Венчание со страхом

— Тут нет, не ищи. Наверное, где-нибудь в кабинетах, пошли. Так он сбежал, что ли?

Колосов ринулся в коридор, дернулся в дверь первого же кабинета, Оказалось, открыто. Схватил со стола телефон и набрал код и номер Сттасска. Дежурный соединил его с начальником ОВД Соловьевым.

— Где у тебя Юзбашев? — загремел Колосов в трубку.

— Никита Михайлович, тут такое дело… Я хотел тебе звонить по нему, докладывать, жаловаться…

— Где Юзбашев?!

— Выпущен. Выпущен из-под стражи под подписку о невыезде.

— Кем?!

— Судьей нашей. Под залог по его же ходатайству.

— Кто внес залог?

— Гражданка Иванова. Десять миллионов, копеечка в копеечку.

Никита отнял от уха трубку, подержал на весу. Страшные ругательства вот-вот готовы были сорваться с его уст.

— Когда его выпустили? — прошипел он.

— Во вторник, позавчера то есть. Никита Михайлович, ты погоди, Никита… такое дело… Судья молодая, но своевольная! Она и прежде такие нам фортели выбрасывала. Возьмет и выпустит под залог — а он поминай как звали. Иванова эта, Зоя-то с базы была у нее на приеме. Я как узнал, что Юзбашева выпускают, у прокурора прямо в ногах валялся. А тот только руками разводит: судья процессуально самостоятельная, мне не подчиняется, а власть имеет. Юзбашева, видите ли, по ее мнению, не надо держать под стражей, потому что он действительно раскаялся, помог следствию и не представляет более общественной опасности.

— Тут убийство новое, понял — нет?! — Никита едва не стонал от такого вот вредительства — ну точно ведь, больше никак это не назовешь. — Ты этой своей судье передай: я ее… Здесь убийство, ясно! И ОН был тут.

— Я немедленно извещу покурора, — испуганно согласился Соловьев. — Напишем жалобу в областной суд. Пора кончать это безобразие. А Юзбашев задержан?

— Да. Только не нами. Тут Москва подключилась. А судье передай: гнать ее надо. Гнать!

— Ну! — Стрельников с любопытством заглядывал ему через плечо. — Узнал?

Никита сообщил. Московский опер аж побелел от злости, но комментировать ситуацию не стал.

— Значит, на нем мало крови? — уточнил Никита, когда страсти несколько поостыли.

— Три небольших пятна на брюках.

— А на других? Меня вот эти люди особенно интересуют, запиши себе фамилии.

— Нет, на них ничего видимого нет.

— Точно?

— Абсолютно. У нас распылитель работал, если б было что, сразу дало бы химическую реакцию.

— Но ведь кровь должна быть на убийце. Эксперт уверен.

— Выходит, это Юзбашев и есть. Вторая его группа вот только… может все осложнить. Он что, псих?

— Они тут все психи.

— Ладно, — Стрельников пошел к двери. — Ты тут, смотрю, самый осведомленный человек. Значит, будем теперь вместе работать. Я сейчас своих ребят предупрежу. А ты с кем из этой «семерки» желаешь повстречаться?

Никита задумался.

— С племянником Балашовой — Павловым. А потом… Кто ее первым обнаружил?

— Некий Суворов Евгений и… — Стрельников сверился с блокнотом, — и Мещерский Сергей. Этот не сотрудник института, а вот зачем он тут околачивался, надо выяснить.

— Выясню. А племянник зачем сюда снова пожаловал? Он ведь тоже не сотрудник.

— Это я в первую очередь узнал. Он сам сказал, и все свидетели подтвердили: он по просьбе потерпевшей проводил ее с деньгами из банка. Ну что-то вроде охранника, по-родственному. Помог, в общем.

Никита скривил губы. Он чувствовал, как в сердце шевелится знакомая злость: «А чтоб вас всех тут разорвало! Альтруисты!»

Из областного главка подъехали сотрудники отдела убийств. Появился Коваленко. И работа закипела. Допрашивались все, кто находился в этот четверг в здании института, а их оказалось человек сорок: в основном пенсионеры. Многие искренне скорбели, жалея Балашову.

Но к этой жалости у некоторых примешивалась и доля желчи: мол, мы-то тут при чем? До каких пор нас тут будут задерживать?

Раздражение, испуг, усталость выливались у некоторых в то, что они начинали вдруг под маской сочувствия и жалости рассказывать о покойнице, как они выражались, правду. «Не хочу сплетничать, но, может, это как-то поможет следствию…» — обычно так начинался каждый второй рассказ.

Колосов закрылся в кабинете директора института и допрашивал там Павлова: При допросе присутствовал Коваленко. Он молча наблюдал как за Павловым, так и за Никитой.

Племянник был мертвенно-бледным. В глазах его застыло какое-то странное выражение — точно физическая боль. С ним было трудно встречаться взглядом. Колосов обратил внимание на его руки — царапины, ссадины, порезы, разбитые суставы пальцев. Катя права: афганцу крепко досталось при задержании убийцы Стасика Кораблина.

— С какой целью вы пришли сегодня в институт? — Никита старался задавать вопросы бесстрастным тоном. Но это получалось плохо: голос иногда подводил.

— Я объяснял уже. Меня там лейтенант какой-то допрашивал. Тетя Нина… — Павлов провел рукой по лицу, сглотнул. — Она сама просила меня об этом. Она должна была получить сегодня в банке деньги, и я должен был ее проводить сюда.

— Вы прибыли в институт в одиннадцать. А почему не уехали сразу? Почему задержались?

— Я опоздал на дачную электричку. Мне еще надо было ребенка забрать. И потом, тут мой друг Сергей Мещерский сегодня работал. Мы договорились где-то в третьем часу подъехать к нему, я вернулся сюда как раз…

— Откуда вы вернулись?

— Из своего офиса. Это недалеко, в Среднекисловском переулке.

— А когда вы ушли из института в офис?

— Не помню… Подождите. В девять мы получили деньги, к одиннадцати приехали сюда, мы с тетей Ниной отнесли сумки с деньгами в бухгалтерию, она пошла к себе, а я остался там — звонить. Тут пришел Сережка, мы поговорили минут пять, и он ушел, а я остался — но так и не дозвонился и решил идти… В общем, где-то в половине первого.

— Так, — Никита хмуро кивнул, отметив про себя: "И у тебя никакого временного алиби нет. Эксперт утверждает, что Балашову убили между половиной двенадцатого и половиной первого. И ты был в это время здесь. И вахтерша подтверждает, что ты прошел мимо нее где-то в первом часу дня. Они все были в это время в здании института. Все семеро. Или шестеро. У них нет твердого алиби. Ни у одного. По тем случаям его тоже не было, учитывая место, где они работают. Это ведь сразу было ясно. Но сегодня ни на одном, кроме Юзбашева, нет следов крови, значит…

— Виктор, вы вспомнили, как я вас настоятельно просил вспомнить, где вы были и что делали четвертого июля и двадцать девятого мая? — спросил он с затаенной угрозой, намеренно «позабыв», что они перешли с Павловым на «ты» в их первую встречу.

— Нет. Еженедельник смотрел — вроде никаких встреч, ну, чтобы мыслью зацепиться. Да у нас вообще сейчас в фирме — того, трудности с делами, так что клиентов мало. Не помню я, — Павлов отвечал тихо. — Был на работе, это наверняка. Где ж еще? Вечером — дома. Больше-то я никуда не хожу.