Вернуть мужа. Стратегия и Тактика

Глава 19. Настоящее. Пятница (продолжение длинного дня).

Проклятый девятнадцатый век,

проклятое воспитание:

не могу стоять, когда мужчины сидят.

Фаина Раневская

Нет на свете актрисы талантливее,

чем обычная женщина.

Лука Бьянкини "Завтра будет солнце"

От неожиданности делаю шаг назад и плюхаюсь на диван.

– У меня встреча не с тобой!
– защищаюсь я, ища глазами что-нибудь для прикрытия. Как назло, ни щита, ни бронежилета.

Мой инстинктивный жест не остается без внимания. Максим пораженно смотрит на меня, резко остановившись, потом прищуривает глаза и стискивает челюсти так сильно, словно сдерживает крик боли. Кулаки его сжимаются и разжимаются, как будто он одновременно обеими руками сжимает эспандеры.

– Ты меня боишься?!
– спрашивает муж, стараясь поймать мой взгляд.

– Нет! Что ты, конечно, нет!
– поспешно говорю я, испугавшись, что обидела его. Изумленные тараканы откладывают пасьянс, начатый во время ожидания свекра, и с недоверием прислушиваются к нашему разговору.

– Я просто не ожидала тебя увидеть, - как можно равнодушнее говорю я.

– Меня? В моем офисе?
– Максим успокаивается, заставляет себя расслабиться.
– Не ожидала увидеть?

– Глупо, - соглашаюсь я.
– Думала, Константин Витальевич выполнит мою просьбу и не скажет тебе о моем приходе.

– Отец ничего мне не говорил, - спокойно говорит Максим.

Снова комплексую, почувствовав неловкость из-за раздирающих мне мозг подозрений. Тараканы, собравшись в кучку, разрабатывают версии подсказок. У них пара секунд.

– И ты шел в кабинет увидеть отца?
– с сомнением спрашиваю я. Тараканы согласно кивают головой и ждут ответа Максима вместе со мной.

Максим молчит несколько секунд, потом твердо, прямо глядя мне в глаза, отвечает:

– Нет. Я шел сюда увидеть тебя. И поговорить.

– Мы все друг другу сказали, - отвечаем мы с тараканами. Я встаю с дивана и, изо всех сил сохраняя спину прямой, начинаю двигаться к двери боком, обходя огромный черный стол Константина Витальевича.

– Варя, - Максим идет на меня осторожно, словно боится спугнуть.

Мы аккуратно двигаемся по дуге: Максим, делая небольшой шаг вперед, а я переставляю ноги, двигаясь боком, приставным шагом. Так же, выгнув спину, бочком двигался по кругу наш котенок, увидев на крыльце бабочку, присевшую на разноцветный коврик.

И вот, когда стол обойден и тараканы почти празднуют победу, Максим делает гандбольный рывок и, схватив меня в охапку, прижимает спиной к входной двери. Мы оба тяжело дышим, словно бежали наперегонки. Постепенно Максим ослабляет хватку, но не выпускает меня из плена, ограничив мое пространство упертыми в дверь руками.

– Я тебя не узнаю, - шепотом говорит он мне прямо в левое ухо, ошпарив горячим дыханием.

Ноги сразу становятся ватными, а руки тянутся к нему, чтобы обнять за шею, но разозлившиеся тараканы бьют меня по поддавшимся гипнозу рукам.

– Люди меняются, - уклончиво отвечаю я, опуская голову, чтобы не смотреть ему в глаза.

– Не до такой степени, - горячее дыхание опаляет мою шею, заставляя встать дыбом короткие волоски на ней.

Тараканы, взявшись за руки (простите, лапки), выстраиваются в цепочку, начиная игру "Цепи кованые".

– Цепи кованые, раскуйте!

– Кем?

Максим делает первую попытку разорвать цепь:

– Мне нужны твои глаза. Послушай меня, пожалуйста, Варежка. Мне многое надо тебе объяснить.

Упорно смотрю на серебряную заколку его серого галстука. Мой подарок на прошлогодний день свадьбы. Тараканы выдержали первый удар, не расцепились. Глаз не поднимаю.

– Все сложно и просто одновременно. Позволь мне начать, и ты сможешь задать мне любой вопрос, - пытается разорвать шеренгу моих советчиков Максим, приближая свои губы совсем близко к моим. Это почти поцелуй. Его предвосхищение.

– Про руки, сведенные вместе? Про слезы, нежно стираемые со щек? Про поцелуй?
– шиплю я сквозь зубы, опасаясь, что мои губы предадут меня так же, как раньше чуть не сделали руки.

– Какой поцелуй? Такой?
– спрашивает Максим, быстро взяв меня за подбородок и целуя. Поцелуй крепкий, терпкий, глубокий. Он наполнен его ароматом, в котором не только кардамон, имбирь и можжевельник. В нем тоска, отчаянная, дерзкая.

Тараканы протягивают ко мне лапки, тянут назад, в свою сторону, тянут сильно, дружно, упираясь и помогая друг другу, как бурлаки.

Дергаюсь в его руках. Он еще крепче прижимает меня к себе, углубляя поцелуй, который все длится и длится, вытягивая из меня последние силы к сопротивлению. Максим останавливается, но только для того, чтобы поднять меня на руки и понести к дивану. Тараканы в панике носятся по моим извилинам, срочно готовя эвакуацию.

Брыкаю ногами, не давая Максиму посадить или положить (что он там задумал?) себя на диван. Почти дерусь и сейчас похожа на перепачкавшуюся в муке и шоколаде трехлетнюю Мышильду (а что? мы пирог стряпали для кукол), которую папа с Ритой тащат в ванную.

Изменив планы, Максим резко, даже больно усаживает меня на стол, смахнув с него на пол и бумаги, и роскошный письменный набор из змеевика с часами и золотым пером, и фотографию Натальи Сергеевны с полугодовалым Максимом на руках в красивой прозрачной рамке.

И это так необычно для аккуратиста Максима, у которого все вещи, его окружающие, находятся на своем, строго отведенном для этого месте, что я на мгновение застываю от неожиданности. Муж этим пользуется и зажимает мои ноги своими, притягивая меня к себе:

– Опомнись, Варя!
– хрипло говорит он, начиная целовать мое лицо, взяв его в свои большие и теплые руки. И именно это придает мне сил. Тараканы на сумасшедшей скорости прокручивают диафильм: вот Максим берет ЕЕ руки в свои, вот ОНА забирает у него телефон, вот он нежно стирает слезу с ЕЕ щеки.

Вырываюсь так бешено, что Максим отпускает меня и отступает на шаг. Спрыгиваю со стола, подвернув ногу и чуть не сломав каблук. Диван. Сумочка. Дверь.

Открыв ее, оборачиваюсь:

– Ты не умеешь стирать память. А я, как оказалось, не умею забывать.