Верховная жрица

Это всего лишь временная договоренность.

Мне просто нужно убедиться, что Кассия переживет Братву и станет главой греческой мафии, а потом я вернусь к помощи Сантьяго.

Жасмин идет по коридору и кивает мне, в ее глазах появляется настороженность, когда она говорит:

— Вам следует уйти, чтобы Кассия могла отдохнуть.

Игнорируя ее слова, я разворачиваюсь и иду в туалет. Я опорожняю мочевой пузырь и мою руки.

Меня не было всего несколько минут, но, подойдя к палате Кассии, я замечаю, что дверь открыта. Я ускоряю шаг и, войдя внутрь, вижу, как Жасмин трясет Кассию за плечо, чтобы разбудить ее.

— Какого хрена ты делаешь? — Рявкаю я.

Жасмин поворачивает ко мне голову, и ее глаза расширяются.

— Ей пора есть.

— Вон, — приказываю я сквозь стиснутые зубы. — Живо.

Жасмин выбегает в коридор, и я закрываю за собой дверь, после чего бросаю на нее предупреждающий взгляд.

— Если эта дверь закрыта, то без веской причины ты туда не войдешь. Это понятно?

Она кивает, но потом говорит:

— Она весь день ничего не ела, а сейчас уже два часа дня.

— На завтрак она ела овсянку. Я прослежу, чтобы она поела, когда проснется. Сейчас ей больше нужен сон, чем еда.

По бледному лицу Жасмин я понимаю, что напугал ее до смерти.

Я немного смягчаю свой тон и говорю:

— Просто делай, что тебе говорят, и все будет хорошо.

Она кивает и быстро уходит от меня.

Открыв дверь, я бесшумно вхожу в палату. Увидев, что Кассия все еще спит, я облегченно вздыхаю.

Я опускаюсь в кресло, едва удостоив взглядом поднос с серебряной крышкой для еды.

Затем опираюсь локтем на подлокотник и кладу голову на ладонь. Преимущество службы на флоте в том, что я могу легко заснуть в любом месте.

Закрыв глаза, я начинаю считать от одного до десяти, повторяя этот процесс, чтобы мои мысли не унеслись в темноту.

Глава 12

?

Кассия

Когда я просыпаюсь, то чувствую себя чертовски разбитой. Все тело ужасно болит, особенно поясница.

Желание расплакаться зарождается в моей груди, когда я вяло поворачиваю голову из стороны в сторону.

— Что такое? — Спрашивает Найт, привлекая мое внимание к себе.

— Все болит.

Он встает и выходит из палаты, а через минуту Жасмин вбегает так, словно за ней гонятся адские псы.

— Здравствуйте, — говорит она с натянутой улыбкой на губах. — Ваш охранник сказал, что вам больно?

Я киваю, пытаясь улыбнуться ей.

— Я дам вам кое-что, что быстро подействует. Но препарат может вызвать у вас сонливость.

— Хорошо.

Я наблюдаю, как она вводит лекарство в капельницу. Закончив, она спрашивает:

— Не хотите ли чего-нибудь перекусить, пока не спите?

Я отрицательно качаю головой.

— Жасмин, принеси еды, — бормочет Найт. — Я прослежу, чтобы она поела.

— Я не голодна, — возражаю я.

— Разумеется.

Жасмин выбегает из палаты, а Найт подходит ближе и кладет ладонь мне на лоб.

По-видимому, довольный моей температурой, он спрашивает:

— Боль утихла?

Да. Я была так сосредоточена на этом мужчине, что даже не заметила, как обезболивающие начали действовать.

— Да, — шепчу я.

Найт проверяет время на своих наручных часах, затем бормочет:

— Сейчас шесть часов сорок три минуты вечера.

Я не спрашивала, но ладно.

Между нами повисает неловкое молчание, и я вспоминаю, как плакала перед ним.

Черт. Зачем я это сделала?

— Насчет того, что было раньше. — Я прочищаю горло. — Никому не говори.

Он кивает.

Снова воцаряется неловкое молчание, которое становится еще более тягостным, чем раньше, и я спрашиваю первое, что приходит в голову.

— Как тебя зовут на самом деле? Полагаю, Найт – это прозвище?

— Найт – моя фамилия, — ворчит он, а его взгляд, устремленный на меня, выражает напряженность, которую я не могу разгадать.

— А твое имя?

— Линкольн. — Он переводит дыхание и добавляет: — Мои друзья называли меня Линк.

— Называли? У тебя больше нет друзей?

Он долго смотрит на меня, прежде чем отвечает:

— Нет. Больше нет. Они из...

Он замолкает, как только Жасмин возвращается с подносом. Жаль, что она не могла задержаться подольше.

Я медленно сажусь на кровати, и когда она приподнимает серебряную крышку, в ноздри мне ударяет восхитительный аромат ростбифа, мускатной тыквы и шпината со сливками.

Отлично. Я немного поем.

Я улыбаюсь Жасмин.

— Спасибо.

— Не за что. — Она бросает взгляд на Найта, а потом спрашивает: — Вы будете есть?

— Я перекушу позже, — отвечает он.

— Я могу вам все принести, — предлагает она.

— Да, он поест. Пожалуйста, принеси еду, Жасмин, — отвечаю я за Найта. — Спасибо.

Я чувствую, как он прожигает меня взглядом, пока она выходит из палаты, и, стараясь не смотреть ему в глаза, откусываю кусочек сладкой тыквы.

Проглотив, я говорю:

— Ты поблагодаришь меня, как только попробуешь еду.

— Пахнет вкусно, — замечает он.

Я откусываю еще пару кусочков, а затем решаюсь взглянуть на него.

— Значит... друзей нет?

В ответ я получаю лишь кивок.

— Тебе больше нравится, когда тебя называют Найтом, Линкольном или Линком?

Он пожимает плечами.

— Мне без разницы.

Я прекращаю есть, чтобы сосредоточиться на нем, и спрашиваю:

— Значит, я могу называть тебя Линкольном?

Он не выглядит обеспокоенным, когда отвечает:

— Конечно.

Я пристально смотрю на него пару минут, а потом спрашиваю:

— Что может вывести тебя из себя, Линкольн?

Мужчина пристально смотрит на меня, и я сразу понимаю, что в этом соревновании взглядов я точно проиграю.

— Не так уж и много, — бормочет он.

Значит ли это, что ранее мне удалось выбить его из колеи?

При воспоминании о том, как он схватил меня за подбородок, излагая свои доводы, у меня замирает сердце. Я была зла, когда мы спорили. Но теперь я понимаю, что иметь человека, который уничтожил целую армию русских солдат, защищая меня, – это... горячо.