Венчание со страхом

Колосов медленно прошелся по кабинету, заглянул в пузатую склянку с притертой пробкой, полную прозрачной жидкости: «Спирт, что ли? А они тут неплохо устроились. Такими канистрами!»

— Вы давно здесь работаете, Венедикт Васильевич? — спросил он.

— Второе лето, — откликнулся старичок, не отрываясь от списка.

— Всего? А я думал вы — здешний старожил.

— Прежде, вот уже тридцать пять лет, я работал в лабораторий Московского зоопарка. Но в связи с его реконструкцией она временно закрылась. Я перешел сюда. Тоже временно.

— Значит, вы не сотрудник этого НИИ?

— Нет. — Старичок пошарил в ящике стола, извлек очечник и водрузил на нос очки в толстой роговой оправе.

— Как же эта кража произойти-то могла? — спросил Никита задумчиво. — Ведь серпентарий ваш — словно Гохран. Вы, значит, вчера все проверили здесь, все заперли, а сегодня…

— А сегодня в половине восьмого змей уже не оказалось на месте!

— А ключ… ключ от этого импортного хитрого замка где вы обычно держите? Сдаете куда-нибудь?

— Здесь он, всегда здесь! — Старичок позвенел ключами в кармане. — Ключ всегда со мной.

— А вы на базе постоянно живете? — Никита спрашивал неторопливо, со стороны даже могло показаться, с некоторой ленцой.

— Приходится жить постоянно здесь. Их нельзя оставлять, пока они… А из Москвы не наездишься, годы, знаете ли, не те уж… Короче, у нас там жилой сектор, — старичок ткнул куда-то в глухую стену. — Там домик — четыре комнаты. Мы все прежде там и жили.

— Прежде? А кто это все?

— Я, Ольгин, Женя, если ему ночевать позволяют, и Серафима Павловна, когда дежурила.

— А Званцев?

— Он при лаборатории живет во втором секторе. Там у него комната имеется.

— Возле обезьянника? Это домик такой резной — избушечка?

— Совершенно верно.

— Значит, ключ от серпентария все время при вас. В вашей комнате?

— Именно.

— Ну и как вы объясните тот факт, что дверь, которую вы собственноручно заперли, оказалась открытой? — простодушно осведомился Никита.

Старичок растерянно пожал плечами. Был он весь сухонький, бледный. Даже седые волоски его — вздыбленные и растрепавшиеся — словно бы возмущались и недоумевали.

— Ума не приложу, молодой человек.

— Это ведь не первый случай здесь, да?

— Что не первый случай?

— Ну, когда змеи ни с того ни с сего вдруг покидают свои клетки, — молвил Никита вкрадчиво. — Ведь в прошлом году был уже такой инцидент?

— Ах, вы об этом, — Венедикт Васильевич нахмурился.

— И в прошлый раз в этом безобразии обвинили бедного шимпанзе. Чарли его зовут, кажется? — Никита сел напротив заведующего серпентарием и облокотился на стол. — А вы уверены, что тогда это сделала именно обезьяна?

— Уверен. — Венедикт Васильевич снял очки и положил их перед собой. — Чарли действительно по недосмотру проник в серпентарий — это случилось среди бела дня — и открыл несколько вольеров. Я уверен, вернее, я точно это знаю, хотя…

— Что?

— Это просто невероятно, молодой человек. Невероятно, но факт.

— Что невероятно? — не понял Никита. — Что шимпанзе сумел открыть клетки? Но там запоры плевые, я же видел. Обычная задвижка.

Венедикт Васильевич побарабанил по столу пальцами.

— Невероятно то, что шимпанзе приблизился к змеям, — сказал он веско.

Никита смотрел на него с недоумением.

— Да, да! Для меня это… Видите ли, вы располагаете хоть какими-нибудь познаниями в зоологии?

— Ничем я не располагаю, — вздохнул Никита. — Темный лес эта наука для меня.

— Ну, я тоже не специалист по антропоидам, и все же… — Старичок хмыкнул. — Видите ли, для обезьян, для любых обезьян, особенно для человекообразных, нет в природе страшнее врага, чем змеи. Ни один из представителей этого вида добровольно и близко к змее не подойдет!

Колосов напряженно слушал: что-то здесь есть, что-то такое…

— Так, значит, все-таки не Чарли тогда забрался в серпентарий? — спросил он.

— Нет, молодой человек. Это сделал шимпанзе. Его видели. Но… — старичок беспокойно зашевелился на стуле, — такое поведение для него просто аномально.

— Аномально?

— Невероятно. И вот я не понимаю: что все же с ним произошло тогда, что он так резко вдруг вышел за рамки своего обычного поведения.

Никита все недоумевал:

— Но вы ведь с ними работаете. Как же вы не можете…

— Я к обезьянам не имею никакого отношения, — отрезал Венедикт Васильевич. — Программа Ольгина не в моей компетенции, я занимаюсь только своей работой — серпентарием.

— Но вам ведь коллеги объяснили, наверное…

— Мне не дали по тому факту никаких объяснений, молодой человек. Вразумительных, во всяком случае. А те, коими от меня отделались, просто несерьезны.

Колосов молчал. Потом спросил:

— Ну и какова получилась сумма ущерба? Старичок молча передал ему список.

Никита просмотрел его, с раздражением цепляясь за латинские названия, написанные быстро и неразборчиво, — чувствовалось, что заведующий серпентарием дружит, и давно, с латинским алфавитом, — и удивленно свистнул:

— Ничего себе! Так много!

— Это все исчезающие виды. Очень редкие. Почти все запрещены к экспорту из тех стран, где они еще обитают. Обмен производится только через зоопарки и научно-исследовательские центры.

— Выходит, вор отлично разбирался в этих ваших ложноногих. Брал тех, что подороже, а дешевых игнорировал?

— Выходит, так.

— Ну и как же вы все это можете объяснить? — удивился Никита, уже в который раз он наблюдал за реакцией старичка.

Тот вздохнул.

— Ну хорошо. Кто в последние недели был вхож в этот ваш серпентарий? — Колосов приготовился записывать.

— Все наши — то есть я, Олег, Зоя, Женя, Александр Николаевич — но он отсутствовал последнюю неделю, и… и все.

— А Калягина?

— Нет. Она никогда не подходила к серпентарию. У нее чувство страха всегда превалировало…