Вернуть мужа. Стратегия и Тактика

Сашка выпучивает глаза, яростно вращая ими. "Вот! А ты людям верить перестала!" - кричат они.

Лерка быстро берет себя в руки и решается на то, чего терпеть не может и никогда не делает. Кокетливо протягивает Антону Горскому руку для поцелуя и с придыханием (черт! не перестарайся!) произносит только ему (то есть всем нам, а особенно кое-кому):

– Вы не представляете, как приятно!

Антон реагирует так, как и положено: сначала бледнеет от восторга, потом краснеет от удовольствия, обегая юрким профессиональным взглядом ее лицо, руки, ноги.

– И что такая красота делает среди простых смертных?

Вот молодец! Не подвел! Они что, по какому-то тайному женско-мужскому разговорнику эти слова учат? Но меня интересует не Антон, не даже Ермак (театрал! надо же!), а Сергей-Филипп.

Мужчина (как ему подходит это простое общеупотребительное слово) спокойно, без заметного моему глазу напряжения откровенно и открыто смотрит на Лерку. И только встретившись взглядом с его, случайно по мне полоснувшим, я с благоговейным ужасом понимаю, что творится в его сознании и воображении. В карих глазах с по-детски длинными ресницами (интересно, жив ли орангутанг Филипп? сколько лет вообще живут орангутанги?) тьма и хаос, который он только гигантской силой воли упорядочивает.

Теперь я понимаю, почему бежит Лерка. Я бы тоже побежала. С криком, с воплями, с призывами о помощи. Вдруг отчетливо осознаю: то, от чего я бегу, ни в какое сравнение не идет с тем, что преследует Лерку.

Беспомощно смотрю на Сашку. Она кивает мне головой - тоже в шоке, тоже почувствовала. Что делать? Как сбежать?

Узнав Антона Горского, публика окружает нас плотным кольцом. Его окликают, пристают с вопросами и просьбами дать автограф и, наконец, оттесняют от нас вместе с Ермаком и Сергеем. Тут же, воспользовавшись суматохой и неразберихой, мы быстро возвращаемся в зал. Михаила Ароновича в зале нет.

– В буфете он, - вспоминает Сашка.
– Алевтину Даниловну туда на чашечку кофе повел.

Ладно, хоть не один. Надо сбросить сообщение Георгоше, чтобы не ждал нас после спектакля.

– Женский туалет, - командует Сашка, и мы меняем дислокацию.

Выбор места был логичным, но для обмана военного человека глупым. У дверей в женский туалет стоит Сергей. Спокойный, уверенный, большой. Как малолетние дурочки, прячемся за широкую колонну. Клянусь, больше не отнесусь со скепсисом ни к одному комедийному фильму.

– А поговорить?
– шепотом спрашиваю я Лерку.

Та отрицательно мотает головой.

– Мы чего-то не знаем?
– начинает допрос Лерки Сашка.
– Он что-то тебе сделал? Что-то страшное?

Лерка снова отрицательно мотает головой.

– Ты его боишься? Серьезно? Без шуток?
– продолжает допытываться Сашка.
– Что он может сделать?

По Леркиным глазам считывается: все и даже больше.

– Я знаю, где мы спрячемся, - говорю я, схватив подруг за руки.
– У Алевтины Даниловны в каморке. Пошли.

Пока мы выжидаем момент, раздается третий звонок и начинается вторая часть капустника. Фойе пустеет, из женского туалета выбегают опаздывающие зрительницы. Сергей стоит, не двигаясь с места, и не отрываясь смотрит на двери туалета. Потом, посмотрев на наручные часы, не поверите, заходит в женский туалет.

– Маньяк!
– пораженно шепчу я.

– Маньяк, говоришь, - бормочет Сашка и берет телефон.
– Алло! Полиция!

Нам ничего не остается, как вернуться в зал, вызвав недовольство грозной и строгой билетерши.

– Я уже, грешным делом, полицию хотел вызывать, - шутит Михаил Аронович.

В зале Сергей так и не появляется. Неужели пронесло?

Двенадцать лет назад

– Ну, о чем вы говорили?
– умирает от любопытства Сашка.

Мы сидим у Лерки дома, что бывает очень редко. Она не любит приглашать к себе. Когда-то, впервые попав к ней домой и познакомившись с ее мамой, я испытала странное разочарование. Нет. Квартира была шикарной, вполне соответствующей ее молодой хозяйке. Огромная, двухэтажная, нафаршированная техникой, оформленная молодым известным дизайнером, услуги которого стоили как полквартиры. Разочаровала мама. Нет. Она была приветливой, долго уговаривала нас с Сашкой поужинать с ними. Но это была... не Леркина мать в том смысле, который я в него вкладываю.

Женщина, на которую не просто не оглянешься, а про которую подумаешь: надо же, какая некрасивая. Она была невысокой, Лерке до плеча, тоже сероглазой, но глаза были маленькие и чуть шире расставленные, чем это позволяли стандартные пропорции, нос с горбинкой делал ее похожей на Анну Ахматову с портрета, висевшего в гостиной на даче у бабы Лизы. Вот бы увидеть Леркиного отца. Может, там объяснение Леркиного неземного происхождения? Но попросить фото отца мне было неловко. Он жил отдельно, в Питере. Оставил Леркину мать давно, когда дочь только пошла в школу. Содержал бывшую жену и дочь много лет. Настаивал, чтобы Лерка переехала к нему. Но та категорически отказывалась, а отец, боясь потерять, не давил.

– Ну, Лерка, не томи!
– стонала Сашка, лежа на бело-черном ковре и почти трясясь от любопытства.

Лерка вздохнула, улыбнувшись Сашкиному нетерпению, и подмигнула мне.

– Да и рассказывать вообще нечего! Даже жутковато, - Лерка повела плечами, будто озябла.

– Нечего! Каково?
– возмутилась Сашка, призывая меня в свидетели.
– Десять минут разговора наедине. Драка. Нам с Варькой не дождаться никогда такого внимания.

Я усиленно закивала головой, соглашаясь с ней искренне, ну, еще и потому, что Сашка больно ткнула меня тонким пальцем в бок.

Лерка оглянулась на дверь, словно опасалась, что кто-то подслушает, и сказала:

– Он сказал, что любит меня. Что будет любить всю жизнь. Что дождется, когда и я его полюблю. Что ему трудно представить меня рядом с кем-то другим. Но, если я выберу другого, он будет ждать. Правда, добавил, сжав кулаки, что если сможет отдать другому. А он не сможет. Всё.

Наши с Сашкой нижние челюсти нужно было теперь отковыривать от изысканного дизайнерского паркета. Живут же люди! Да такого объяснения в любви я даже в книжках не читала. Судя по Сашкиным ошалелым глазам, она тоже.

В этот момент я с горечью поняла, что мне от Максима не дождаться таких слов. Никогда. Сергей-Филипп с глазами грустного орангутанга оказался романтиком.

Вечером, ложась спать, я испытывала непонятную тоску и искреннюю зависть.

Настоящее. Воскресенье. Театр.

После спектакля к нам, с опаской выходящим из зала, подходит молоденькая девушка из труппы театра.

– Антон Николаевич приглашает вас на фуршет, - любезно говорит она, расстроенно разглядывая нас, а в особенности Лерку.
– Я вас провожу за кулисы, пожалуйста, проходите.