Вернувшийся к рассвету

На четырнадцатый день дверь моей камеры распахнулась утром, сразу после завтрака. Я встал спиной к решетке, присел, просунул сложенные вместе руки в квадратный проем.

– Назад! Лицом к стене, руки за спину!

Лицом так лицом. Я, прихрамывая, отошел от решетки. Поморщился. Сильно болели ожоги от контактных пластин электродов на интимных местах, прикосновения грубой ткани тюремных трусов к поврежденным местам доставляли кучу незабываемых впечатлений. Вроде бы уже семь дней на допросы не таскают и 'лепила' местный приходил, мазал поврежденные места какой-то липкой и тошнотворно пахнущей мазью, а ожоги все никак не заживают. Витаминов, что ли организму не хватает? И следы от уколов непрерывно чешутся. Лязгнул отпираемый замок второй двери.

– На выход! По сторонам не смотреть, в разговоры ни с кем не вступать! Голову вниз!

Как скажете, гражданин начальник.

Потом были еле теплый душ с обмылком хозяйственного мыла и моя чистая, с неаккуратно зашитыми швами, пахнущая хлоркой одежда. Непрерывно морщась от боли, я кое-как надел джинсы, натянул севший на размер свитер на рубашку. Куртки нигде не было, да и хрен с ней. Вот только отсутствие шнурков для ботинок несколько расстраивало, хлябали они на ногах. И носки с трусами не мешало бы сменить - запашок от них шел тяжелый, застарелый. Ладно, не на прием к папе римскому собираюсь, а тот, кому я понадобился, потерпит. Конвоир возвышался каменным гостем в углу комнаты, терпеливо ожидая, пока я оденусь.

– На выход. Руки держать за спиной. Голову вниз.

Интересно, он другие слова знает?

Осеннее солнце мягко ласкало кожу лица, заставляя чуть прикрывать глаза от слишком ярких лучей. Я стоял на широких ступенях и вдыхал прохладный воздух. Вдруг, мне показалось, что вдалеке я слышу звонок трамвая. Вздрогнул и тряхнул головой - черт, прямо дежа вью какое-то.

– Олин, в машину!

Осмотрелся. У открытой дверцы 'Волги', припаркованной чуть справа от ступеней, стоял Володя, шофер Алексея Петровича и смотрел на меня. Что ж, пойдем, раз зовут. Лучше своими ногами, а то как-то надоело, когда тебя постоянно таскают и задевают при этом твоим телом все углы по дороге. Это больно.

– Добрый день, Дима. Или ты на самом деле не Дима? Может быть, ты назовешь мне свое настоящее имя?

– Добрый день, Алексей Петрович. Это моё настоящее имя. Фамилия и отчество, разумеется, другое, но вряд ли это сейчас имеет какое либо значение.

– Ну почему же? Ведь совсем нетрудно найти тебя сегодняшнего. Если очень постараться. Сколько тебе сейчас примерно лет?

Я криво улыбнулся.

– Примерно столько же. Семнадцать. Только смысл искать? Время обратного хода не имеет.

– Да, тут ты прав. Мы рассматривали вариант устранения твоего оригинала, и он признан бессмысленным. Случившегося не изменить.

– Скольких вы перехватили?

– Троих.

– А Азамат?

– А Азамат ушел красиво. Как в кино. Со сменой внешности, с перестрелкой. Вместо него в машине был его подручный - погибли двое наших товарищей из группы захвата. Гражданин Савельев, по кличке Немой отстреливался. Из револьвера, блять, ржавого. У Мишы Тропинина осталось двое несовершеннолетних детей. Вынырнул твой Азамат в Пакистане. И еще двое ушли. Один перешел границу в Казахстане, другой был моряком на торговом судне.

– Надеюсь, над созданием вируса уже работают?

– Да. Ты все подробно расписал. И эффект от применения тоже. Мне только не понятно - почему? Почему ты отдал это лекарство им? Почему не нам? Не своей Родине? Почему?

– Лекарство? Нет, Алексей Петрович, это не лекарство. Это чума. Это смерть. Неотвратимая и неизбежная. А лекарство, оно здесь.

Я прикоснулся указательным пальцем к голове и тут же полетел в угол комнаты, сбитый с ног хорошо поставленным хуком. Быстро двигается товарищ полковник, вот тебе и кабинетный работник. Или это я растерял всю форму за время своего 'курорта'? Черт, больно-то как! И что меня последнее время все бьют?

Полковник навис надо мной подобно скале, лицо побагровело от прилива крови, он орал, брызгая слюной мне в лицо:

– Идиот ху...в! Ты, долбанный умник из своего еб...о будущего! Почему ты молчал об этом на допросах? А если бы тебе сплавили мозги или твое поганое сердце не выдержало? Чем ты думал, кретин? В голове держишь формулы? В этом пустом куске дерьма? Ты понимаешь, что если бы к тебе применили форсированные методы допроса, ты стал бы овощем? Слюнявым, испражняющимся под себя овощем? И никто бы ничего не узнал?

Я с трудом поднялся с пола, доковылял до стула. Сел, вытянув вперед горящую огнем левую ногу.

– Слушай, заканчивай орать, полковник. Не применил бы ты пятую степень, никто бы из вас не применил. Не рискнули бы. Слишком ценны мои мозги. Тем более, сейчас. И допрашивали-то вы по-дурацки. Пугали, били, спать не давали, но ни чего серьезного, непоправимого не делали. Младенец бы догадался, что это лишь спектакль. И интересно, какой кретин вопросник составлял?
– я посмотрел на ссутулившегося полковника и произнес механическим голосом - Ваше настоящее имя? На какую разведку вы работаете? Когда вас завербовали? Текст на негативах вы писали сами? Нет, не я писал, марсиане. Они же и завербовали. Детский сад, млять, можно подумать, у вас приличного графолога не нашлось. Еще и уколы ваши. О разделении сознания никогда не слышали?

– Вопросы составлял не я. Меня, после провала операции по захвату и задержанию курьеров, временно отстранили. Служебное расследование закончилось два дня назад. В должности я восстановлен. Сейчас я начальник нового отдела, целиком созданного под тебя.

– Поздравляю. Лестно, не скрою. Целый отдел. Слушай, Петрович, у тебя есть закурить? Да, и я бы на твоем месте извинился - все-таки я намного тебя старше. Тебе сколько сейчас? Пятьдесят два? А мне было сто семь. Старость надо уважать - я скривил разбитые губы в горькой усмешке - ну и когда же ты догадался?

– После твоих ставок на результаты соревнований олимпиады.

– А что сразу наверх не доложил? И меня не закрыл в надежное место? Да, а что мы так свободно говорим? Что это за дача? Нас никто не слушает?

– Тебе на какой вопрос отвечать? Первый или последний?

Полковник прошел мимо меня, достал из секретера белую с красным верхом пачку, надо же, 'Мальборо', пояснил, видя мой удивленный взгляд:

– Для гостей держу.

Толкнул ко мне по гладкой поверхности стола, следом отправил пепельницу с коробком спичек. Я закурил и вопросительно поднял брови.

– Мы на моей даче и нас никто не слушает. Проверено. Почему не доложил о своих догадках? А кто бы мне поверил? Фактов-то никаких. Ты же свои аналитические записки умно составлял - в меру тумана, в меру истинных событий. С Руделем только ты прокололся - полковник тяжело посмотрел мне в глаза - разлить двести граммов масла.... По краю же прошел. Зачем так рисковал раскрыться?

– Ненавижу фашистов. Выползли они у нас, там. Неонаци. В крови по колено бродили, пока мы их вместе с 'Детьми света' не обнулили. Тоже мясники были отменные, сектанты, твари.