Верь мне
Шрифт:
— Власов убьет его! Он не станет его спасать!
— Не убьет. Ради меня не убьет. Они оба выберутся, вот увидишь, — шептала Лика, крепко прижимая маму к себе, и… сама в свои слова не верила.
Конечно, не станет Макс спасать ее отца. Быть может, Горский уже мертв, а если и жив пока еще, то ничего не стоит Максу просто оставить его без помощи. Пожар ведь — кто там разберет, мог Макс успеть или нет… Не станет Власов спасать человека, из-за которого погибла его собственная мать. Из-за которого сам пострадал. Который шрам оставил у него на теле. Не сможет Макс перебороть себя, и можно ли его в этом винить? Лика не винила. Она смотрела на горящий дом и молилась, чтобы хотя бы он оттуда вышел живым и невредимым…
Прошла
— …Ломать забор к чертям собачьим надо! — выкрикнул кто-то.
А как его ломать? Высокую бетонную стену!
— Да попробуем так управиться! Ворота цепляйте…
Шустрый паренек бросился вязать трос к воротам — машина сдала назад, и стальная конструкция, жалобно взвизгнув, с грохотом рухнула на землю.
— Здесь пруд есть! — крикнул пожарник своим напарникам, протягивая пожарный рукав к дому.
Уже через пару минут к горящему дому хлынула вода. «Только бы поздно не было, только бы успели…» С пронзительным воем примчалась скорая и остановилась чуть поодаль… А следом — еще одна. Минуты для двух женщин растянулись на вечность. Казалось, целую вечность ждали они пожарных. Казалось, целую вечность ждали, пока поток воды устремится к полыхающему дому. Казалось, вечность прошла с тех пор, как Макс ушел за Горским. А потом в доме что-то рвануло, и в почерневшее от дыма небо взлетел огромный клуб огня.
Пожар потушили минут через двадцать. Народ потихоньку начал расходиться, Арина с Ликой стояли у сломанных ворот и все чего-то ждали.
— Говорят, там парень еще какой-то был… И зачем полез? Тоже мне, герой нашелся, — вздохнул мимо проходящий пожарный своему напарнику. — Все равно уже сделать ничего нельзя было…
И мир двух женщин от осознания, что все закончилось вот так, рухнул.
— Ты же обещал, что все будет хорошо… — успела прошептать Лика и вдруг обмякла на руках матери.
Потерявшую сознание Лику тут же передали врачам. Арина, отказываясь принимать случившееся, на негнущихся ногах прошла на территорию дома.
— Женщина, стойте! Туда нельзя! Там опасно! — кто-то закричал ей в спину, но Арина не слышит никого — она падает в бездну, черную и глухую. Она идет на пепелище, где под завалами лежит ее муж, не дождавшийся помощи, ее самый дорогой и любимый мужчина на свете.
Арина идет к нему. Площадка перед домом вымощена белым камнем — его не видно больше, толстый слой сажи превратил все в выжженную землю. И земля эта казалась такой мягкой, ватной… Какой-то шутник раскачивает ее под ногами, словно задавшись целью уронить, сбить с ног и без того несчастную, убитую горем женщину… Но Арина держится — шатается, но идет дальше. Пропитанный гарью воздух обнимает ее, ласкает, как самый нежный любовник, то ли жалея, то ли смеясь над ее горем, треплет волосы и лезет под одежду, оставляя на коже липкий пот — дыханье смерти.
Там, где когда-то была входная дверь, теперь зияет черная дыра. Здесь, в холле, у Горского стоял аквариум — вероятно, вон тот черный каркас рядом с выгоревшей стеной и был им еще недавно. А по этому коридору месяц назад ее вели на веранду. Вот здесь, на кухне, где что-то взорвалось, ей варили кофе с пеночкой по наказу хозяина дома. А в этой гостиной они подолгу сидели с Горским и обсуждали наворотившую дел Карину… От столика остался лишь стальной каркас с расплавившейся стеклянной столешницей, а от дивана, на котором они сидели — лишь призрак из тлеющего пепла; Арина невольно коснулась спинки, и призрак рассыпался, оставив на полу лишь горку черной пыли. Арина прошла в кабинет мужа — на обугленном полу, среди золы, валяется чудом «сохранившаяся» фотография — рамка сгорела, но под оплавившимся стеклом еще различимы очертания людей: молодых Арины с Горским и двух их новорожденных дочерей.
— Нельзя здесь находиться, здесь опасно, — мужичок-пожарник лет шестидесяти, весь перепачканный сажей, коснулся плеча Арины и попытался увести из дома.
— Я
жена его, — задыхаясь от горя, всхлипнула Арина и тут же угодила в объятия незнакомца.— Соболезную, дочка. Держись.
Глава 33
Чуть ранее
Макс одного понять не мог: какого черта он здесь делает. В этом объятом пламенем доме, в этом тягучем раскаленном тумане, из-за которого не видно ничего… В этой смертельной ловушке, из которой можно уже и не выбраться. И где в чужом доме, не зная планировки, не видя ничего из-за густого дыма, искать теперь хозяина? А главное, зачем?
Макс прикрыл нос рукой и прошел чуть вперед — огня в этой части дома пока еще нет, только едкий дым. Но не видно ж ни черта! Да и задохнуться раз плюнуть! Этого еще не хватало… И ради кого? Ради твари, отнявшей самое дорогое? Нет, надо возвращаться. Обождать немного в гараже, а потом выйти и сказать, мол, простите, Арин, не нашел я там никого, не получилось… И ведь совесть его грызть не будет, если смалодушничает сейчас и уйдет — он это точно знает. И точно так же знает, что ни Лика, ни Арина не упрекнут его в смерти Горского. Никто не упрекнет, никто даже не узнает, как цинично равнодушен он сейчас к происходящему. И все же Макс шагнул вперед. Может, из-за Лики, а может, потому что человек он все-таки, и по-другому поступить не может. Он подумает об этом позже, когда выберется наружу, а сейчас он идет по узкому задымленному коридору, тщетно пытаясь хоть что-нибудь сквозь дым разглядеть.
Человеку, чтобы задохнуться, хватит минут пять, а то и меньше. Особо везучие и стойкие продержатся минут десять. Макс понятия не имеет, сколько уже бродит в этом аду, но кажется, что прошли уже часы, а не минуты. И сколько шансов найти Горского живым? Да он наверняка уже задохнулся, если еще не сгорел!
Языки пламени показались, когда Макс вышел в холл. Они лизали стены противоположного коридора и стремительно приближались, обещая сожрать все, что попадется на пути. Дышать нечем, еще немного, и Макс сам потеряет сознание. А с улицы слышны голоса. Там жизнь — тут смерть. Надо уходить, хватит геройств. Но в объятом пламенем коридоре что-то есть. Может, конечно, и показалось, но Макс, вопреки желанию поскорее покинуть смертельную ловушку, шагнул вперед и попытался присмотреться; глаза слезятся, кожу жжет, но ведь не показалось — в коридоре, на каменном полу, лежал человек.
Макс никогда не думал, что этот выбор будет настолько тяжелым. Он был уверен, что мертвый Горский его только порадует. Но вот сейчас в нескольких метрах от него лежит человек, который, может быть, все-таки еще жив, а через минуту ему, может, уже ничем помочь будет нельзя. Это не просто человек — это заклятый враг. И этот враг вдруг зашевелился…
С трудом сдерживая дыханье, Макс рванул в коридор. Горский жив еще, как ни странно. В полубессознательном состоянии он, кажется, и не заметил, как его схватили за шиворот и потащили прочь от пламени. Власов пытался вспомнить, где спасительный выход — но разве разберешь тут? Не видно ничего, и как он плутал, разве вспомнишь? На помощь пришел сам Горский — он вдруг вцепился Максу в плечо и настойчиво, уверенно толкнул куда-то в сторону. Куда? Зачем? Но выбора у Макса нет — поддался. Казалось, что уходят они вглубь дома — по крайней мере, если еще недавно слышны были голоса с улицы, то сейчас услышать можно только треск огня и грохот падающих сгоревших перекрытий.
— Вниз, — прохрипел рядом чужой голос, и Макс почувствовал, как нога, шагнув в белесый туман, провалилась — там ступеньки ведут куда-то вниз. — Здесь дверь… открой.
С трудом нащупав ручку, Макс потянул на себя тяжелую дверь, запуская в пока еще не тронутое пожаром темное помещение клуб дыма. Дышать стало легче. Значительно легче! Горский тут же захлопнул дверь, и в темноте послышалось, как жадно, полной грудью задышали они, хватая ртом спасительный воздух, не отравленный гарью. А потом Макс почувствовал, как его крепко схватили за плечо и куда-то повели.