонов в Знаменске. Время поджимало, материал срочно требовался в криминальную полосу «Вестника Подмосковья».

Около трех часов, почти закончив, она позвонила домой. Но телефон молчал. Затем она набрала номер Мещерского — та же картина, позвонила на квартиру Кравченко — и там глухо.

Следующий ее звонок предназначался Сергееву. Вот тот, как и подобало дисциплинированному сотруднику правоохранительных органов, стоял на посту.

— Саша, тебе Жуков, может быть, позвонит, если что вспомнит, — сообщила она после передачи скудных сведений, почерпнутых из беседы с мальчиком Кешей. — Я ему твой телефон оставила. И брату его тоже велела передать. Может, и он позвонит.

— После дождичка в четверг, жди-дожидайся, — буркнул Сергеев. — Впрочем, сдается мне, что это уже неважно, Катюша. Как рыбе зонтик это теперь.

— Какой рыбе? Ты о чем? Почему неважно? — насторожилась Катя.

— Обстоятельства тут одни.

— Какие обстоятельства?

Он сделал многозначительную паузу.

— Вновь открывшиеся.

Катя уже теряла терпение. Сергеев, когда у него дурное настроение, изъясняется туманно-туманно. Ему бы в Лондоне обитать!

— Что еще стряслось? — спросила она громко. — Почему тебя уже не интересуют братья Жуковы?

— Да не меня, Кать. — Сергеев вздохнул. — А стряслось что… Синеухов в убийстве признался, вот что.

Катя озадаченно умолкла.

— Взял все на себя брат Синеухов Тимофей Борисович, — продолжал Сергеев. Однако ни радости, ни энтузиазма раскрытого дела в его голосе не слышалось.

— Тебе же про царицу доказательств объясняли. — Катя чертила на листке бумаги косые клеточки. — Это, наверно, по камере он… — Она тут же прикусила язык, вспомнив, что неосторожное упоминание табуированных тем по телефону доводило Сергеева (как и всякого настоящего опера) до состояния тихого исступления.

— Он признался на допросе у Зайцева. Не у нас, а в прокуратуре, — отчеканил Сергеев.

— У Зайцева?

— Да, дорогуша, у него самого. Господин, надзирающий за законностью, мне час назад как позвонил. Торжествует там, в литавры бьет. Обскакал, мол, тебя, утро, на вороных-буланых. С тобой подозреваемый в глухую молчанку играл, а со мной, мудрым, полное признание выдал. Чистосердечное.

— Так, значит, все-таки Синеухов убил Стасика? — Катя не верила ушам своим. — Подожди, а зачем же его в прокуратуру взяли? Он же у вас в ИВС сидел? Ты сказал вроде по указу…

— Зайцев перед отпуском торопится. Днем и ночью пашет. Сегодня прямо с утра потребовал: подавай мне Синеухова. С конвоем, естественно. Ну, мы и подали. Хозяин — барин. Отвезли в прокуратуру.

— И у него в кабинете Синеухов признался в убийстве? Вот так взял и…

— Ага. Взял и…

— А твои сотрудники при этом присутствовали?

— Ты что, Зайцева не помнишь? Разве он позволит? Он же все сам — и швец, и жнец по всем делам, — Сергеев говорил насмешливо и отрывисто: то ли злился, что у него из-под носа увели раскрытие громкого дела, то ли…

— А Синеухов все в деталях показал? Ну, как он убивал, чем, куда дел орудие убийства? — допытывалась Катя.

— Эти важные подробности мне сообщить пока не сочли нужным. Он еще в прокуратуре.

— Как же так? Странно… Ну подожди, его же скоро, наверное, назад привезут. Не расстраивайся.