Вернуть мужа. Стратегия и Тактика

Мама встала, сбросила плед на диванчик у окна и встала ко мне спиной, продолжая говорить и смотреть в окно на цветущий дворик, добивая меня поднятыми в горе и печали узкими плечами:

– А потом случилось это сумасшествие. Миша уже жил с Ритой. Тебе исполнилось шесть лет. Миша присылал мне твои рисунки. Иногда отвечал на открытки. Не на каждую, но отвечал. Мы с Пашей на полгода вернулись сюда.

Мама говорила все тише и тише, перейдя почти на шепот:

– Сначала мы встретились с Мишей пару раз в кафе. Потом выяснилось, что он скрывает эти встречи и от матери, и от Риты. С Пашей начался сложный период. Мы ссорились, даже хотели расстаться. Он ревновал меня, я его. А у Миши была ты, и меня тянуло к нему, как магнитом. Это были странные и нелепые полгода.

Мама закашлялась и обернулась ко мне. Уже не бледная, а с лихорадочно красными щеками:

– Мы улетели в Осло. Там я с ужасом обнаружила... Хотела вернуться к Мише. К тебе. Это было несколько часов счастья: я имею в виду ту пару часов, когда я мысленно покупала билет на самолет и летела обратно. Я сочинила нелепую историю для Паши. Он бросил все дела, разорвал договоренности, и мы вернулись.

Я напряглась. Потому что не хотела слушать дальше. Не хотела ничего знать. Я и так все знала. С того, первого наклона маминой головы.

– Я знала, что когда-нибудь придет время, и я буду тебе и ей это рассказывать. Но я так и не смогла за двадцать два года подобрать такие слова, чтобы вы меня простили.

– Не надо ей!
– в панике шепчу я.
– Прошу тебя, не надо!

– Что ты!
– мама бросается ко мне, но не решается обнять.
– Конечно, я не скажу. И дело даже не в том, что я пообещала Мише и поклялась Рите. Дело в ней. Она такого не заслуживает. Я несколько раз срывалась, писала, звонила. Но Миша был тверд и сказал, что все и навсегда останется так, как мы... я решила тогда.

– Почему?
– спросила я, все-таки заплакав.

– Через столько лет я могу объяснить, но не могу оправдаться, - мама тоже заплакала, как-то тоненько всхлипнув.
– Ты можешь представить себе невероятное?

– Невероятное?
– переспрашиваю я.

– То, что Максим тебя разлюбил? Что ты не единственная женщина в его жизни?

От неожиданности я перестаю плакать и смотрю на нее потрясенно. Она по-своему понимает мой взгляд:

– Вот и я не могу объяснить тебе, как я любила Павла. Это наваждение, болезнь, главное чувство в жизни. Сама жизнь.

– Папа оставил себе нас обеих?
– спрашиваю я обреченно.

– Нет, - отвечает мама, вытирая салфеткой заплаканные глаза.
– Это я оставила ему вас обеих. Тебя ему и бабе Лизе. А ее ему и Рите. И тогда казалось, что я смогу с этим жить. Я ошибалась. Там, в открытке зачеркнуто...

– Не надо!
– перебиваю я.
– Я знаю, там зачеркнуто... за Машу.

"Миша! С Новым годом тебя! Передай (знаю, не передашь) привет и пожелания здоровья Елизавете Васильевне и Варе. Я готова к разговору, к встрече в любое время и на любых условиях, которые ты предложишь. Поблагодари Риту за Машу. Валентина."

Глава 37. Настоящее. Четверг. Рита.

Кто видел под микроскопом очаровательнейшее

создание божие, символ красоты земной - бабочку,

 тот никогда не забудет ее кошмарно-зловещей хари.

Надежда Тэффи

Секрет только тогда бывает секретом,

когда ты мучишься, храня его.

Грегори Дэвид Робертс "Шантарам"

Смотрю на свою фотографию на стене, и завидую той маленькой Вареньке, которая так счастлива, хотя и испачкалась шоколадом. Зато попробовала.

– У меня нет такой фотографии, - говорю я маме.
– Я ее даже никогда не видела.

– Да, она показалась мне самой подходящей для этого интерьера, - отвечает мама, сев в свое кресло.

Подходящей для этого интерьера. Лучше не скажешь.

Долгие годы я представляла себе нашу с мамой встречу. Ту, первую, когда я ее найду. Один раз Максим (это было за пару лет до нашей свадьбы, мы уже закончили школу и были студентами) спросил меня:

– У тебя есть самое заветное желание?

– Уже нет!
– засмеялась я.
– Со вчерашнего дня нет.

Вчера наши отцы окончательно согласились, что не позднее, чем через два года они разрешат нам пожениться.

– И ни одного маленького желания не осталось?
– улыбнулся Максим, прижимая меня к себе и целуя в кончик носа.

– Осталось, - прошептала я его шее.
– Одно, но очень большое. Гигантское.

– Поделишься?
– спросил он мою макушку.
– А я обещаю, что выполню его.

– А если не сможешь?
– лукаво улыбаюсь, притягивая его голову для поцелуя.

– Смогу, - говорят его губы моим губам.

– Я хотела бы найти свою маму, - сообщаю я им.

– А Максим? Вы давно с ним общаетесь?
– спрашиваю я маму, нервно теребящую белую салфетку.

– Общаемся?
– удивляется входящий Павел Дмитриевич.
– Мы виделись три раза. Первый раз он появился в августе прошлого года.

– Да, - подтвердила мама и слегка смутилась.
– Наш домашний телефон был в бумагах Елизаветы Васильевны, которые Максим разбирал после ее смерти. Когда мы вернулись в Россию - обменялись с ней парой звонков.

– Максим тогда потребовал от Вали связаться с вами и, наконец, все рассказать, - Павел Дмитриевич осторожно берет маму за руку.

– Но Миша... Он сказал, что Маша не поймет никого из нас, - голос мамы дрожит.
– Что Рита помнит мою клятву и очень на нее надеется. И что Варя... что ты уже переболела, и не надо тебя беспокоить.

– Понятно, - горько усмехаюсь я.
– А второй?

– Второй раз через полгода, перед теми новогодними праздниками, - доложил Павел Дмитриевич.
– Максим сказал, что Новый год - прекрасный повод...

– Очистить душу, - закончила за своего мужа мама.

– А третий раз неделю назад, - Павел Дмитриевич внимательно посмотрел на меня, словно пытался разгадать, о чем я думаю.

– Зачем?
– сглатываю я.

– Сказал, что если я решилась поговорить с тобой, то теперь никак нельзя, надо подождать, - мама с беспокойством смотрит на мое, видимо, побледневшее лицо.
– Все в порядке, Варя?

Конечно. В полном.

Моя мама оставила меня папе, потому что полюбила другого мужчину. Полюбила так сильно, что смогла отдать и свою младшую дочь.