Вернуться в Антарктиду

Небольшая настольная лампа роняла теплое пятно света на тумбочку, часть подушки и руки, держащие книгу, но за пределами этого круга сгустились тени. Милка с тревогой всмотрелась в угол, где стояла вешалка-подставка для верхней одежды, там ей помстилось недоброе шевеление, но тотчас и рассмеялась – нарочито громко, самоуспокаивающе.

– Ну ты и трусиха! – произнесла она вслух, подтрунивая над собой. – Еще сбегай и позови Соловья-разбойника, будет хороший повод увидеться лишний раз, он как раз сегодня ночью дежурит.

Мила знала его расписание, график запомнился сам собой, хотя спроси ее, какие дни поставили в этом месяце Гале Темниковой, она бы не сразу ответила.

Конечно, никуда она не побежала, а, запретив себе приглядываться к сумеречным углам, вновь обратилась к книге. Переплет ее был добротным, без вычурных картинок на обложке, не было иллюстраций и внутри, если не считать подробную карту Мадагаскара.

– «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины», - произнесла она шепотом и провела пальчиком по буковкам на титульном листе.

Имерина представляла собой гористую область в центральной части острова, которую Дмитрий очень хотел посетить, но у них не получилось. Милка вспомнила, что точно так же назывался и народ, проживающий в регионе, расположенном вокруг столицы Антананариву.

Считалось, что предки мальгашей – мерина – первыми добрались до Мадагаскара из Полинезии, и случилось это примерно в 10-ом веке. По-французски их древнее государство называлось Эмирна. Двенадцать ее холмов, а по сути невысоких гор, скалистых и покрытых у подножия растительностью, имели историческую и сакральную ценность. Говорили, что где-то там, в тщательно охраняемых потайных пещерах, находятся гробницы первых правителей, в которых хранятся божественные сокровища предков.

Дмитрий потратил три дня в попытках найти гида к пещерам Имерины, но все ему отказали, заявляя, что для иностранцев дорога туда закрыта. В том числе и для очень богатых иностранцев, готовых сорить деньгами. Дима сердился, но ничего поделать не мог. У мальгашей многое решалось с помощью взятки (и в местных ариари, и особенно в европейской валюте), но не в этом случае. «Танин-доло», - твердили они как заведенные, что означало дословно «земля духов». К духам, к которым присоединялись и души умерших предков, островитяне относились со всей серьезностью.

Милка спохватилась, что тупо сидит над раскрытой книгой. Ей не нравилось, что она то и дело уносится в воспоминаниях к свадебному путешествию. Подобное, конечно, притягивает подобное, но думать о брошенном муже было невмоготу.

Перелистнув страницу, Милка наткнулась на оглавление. Ее привлекла глава с названием «Почему я написал эту книгу?». Было странно видеть ее не в начале или в конце, в виде послесловия, а ближе к середине.

Решив на сей раз осваивать трактат не по порядку, Мила открыла его в нужном месте и прочла:

«Почему я написал эту книгу? Надеюсь, дорогой читатель простит мне некоторый пафос, но я действительно шел к ней всю жизнь. Собственно, эта история была задумана и исполнена совсем не мной и за много лет до моего рождения. Все началось осенью 1770 года на Камчатке, когда в удаленную крепость Большерецка прибыл с этапом ссыльный польский конфедерат граф Беневский…»

На этих словах Мила иронично улыбнулась. Можно подумать, Загоскин сочинил авантюрный роман и оправдывался. Она даже вернулась к аннотации, чтобы лишний раз убедиться: это именно путевые заметки, а не выдуманные приключения. Однако всегда любопытно узнать, что сподвигло автора на литературный труд, поэтому она продолжила чтение.

*

Отрывок из книги Загоскина «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины».

Почему я написал эту книгу? Надеюсь, дорогой читатель простит мне некоторый пафос, но я действительно шел к ней всю жизнь. Собственно, эта история была задумана и исполнена совсем не мной и за много лет до моего рождения. Все началось осенью 1770 года на Камчатке, когда в удаленную крепость Большерецка прибыл с этапом ссыльный польский конфедерат граф Беневский.

От крепости в Большерецке было только название. Вместо высоких защитных стен – гнилой палисад, вместо рва – канава, которую и ребенок перепрыгнет, вместо гарнизона – горстка пьющих казаков. Да и как не пить, когда судьба забросила в самый дальний гарнизон без малейших перспектив когда-либо выбраться в матушку-Россию?

Мой далекий предок Алексей Устюжанинов служил при тамошней церкви настоятелем. Вызвался он в этот далекий край сам, ибо так понимал свой долг перед Богом и людьми. Думаю, не будет преувеличением сказать, что кроме него да коменданта крепости капитана Нилова никаких «приличных», то есть высокородных людей в Большерецке найти было нельзя. Графа Беневского, смутьяна, дуэлянта и авантюриста, специально выслали на край земли, чтобы в обществе простых камчадалов тот прочувствовал всю силу обращенного на него царственного презрения. В небольшом поселении при крепости, состоявшем из рыбаков и плохо образованных крестьян, куда всего лишь раза два за сезон заходили за провиантом редкие корабли китобоев, граф был обречен на тоску, холод и голод, что для такой неуемной натуры являлось бы куда горшим наказанием, чем каторга.

Предыдущая зима 1769 года принесла на Камчатку жестокую болезнь – оспу, выкосившую половину населения, а летом случился повсеместный неулов рыбы, заменявшей камчадалам хлеб, что привело к голоду. В пищу начали употреблять кожаные сумки и ремни, ездовых собак и трупы умерших родственников.

Капитану Нилову было не до ссыльных в это тяжелое время. Ссыльных, тем паче благородных, нужно было не только охранять и занимать, но и кормить, а появление очередного белоручки – не пахаря, не рыболова, не охотника – означало, что придется оторвать кусок у собственной семьи.

Короче, Нилов Беневскому совершенно не обрадовался, но граф являлся человеком здравомыслящим и прекрасно понимал, что именно не нравится в нем коменданту. Он в первом же разговоре проявил участие и заявил, что в меру собственных умений готов оказать поддержку, а не просто быть «лишним ртом» в крепости. У капитана и священника подрастали сыновья-погодки, и Беневский предложил им свои услуги в качестве учителя и наставника. Граф знал несколько языков, неплохо разбирался в математике, географии, истории, шахматах и военном деле, к тому же с первого взгляда сумел так очаровать юношей, что те рады были учиться у офицера чему угодно. На том и порешили.

Екатерина Вторая, отправляя в Сибирь впавшего в немилость графа, полагала, что в отдаленном остроге того станут содержать в строгости. В бумагах, сопровождавших Беневского, недвусмысленно говорилось: «Разговоров с сим арестантом никаких не иметь, а если оный арестант станет врать какие непристойные слова, в таком случае запретить ему строго, чтоб он от того удержался и ничего не говорил». Однако получилось по-другому. Чем дальше от столицы, тем проще нравы. На месте вечной ссылки капитан Нилов не только отнесся к дворянину как к приятному гостю, с которым можно выпить и побалакать за жизнь, но и поселил его у себя в доме, разрешив активно вмешиваться в жизнь гарнизона.