Вернувшийся к рассвету

– Немцы?

– И немцы были и русские. Всякой твари по паре. Неважно. Нет их больше и, сейчас не будет.

– Понятно. А сам кем там был?

– Вначале главой Центральной общины. Потом затворником на одном маленьком острове. Устал. От всего устал, да и преемника себе отличного вырастил. Умного, жесткого, зубастого. Он хорошо справлялся. Можно сказать, ученик превзошел учителя.

Полковник понимающе улыбнулся, я, соглашаясь с не озвученным, кивнул головой.

– Ясно. Так что там не так с вирусом? В тех негативах.

– Там все так. Иначе бы не поверили, не дураки же. Будет лечить абсолютно все болезни со стопроцентной гарантией. До определенного времени. А потом переродится. Через, примерно, год - два. Взрослый человек умирает за два дня. Так что, можете готовиться, года через три, заселять Америку с Австралией. Механизм действия вируса и нам не ясен, но мы создали антидот. Тот же самый вирус, только выращенную культуру облучают изотопом радия ровно пятьдесят шесть секунд. Нашелся у нас один то ли гений, то ли просто любитель-экспериментатор. И все. Облученный вирус становится даже не симбионтом, а практически подменяет собой иммунную систему организма. Любой микроб, любая бактерия, не говоря о других вирусах, попавшие в организм 'хозяина' и начинающие там вредить, для него смертельный враг, подлежащий немедленному уничтожению. Но, умный, сука, всех не ест, оставляет носителю полезных. Поболеть, конечно, немного придется - температура, рвота, кратковременное нарушение гормонального баланса. Для некоторых людей, с индивидуальной непереносимостью, с ослабленным болезнями организмом, возможен летальный исход. Это прогнозируемая доля выбраковки. Зато, в конечном итоге, после завершения инкубационного периода у основной массы - несокрушимое здоровье и долголетие. Я прожил сто семь лет, Альет из Золотой Калифорнии и Семен из Новоуральска сто двенадцать и умирать не собирались. Вирус передается от матери ребенку. Отторжений нет.

– Понятно. Спрогнозировать дальнейшие события сможешь? Ну и поделиться своими знаниями из вашего будущего?

– Разумеется. Смогу и поделюсь. Уровень науки, у вас несколько низковат, но я что-нибудь подберу. Доступное.

– Хорошо. Жить будешь на спецдаче. Вместе со своей Гердой.

– С кем?

– Это кодовое имя твоей Нади. Ты у нас проходишь под именем Кай. Жить будешь под постоянной охраной. Ты ведь прекрасно понимаешь, что сейчас тебя никто не выпустит из-под контроля? Ни на минуту, ни на секунду?

Я скупо кивнул, затушил сигарету, сунул пачку в карман:

– Понимаю. Да, сейчас я бы хотел принять ванну и переодеться. Это возможно? И пусть меня осмотрит врач. Нормальный, грамотный специалист, а не тюремный коновал. Ваши люди были очень настырны и изобретательны на.... гм, беседах.

– Здравствуй, солнышко. Я вернулся, и я победил дракона.

– Здравствуй, Дима.

– Ты простишь меня?

– Конечно же, прощу дурачок. Только пообещай мне - ты больше никогда, никогда не оставишь меня одну! Поклянись!

– Клянусь. Мы теперь всегда будем вместе.

Я смотрел в лучистые глаза моей звездочки и любовался своим ангелом. В этот раз я говорил ей правду - мы будем вместе. До самого конца.

Эпилог.

Я курил, смотрел в окно, наблюдал за неподвижной фигурой пулеметчика в зеленом костюме химзащиты на посту у ворот и ждал приезда полковника. В стекле отражалось моё бледное осунувшееся лицо и воспаленные от бессонницы глаза. Седины в отражении на стекле видно не было, волосы у меня светлые, только в зеркале можно увидеть обсыпанные серебряной мукой виски. Надя умерла неделю назад. Её тело, как и тела всех умерших загрузили в открытый кузов 'Урала', а мне не позволили присутствовать при этом. Даже издалека увидеть. Я тогда долго слепо смотрел на резиновые рыла защитных масок автоматчиков, а потом плюнул им под ноги и ушел к себе в комнату. Один из них ушел со мной. И сейчас его сменщик неподвижно сидит в углу комнаты, поблескивая стеклом маски и только хрип воздуха из фильтров выдает, что он живой человек. Глупейший самообман. От Серой смерти нет защиты. Я же ходил без маски и без защитного костюма - вирус меня не трогал. Как бешеный пес с жалкими остатками памяти, он обходил меня стороной, убивая окружающих. Он убил и маму с сестренками. За три дня до смерти моего солнышка. Я тогда сидел у постели любимой и держал в руках её ладонь.

– Олин! Новые материалы по очагам эпидемии.

– Положите на стол.

Сводки, копии рапортов, статистика. Хм, динамика распространения вируса на удивление обнадеживающе низкая. Еще копии рапортов. Лист с машинописными строками: 'Приложение к рапорту от 27 числа.... Олина А.П., Олины Алина и Марина Павловы, скончались двадцать шестого в семнадцать тридцать в Пермском лагерпункте ?2. Тела кремированы. Объект Кай не извещен согласно распоряжению 'Алого'. Рапорт составлен капитаном....'.

Я вернулся к постели Наденьки. Крепко обхватил обжигающую жаром ладонь солнышка. Что это? У меня капают слезы? Это хорошо, они холодные. Может быть, Наде будет чуть-чуть полегче. Солнышко умерла утром.

Интересно, где же полковник? Что его задерживает? По моим расчетам он должен был появиться на спецобъекте еще позавчера. В том, что он приедет, я был абсолютно уверен. Он обязательно выберется из начавшегося хаоса, на танке прорвется, но найдет возможность посмотреть мне в глаза и задать свои наивные вопросы. Интересно, какой из них будет первым - почему или зачем?

Я почти угадал. Полковник прибыл на БМП. Закопченном, с исцарапанными бортами. Начались бои в городе? Вполне возможно, у нас тогда стреляли в друг друга все кому не лень. А кому не из чего было стрелять, резали.

– Оставьте нас, сержант. Это приказ.

Фигура в углу зашуршала, залязгала навешанным на нее железом и, распространяя по комнате неприятный запах нагретой резины, исчезла за дверью.

А вот с вопросами я ошибся. Полковник их не стал задавать. Он прошел к креслу, тяжело рухнул в него, потом встал обратно, принялся неловко возиться с многочисленными застежками и лямками защитного костюма. Бросив в угол резиновую шкуру, он извлек из кармана намокшего под мышками и на спине кителя небольшую фляжку. Сделал два долгих глотка. Откашлялся, вытирая ладонью выступившие слезы.

– Вчера у меня умерли обе дочери и жена.

– Мои соболезнования.

Полковник меня не слышал.

– Они собирались следующей осенью поступать в художественный, в Строгановку. Света очень хорошо рисовала, особенно ей удавались портреты, а Лена лепила из пластилина фигурки зверей. Света подарила мне на день рождения картину, где мы с женой стоим на фоне Кремля. С фотографии перерисовала. А Лена забавную лисичку. Она стояла у меня в кабинете на полке шкафа. И сейчас там стоит. А их больше нет.

Я молчал. Что тут говорить?

Полковник сделал еще один глоток, потряс пустой флягой, вытряхнул на подставленную ладонь остатки. Прозрачные капли собрались в маленькую прозрачную лужицу и стекли на пол сквозь пальцы.

– Значит, лекарства не было? Это все один и тот же вирус? И ты просчитал все заранее. Не важно, взяли бы мы тогда Азамата или нет. Ты был полностью уверен, что мы начнем его производство, стараясь подстраховаться, опередить тех, за океаном, потому что у нас не было полной уверенности в том, что мы перехватили все негативы. Поэтому ты пришел к нам. Ты был уверен, что вся мощь государства будет работать на твой замысел.

– Да. Я мог бы стать ученным, спортсменом, выехать за границу и сбежать там. Потом передать данные о вирусе тем, за океаном. Но, тогда бы вы не начали производить модификанта и все повторилось бы в самом худшем варианте.

– Вот как..... Это вариант, значит, лучший?

Я промолчал. Смысл сотрясать воздух ответом, который известен и так? Полковник растер лицо ладонями, спросил, растягивая паузы между словами:

– И ты знал, был уверен абсолютно и полностью, что при первых признаках эпидемии мы начнем всеобщую вакцинацию?