Вернуться в Антарктиду

– Зачем ему? – стараясь казаться равнодушной спросила Мила, хотя внутри нее все колотилось от волнения.

– Кто знает, - пожала плечами медсестра, - может, ценности искал. Он вообще, наврал, будто Пасху с Михалычем отмечал, а Михалыч Пасху не празднует и не пьет. Да и от Соловья водкой не разило.

– Зато от тебя разило! – злорадно выдала Лариса. – Безруцкая аж объяснительную заставила писать.

– Ты тоже пила!

– А я не на дежурстве!

– Наш Соловей просто ангел, нечего на него поклеп наводить, – возмутилась Алина, сидевшая за соседним столиком. – Иван Петрович был тем еще чудаком, мог и сам перед смертью все разбросать. А Соловей, между прочим, двух налетчиков задержал! И кто тревожную кнопку нажал в палате, а?

– Соловей нажал, - признала Соня, - но его же не было весь день! Чего ночью приперся?

– Это ты, слепая курица, его не видела, а я видела! Он никуда не уходил, а реально в сторожке сидел, и на мониторах охраны увидел, как грабители через забор полезли. Соловью надо премию дать, а не обвинять!

Милка слушала перепалку как громом пораженная. Вечером Загоскин совсем не производил впечатление умирающего, но то, что он отдал ей шкатулку со словами «вспоминай обо мне», наводило на жуткие мысли. Неужели он предвидел, что все так обернётся?!

– Загоскину восемьдесят два стукнуло, время его пришло, - говорила Алина, - и нечего тут конспирологию разводить.

– Ой, слова-то мы какие знаем! «Конспирологию»! – передразнила ее вошедшая в столовую Галя. – А я так скажу: не похож Соловей на медбрата. Что хошь думай, а не похож! Слишком он шикарный мужик для столь мелкой должности. И не от нечего делать он у нас ошивался. Помяните мое слово: уволится он завтра! Потому что свою миссию завершил.

– Какую-такую миссию?

– А вот такую! Преступников они ловили, банду! Так что губу свою закатай, не обломится тебе с ним ничего. Усвистит, только его и видели.

Однако Вик Соловьев в ближайшие дни никуда не «усвистел». Милка тоже думала, что больше не увидит его, но он явился на работу как ни в чем не бывало. Полиция совсем не придиралась к нему, да и в пансионат перестала наведываться. Мила боялась, что ее вызовут на допрос, начнут допытываться о деталях биографии, но про нее будто вообще забыли. Смерть Загоскина признали естественной, а появление воров – совпадением.

Галя намекнула Милке, что дело в личных связях директрисы:

– Скандалы ей ни к чему. Ну, умер и умер старичок, все мы смертны. А постояльцев наших волновать лишний раз не стоит, а то тоже кто-нибудь психанет и ку-ку. А это денежки, доход!

И все же Милка не могла успокоиться. Книга Загоскина, оставшаяся у нее, и шкатулка жгли ей руки. Да и присутствие Соловьева волновало. В нем тоже заключалась загадка. Вкупе с личным обаянием и какой-то первобытной кипящей силой, исходившей от его личности, он притягивала Милку, как магнитом. Когда они случайно встречались в коридорах, Вик провожал ее внимательным взглядом, и у Милки внутри все обмирало. Она торопилась прочь, чтобы не испытывать искушения.

Но тут случилось невероятное.

Через два дня после трагических событий, в среду, когда у Милки по графику после обеда стоял официальный прочерк в графе дежурств, то есть от нее не требовалось брать в руки швабру и наводить чистоту, в дверь ее комнатушки постучали. Открыв, девушка оказалась нос к носу с Соловьевым.

– Хочу пригласить вас на прогулку, - заявил он. – Сегодня прекрасная погода. Вы ведь не сильно заняты? Покажите мне город, пожалуйста.

Мила покраснела, ведь он буквально застал ее врасплох, не дал подготовиться и придумать достойный ответ. Вместо того, чтобы отказать, как следовало бы поступить с точки зрения благоразумия, она потупилась и бестолково пролепетала:

– Я, право, не уверена, что из меня получится хороший гид... Я не из Уфы и плохо знаю местность.

– Тогда будем вместе наверстывать упущенное. К тому же, - прибавил он более серьезным тоном, - я бы хотел обсудить с вами некоторые щекотливые моменты, касающиеся последних событий. Это лучше делать снаружи.

– Вы об Иване Петровиче? – от очередной неожиданности она вскинулась и натолкнулась на взгляд, который, кажется, знал про нее все. Миле даже представилось, что он знает и про шкатулку. – Вы не верите, что его смерть имеет естественные причины?

– Как и вы, - подтвердил Вик. – Вы тоже сомневаетесь. Загоскин беседовал с вами в вечер перед гибелью, я прав?

– Откуда вы это знаете?!

– Давайте прогуляемся. Я буду ждать вас в парадной.

– Хорошо, я быстро, - сказала Милка и, даже не закрыв дверь, метнулась к вешалке с верхней одеждой.

Как ни была она взволнована, но все же заметила, что Вик не упустил возможности сквозь распахнутый проем бегло оглядеть ее комнату. Много увидеть он не мог, внутрь его не приглашали, но вот шкатулку Загоскина, стоявшую на подоконнике, как и его книгу на тумбочке, заметить он вполне мог. Кто знает, насколько острое у него зрение? Весьма неосмотрительно с ее стороны было оставлять на всеобщем обозрении эти вещи, и Мила корила себя за это.

Впрочем, раз он пришел к ней, то уже подозревал. «Сегодня все решится! – подумала она, обмирая. – Сегодня я наконец пойму, кто он и зачем здесь». Это пугало ее. Она боялась, что с его уходом (а выяснив все, он неизбежно уйдет!) из жизни исчезнет единственная радость, поддерживающая ее на плаву.

Пока не вышли за ворота, они оба молчали, и это усиливало зародившееся в ней напряжение. Мила нервничала. Ее сбивали с ноги плечистая мужская фигура, шагавшая в опасной близости, и любопытные глаза, провожавшие их неожиданную пару из окон. Мила запиналась за несущественные препятствия и двигалась неуклюже. К чести Соловьева, он никак не комментировал последнее, лишь аккуратно придержал за локоток, помогая перебраться через высокий порог калитки.

Они спустились по крутой дороге к набережной, и внизу, у поворота на стоянку, Мила не выдержала. Она остановилась и, опустив голову, призналась:

– Да, я была последней, с кем Иван Петрович говорил незадолго до смерти, это было около одиннадцати вечера. Я поднималась на его этаж… я часто там бываю, любуюсь огнями и открывающимся видом… Иван Петрович не спал и позвал меня в комнату. Он казался взволнованным.

– Что он вам сказал? – спросил Вик, прикасаясь к ее предплечью, чтобы побудить пройти еще немного вперед, к обочине. По дороге к супермаркету ехала машина, а они стояли у нее на пути.

– Поблагодарил за то, что помогла прогнать тех визитеров… и извинился за доставленные проблемы. Он будто прощался со мной. Просил его вспоминать.

Мила снова остановилась, на сей раз у самой кромки, отделяющей новенькое асфальтовое покрытие от разбитой колесами глинистой жижи. Она удрученно разглядывала носки сапожек, давно не знавших чистки.

Архиерейка не могла похвастаться ухоженными тротуарами, и живущие в частном секторе люди чаще всего карабкались в гору по грязи, убивая обувь вдрызг. Только к пансионату проложили нормальную дорогу, и Миле было стыдно, что, имея хорошую возможность выглядеть по-городскому аккуратно, она не озаботилась начистить свои сапожки с вечера.