Вернуться в Антарктиду
Шрифт:
– Скорее! – кричала Мила. Она держалась позади, словно пытаясь защитить людей собственным телом, и тоже постоянно оглядывалась.
– Куда дальше-то? – выкрикнул Маркевич, возглавлявший группу. Они достигли конца полотна, и дальше пути не было: туман стоял сплошной стеной, и люди инстинктивно понимали, что соваться в него без спроса не стоит.
– Сейчас откроется дверь! Должна вот-вот появиться!
Секунды текли, а портал не открывался. Напряжение росло, тем более что мост, превратившийся из вантового в обычный подвесной настил, где с трудом разошлись бы два человека, раскачивался по широкой
Москалев, топчущийся возле Милы, подвывал раненым псом. Его взгляд сделался совершенно безумным.
– Вова, уходи, - в который раз попросила Мила Грача. – Скажи им, что мы готовы, пусть поторопятся!
На сей раз спорить с ней Володя не стал. Хлопнув Громова по плечу, он протиснулся вперед и, прыгнув в туман, скрылся в нем.
– Долго еще? – визгливо выкрикнул Москалев. – Мы же погибнем тут к такой-то матери!
Он с ужасом смотрел на мост, по которому они недавно бежали. Его противоположный конец начал осыпаться. Частицы его, подхваченные ветром, носились по воздуху, как опавшие листья, и втягивались в полыхающие тучи, образуя что-то похожее на хобот смерча. И смерч этот приближался.
Но тут раздался долгожданный хлопок, и в лица присутствующих ударил плотный сгусток ветра, пахнущий мадагаскарской ванилью. Зеленоватая точка, возникшая в пустоте, стремительно разрасталась, превращаясь в овал. Он повис на самом краю моста почти вплотную к туманной стене и словно бы остывал, темнея.
Люди радостно зашевелились. Мила протиснулась вперед и, когда мембрана портала сделалась почти черной, осторожно погрузила руку в жидкую на вид субстанцию. Убедившись, что опасности нет, она скомандовала:
– По одному! – Отступив в сторону, Мила принялась считать: - Первый, второй…
Их было двенадцать – Громов пересчитал их по головам еще до появления портала. Он знал, что пропускная способность коридора была ограничена, но надеялся, что Патрисия поправила эту часть формулы в расчете на всех потенциальных путешественников, ведь Москалев, как и он сам, изначально не входили в список – они давно должны были находиться в храме.
– Пустите меня! – завопил Дмитрий и, расталкивая локтями тех, кто стоял впереди, рванул к порталу.
– Последним пойдешь! – Громов хотел ему помешать, да куда там – Москалев пер как танк.
– Пусть спасается, - презрительно сказала Мила и подтолкнула Громова к мерцающему бархату межмировой завесы.
– Юра, а ты следующий!
Громов засомневался. Кроме Милы на мосту оставались полярники, Максим Маркевич и Долгов. И каждый из них мог остаться тут навечно, если физики неверно произвели расчет.
– Давай, Юра, тебя ждет Вика!
Громовой удар, сопроводивший ярчайшую молнию, расколол небо. Мост облетал, от него остался кургузый огрызок. Задерживаться и пререкаться было нельзя, поэтому с чувством, что это неправильно, Громов шагнул в портал…
…и зажмурился: по сравнению с мрачными сумерками «потустороннего коридора» в храме было слишком светло. К нему тотчас подскочил какой-то парень в белом халате и, хватая под локоть, отвел в сторону. Другой парень протянул ему бутылку с водой.
– Я не хочу, - отказался Громов, оглядываясь.
– Пейте, - парень насильно вручил ему бутылку. –
У вас кровь, а вода заряжена праной.– Это не моя кровь.
– Костыль ваш? Хотите его отбросить – пейте до дна.
Вика с ребенком на руках бежала к Юре через весь зал и буквально рухнула на него, обнимая одной рукой. Юра тоже жаждал ее обнять, но мешало все: костыль, бутылка, голоса и шум, свидетели и непреходящая тревога за Милу. Мыслями он все еще оставался по ту сторону портала.
– Ты сильно пострадал? – пробормотала Вика, прижимаясь щекой к испачканной футболке – Но ничего, сейчас все пройдет. Мне сказали, у них полно волшебных мазей на все случаи жизни. Главное, ты цел и ты с нами!
– Я не ранен, это кровь другого человека, - оправдываясь, произнес Юра.
Он все никак не мог расслабиться и переключиться. Он выворачивал шею, чтобы видеть, кто появляется из портала, и появляется ли. Спины других людей заслоняли ему действо.
– Антошка, смотри, это наш папа! – сказала Вика, разворачивая к нему ребенка.
Прозвучавшее имя встряхнуло Громова, выводя из напряженной прострации. «Господи, это же мой сын!» - вспыхнуло у него в голове. Отбросив костыль, он сжал освободившейся рукой жену и жадно взглянул в сморщенное личико Антона Юрьевича. От яркого света, шума, усталости и непонятной беготни малыш, кажется, собрался разреветься.
– Внимание! – прогрохотало над сводами пещеры. – Связь с адресатом прервалась. Программа переноса завершена.
Громов чмокнул сынишку в лобик, поцеловал Вику и снова оглянулся:
– Все успели? – крикнул он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Вика пожала плечами, улыбаясь:
– Наверное, все. Сложно понять, но раз никто не рыдает и не требует повторить, значит, все хорошо. Патрисия и ее помощник до последнего все контролировали.
– Все просто ауф как хорошо! – крикнул Громову Мухин. Он пробегал мимо по направлению к скромно стоящей поодаль Чебышевой. – Юр, с возвращением! Я сейчас доложусь им и нормально поздороваемся.
– Ты водички-то выпей, - делая серьезное лицо, сказала Вика. – Юр, это очень полезная водичка. Не затягивай, ты нам с Антошкой очень нужен!
Юра рассмеялся, снова поцеловал жену и подмигнул недовольному Антошке. Облегчение мягкой волной окутало его: он наконец-то понял, что почти уже дома.
Антон Юрьевич плакать передумал. Глядя на сияющее лицо незнакомого человека, он заразился его настроением и несмело растянул рот в беззубой улыбке.
– Родные мои, я больше вас никогда не оставлю! – пообещал Громов. – Закончились мои похождения. Окончательно закончились!
В эту секунду он, надо сказать, был абсолютно искренен.
*
Вик Соловьев
Вик едва не поседел за тот час, потраченный на создание нового портала. В его голове теснились насущные вопросы, ответов на которые он не знал: откроется ли дверь в нужное место, чтобы забрать Милу и Громова, чем занят по ту сторону Москалев и почему так долго пребывает в трансе Вова Грач?
Он хотел подключить Адель, но совесть не позволила. Когда девочку привел Мухин, и та кинулась со всех ног и с грандиозным ревом к матери, он не посмел осуждать Патрисию, прервавшую ради нее работу над формулой.