Вернуть мужа. Стратегия и Тактика

– Что ты с этим делал столько лет?!
– криком шепчу я.

– Жил, - папа садится за стол, словно хочет спрятаться от меня.

Сова, по-прежнему пугающе белая на черном фоне кабинета, смотрит на меня осуждающе.

– Сначала я хотела спросить у тебя "почему". Потом "как". Теперь я просто хочу не обидеть Риту и не ранить Машку.

– Был шанс, - отрывисто говорит папа, тяжело дыша.
– Ты на него не согласилась.

– Я?
– не удивляюсь его словам. Совсем. Но все-таки спрашиваю.
– Что сделала я, кроме того, что родилась у нее и у тебя, у вас?

Папа снова морщится, то ли от досады, то ли боли:

– Стало легче?

– Стало тяжелее, - соглашаюсь я с его внутренними мыслями.
– А как ты жил с этим годы?

Сова, кажется, приготовилась взлететь, по крайней мере, мне начинает казаться, что она чуть-чуть шевелит крыльями. " Маса тибя ни баися! Варрря тибе паказит!"

– Ты не мог не понимать, что все может рано или поздно раскрыться! Как так вообще получилось?
– я все-таки не удерживаюсь от своего "как".

– Ни ты, ни она не были ей нужны. Я только освободил ее от...

– Детей? Ответственности? Семьи?

– Своей любви...
– папа откидывается на кресле и расстегивает верхнюю пуговицу летней рубашки.

Любви? Он так любил маму, что отпустил ее к другому? Он это хочет сказать?

– А мы?
– недоумеваю я, моргая мокрыми глазами. Теперь мне кажется, что сова моргнула.
– Мы с Машей? Почему ты не оставил нас с ней?

Я и до "почему" сорвалась...

– С кем? С ней?
– отец резко встает и делает шаг мне навстречу.

– С матерью двух дочерей, - отвечаю я, невольно отшатываясь и глядя не на него, а на сову, угрожающе нахмурившуюся.

– Которых она оставила, - говорит он, сцепив руки.

– Ты не отдавал нас, - возражаю я.

– Я не отдавал только тебя. Машу предложила забрать она. Боялась, что та будет ежедневно напоминать ее новому мужу об измене самим своим существованием.

– А меня почему не взяла?
– хриплю я.

– Взяла. Но... Сначала я был... зол. Очень хотел ее вернуть... заставить... Они торопились. Документы оформлять долго. Требовалось мое разрешение на выезд ребенка. И я его не дал.

– А потом?

– Потом они вернулись. Мы стали встречаться втроем, водили тебя в кафе, в зоопарк, в цирк, в театр. Мне казалось это правильным и естественным. В общем, вели себя как обычная, нормальная семья.

– Но мы ею не были...

– Не были, - соглашается отец.
– Но мне стало казаться, что все еще можно вернуть, особенно когда...

Папа закашлялся и покраснел, то ли от кашля, то ли от смущения. Мы никогда не разговаривали на такие темы. Кстати, я не помню, чтобы мы с ним разговаривали в том простом смысле, которое каждый из нас в вкладывает в слово "разговаривать".

– Когда мы снова стали близки, - мужественно закончил предложение мой отец.
– Но тут выяснилось, что она еще ничего не решила про нас... что они уезжают. Встал вопрос об окончательном оформлении документов. И тут мама... твоя бабушка попросила Валю не торопиться, не забирать тебя, пожить отдельно от нас, подумать.

– И моя мама согласилась?
– спрашиваю я сову, не в силах смотреть на отца.

– Она говорила, что совсем запуталась, что тебе, действительно, будет проще в знакомой обстановке.

– Проще? Без мамы?

Папа сел обратно за стол, снова отгородившись им от меня.

– Первое время мне казалось, что мы совершили ошибку. Я злился на мать, злился на Валентину и на тебя.

– На меня? За что?

– За то, что даже ты не удержала ее. Но это было мимолетное наваждение. Когда она через некоторое время вернулась в Россию рожать Машу, я был в командировке. Валя пришла к бабе Лизе и Рите и сказала... Мама подумала, что она все-таки пришла забирать тебя. Но Валентина сказала... что готова оставить Машу, что мама была права и что мы совершили ошибку.

– Машка не ошибка!
– вскинулась я, готовая вступить в схватку и с отцом, и со злобной совой.

– Я не говорил, что это Маша. Я сказал, что мы с Валентиной совершили ошибку. Я никак не мог смириться с тем, что она полюбила другого, а она... просто не справилась с чувствами, запуталась...

– Я вполне понимаю, как отец может не отдавать ребенка матери, - говорю я, наконец встретившись с папой взглядом.
– Но скрывать от одного ребенка, где его мать, а от другого, кто она...

– У Маши есть мать!
– почти кричит отец. Ему никогда не хватало терпения довести диалоги со мной до спокойного финала. Все наши стычки начинались и заканчивались одинаково: я чего-то требовала (вымогала, по версии отца), а он сначала сопротивлялся, потом либо отказывал, либо орал, но все равно отказывал.

– У Маши есть мать, - тут же соглашаюсь я и вовсе не потому, что он кричит.

– Валя не возражала, что Маша будет считать Риту своей матерью, - выдавил из себя отец. Именно выдавил, иначе не скажешь.

– Как такое может быть?
– сопротивляюсь я обстоятельствам в частности и жизни в целом.

– Я не знаю, - папа встал и подошел совсем близко.
– Я, правда, не знаю, Варя. Я несколько лет приходил в себя. Если бы не моя мать... Я бы с тобой не справился. А Рита растворилась в Машке. Время от времени появлялись письма или открытки от Вали... Ей было трудно, она просила хотя бы редких встреч , просила дать возможность сказать тебе. Но я понимал: только откроем ящик Пандоры, и одна тайна потянет за собой другую...

Папа прижал меня к себе и стал гладить по голове. Он никогда не гладил меня по голове. Но я ему позволила. Стало тепло и горько. Тепло от осознания того, что его решение позволило мне стать смыслом жизни для бабы Лизы. Горько от того, что в этой жизни не было и не будет родной матери. И я в течение нескольких часов убедилась, что это было ее собственное решение. И ни папины злость и ревность, ни бабушкино благоразумие не утешали меня.

"Я переживу это!" - послала я сигнал сове, не сводящей с меня строгого взгляда. Главное - Маша.