Верховная жрица

С Ронни на руках я не смогу быстро добраться до пистолета. Они убьют меня прежде, чем я успею положить ее на землю.

Один из них присвистывает, глядя на трупы, а затем спрашивает:

— Ты сделал это в одиночку?

Когда я просто смотрю на него, он медленно поднимает руки в знак мира.

— Мы пришли за одной из наших женщин, которую похитили. — Его взгляд останавливается на Ронни. — Твоя?

Я киваю.

Черты его лица напрягаются, а на глаза наворачиваются слезы.

— Я сожалею о твоей потере. — Он качает головой. — Это жестоко, чувак.

Знаю.

Он пристально смотрит на меня какое-то время, а потом спрашивает:

— Что ты собираешься делать?

Я качаю головой, не в силах выдавить ни слова из-за боли, которая пожирает меня заживо.

— Меня зовут Сантьяго. Можешь пойти со мной. У меня есть поблизости безопасное место.

— Найт?

Голос Кассии вырывает меня из темноты, и я слегка качаю головой.

Когда я оглядываюсь по сторонам, то замечаю, что остановил гольф-кар возле больницы.

Черт, я отключился за рулем.

Повернув голову, я смотрю на Кассию и вижу обеспокоенное выражение на ее слишком бледном лице.

— Ты в порядке? — Спрашивает она.

Вылезая из кара, я киваю. Я обхожу машину спереди и подхожу к пассажирскому сиденью, когда она выходит. Я нагибаюсь и подхватываю ее на руки.

— Я могу идти, — возражает она слабым голосом.

— Нет, ты не можешь, — бормочу я. — В тебя попало четыре пули, если ты забыла.

Я жду, что она продолжит спорить, но вместо этого чувствую, как ее голова прижимается к моему плечу. Опустив взгляд, я вижу, что упрямица снова потеряла сознание.

— Ты слишком гордая для своего же блага, — ворчу я себе под нос.

Жасмин, медсестра, первой замечает нас, и ее глаза расширяются, когда она восклицает:

— С ней все в порядке?

— Конечно, нет. — Я иду в палату Кассии и укладываю ее на чистую кровать. Когда медсестра вбегает в палату, чтобы снова подключить Кассию к капельнице, я выхожу, чтобы принести одеяло из кладовки.

Я хватаю первое попавшееся на глаза, разворачиваюсь и возвращаюсь к Кассии. Входя в больничную палату, я вижу, как медсестра готовится вставить капельницу во внутреннюю часть предплечья Кассии. Женщина как раз задирает ткань пиджака.

— Подожди, — резко бросаю я.

Жасмин замирает, ее взгляд устремляется на меня, а на лице мелькает тень страха.

Я приподнимаю Кассию в сидячее положение и снимаю с нее пиджак, после чего осторожно укладываю обратно.

— Теперь можешь ставить капельницу, — бормочу я, подходя к изножью кровати. Я расстегиваю молнии на ее сапогах и снимаю их, а затем ставлю на пол.

Как только Жасмин заканчивает ставить капельницу, она проверяет жизненные показатели Кассии. Пока она делает пометки в карте у изножья кровати, я поправляю простынь на Кассии. Когда я накрываю ее одеялом и подтыкаю его по бокам, ее глаза открываются.

Не замечая, что Кассия пришла в себя, Жасмин выходит из палаты.

Я проверяю ее предплечье, дабы убедиться, что капельница введена правильно, а затем встречаюсь взглядом с Кассией.

Она бросает на меня вопросительный взгляд, который я игнорирую. Я подхожу к окну, выходящему в коридор, и заглядываю в палату, где раньше лежала Элени. Кровать застелена свежими простынями.

— Почему ты не уходишь? — Спрашивает она.

— Я уже ответил тебе.

Я поднимаю руку и провожу подушечками пальцев по щетине на подбородке.

— Хорошо, — бормочет она. Через несколько секунд она спрашивает: — Почему ты хочешь защитить меня?

Я хмурюсь.

На самом деле я не знаю. Какая-то странная сила притягивает меня к ней, и я знаю, что пожалею, если уйду, а ее убьют.

А может, это потому, что у меня наконец-то появился шанс спасти кого-то.

Я быстро понял, что Кассия – чертовски упрямая женщина, и я знаю, что должен дать ей ответ.

Вздохнув, я разворачиваюсь и подхожу к краю кровати. Я встречаюсь с ней взглядом и смотрю до тех пор, пока ее радужки не начинают темнеть.

— Ты знаешь, что твои глаза темнеют, когда ты боишься?

Она хмурится и отводит взгляд.

— Ты дурачишь всех остальных, притворяясь крутой, но я вижу тебя насквозь. Ты чертовски напугана и чувствуешь себя не в своей тарелке.

Ее взгляд возвращается ко мне, и черты ее лица искажаются от гнева.

Прежде чем она успевает разозлиться, я продолжаю:

— Я не говорю, что ты не храбрая. У тебя чертовски много мужества. Отдаю тебе должное.

— Я не боюсь, — огрызается она.

Прежде чем успеваю остановить себя, я кладу руки по обе стороны от ее головы и наклоняюсь так близко, что чувствую ее дыхание на своих губах.

— Братва хочет твоей смерти. Ты знаешь, что они не перестанут преследовать тебя. Как думаешь, сколько еще пуль ты сможешь пережить?

Образ Кассии, лежащей на земле, покрытой кровью, проносится у меня в голове, и я рычу:

— Я нужен тебе.

Я слышу, как в ее голос закрадывается страх, когда она говорит:

— У меня есть свои люди.

— Где они? — Я выпрямляюсь и обвожу рукой пустую комнату. — Где они, блять, были, пока ты спасалась бегством? Где они были, когда ты получила пулю в спину?

Гнев начинает закипать в моей груди, и я снова наклоняюсь к ней, ловя ее взгляд.

— Я спас тебя на фабрике. Я уничтожил армию русских. — Наклоняясь еще ближе, я говорю низким и опасным тоном: — Твои люди либо мертвы, либо прячутся, в то время как я был единственным, кто сражался за тебя.

Она отворачивает от меня лицо, ее подбородок дрожит, когда на нее обрушивается суровая реальность.