Верный муж (сборник)

Неинтересны были ему ее восторги и впечатления. И, поняв это, она перестала с ним чем-либо делиться – есть, в конце концов, с кем поболтать. И время у нее есть, и телефон под боком. Правда, когда муж открывал своим ключом дверь, телефонную трубку она тут же бросала.

Как-то одна приятельница Наде попеняла:

– Ты что, тапки бросаешься ему подавать? И пальто с него снимаешь?

– Да, тапки. Пальто он снимает сам, а я бегу греть обед. И что тут такого? Простое уважение. Он много работает, прекрасно зарабатывает, мы ни в чем не знаем нужды. Да и потом – он старше меня. Почему бы мне не проявить внимание и заботу?

Приятельница хмыкнула:

– Ну-ну. Проявляй, конечно. Только о себе не забывай! Помнишь, как в той песне? «Чтоб тебя на земле не теряли, постарайся себя не терять».

Надя задумалась над ее словами. Хотя приятельница эта была на язык остра и вредновата и бравировала тем, что всегда говорит правду.

А кому нужна правда? Никто ее слушать не хочет. И кстати, об этой приятельнице – муж у нее погуливал, сын попивал. Может, она от зависти просто? А однажды она и вовсе заявила:

– Да лучше мой Васильев, гуляка и юбочник, чем твой положительный Григорий. – И с сарказмом добавила: – Верный муж.

– Да? – удивилась Надя и уточнила: – А почему, интересно знать?

– А ты не понимаешь! – рассмеялась та. – Да потому, что он – нормальный мужик! Не зануда, не молчун. На гитаре играет – заслушаешься. Когда поет, я все ему сразу прощаю, одним махом. И даже, сказать неловко, любуюсь им, гадом. Гостей любит, родне всегда рад. Маме моей по воскресеньям продукты отвозит. Обязательно купит красной рыбки – вы, Ирина Петровна, любите подсолониться. Говорит – собери своих девчонок! Хоть посмотрю на красивых и умных баб! И когда мы собираемся, он и кофе двадцать пять раз сварит, и картошки нажарит, и салатик порежет. А потом еще всех по домам развезет.

– Ну, уж если и по домам развезет! – развела руками Надя. И не сдержалась, «зацепила» подругу: – И матушке красной рыбки… Золото, а не мужик. Чистое золото. Смотри, чтобы не засеребрился.

Нет, не была она вредной, просто любая женщина, если ее достать, способна на вредность – вот это точно.

Кстати, этот «золотой и ясноголосый» приятельницу Надину все же бросил. Нашел бабенку помоложе и рванул с вещичками. Надя тогда не злорадствовала, нет. И даже очень подругу жалела. А та – вот дурочка просто! Говорила, что ни о чем не жалеет – жизнь прожила с ним «сладкую».

– В каком смысле? – не поняла Надя.

Подруга посмотрела на нее с какой-то жалостью, что ли, и вздохнула:

– Тебе не понять.

А кого тут жалеть, и дураку ясно – уж точно не ее, Надю.

Это она тогда так думала… А сейчас…

Даже хотела взять трубку и этой подруге позвонить. Был такой порыв. А потом взяла себя в руки – никто и никогда не узнает этой правды!

Никто и никогда.

Не доставит она, Надя, никому такого удовольствия.

Или она в своей беде и отчаянии стала просто плохо думать о людях? Подумаешь тут плохо, если самые близкие, самые-самые, оказываются двуличными лжецами.

Нет, не хотелось ей быть сейчас оптимисткой. Хватит «включать дурочку», как говорит дочка.

Такая тоска на сердце… Не боль – именно тоска.

Как там, в русской пословице? Тоска не убьет, а с ног собьет.

Хотя нет. Там, кажется, про печаль. А от тоски как раз помереть можно.

Еще много чего вспомнилось. Из серии «немотивированный оптимизм» – как говорил ее умный муж.

Как заболела мама, а точнее, попала в больницу с переломом шейки бедра. Промучилась она совсем недолго – всего-то двенадцать дней. А ночью умерла, во сне – оторвался тромб.

Надя до внезапной маминой смерти уже сходила с ума – как забирать маму из больницы, как за ней ухаживать. Надо забирать к себе, это понятно. А муж тогда сказал:

– Все понимаю, но… Извини. Если ты ее заберешь, наша жизнь закончится.

Надя молчала и боялась поднять на него глаза.

А он продолжал спокойным, размеренным и негромким голосом:

– Не волнуйся. Выход есть. Деньги, по счастью, тоже. Наймем сиделку – профессиональную медичку. Будет прекрасный уход, да и Елена Тихоновна останется в своей квартире хозяйкой, а не приживалкой. Будешь возить продукты, с готовкой разберетесь. Любые врачи, препараты – в средствах себя не ограничивай. – Он помолчал и с нажимом спросил: – Разве я не прав? Разве так не будет лучше всем? И тебе, кстати, в первую очередь! По-моему, это самое разумное в данной ситуации!

Ответить сил не нашлось, и Надя просто кивнула.

Смотреть на него не хотелось. Почему? Глупость какая-то – пыталась убедить она себя. И вправду – разумно. Что тут возразишь? Мама у себя, сиделка при ней, Надя может ездить хоть каждый день – возить дорогие лекарства и деликатесы – никто ее в этом не ограничивает. Никто слова не скажет. Ну почему, господи, опять такая тоска? И опять обида? Ведь человека и упрекнуть не в чем, а горько так, что хоть из дома беги.

Потом взяла себя в руки, как ей казалось.

– Да, Гриша, ты, как всегда, прав.

Услышал ли он ее горькую иронию по поводу «как всегда»?

Стала подыскивать сиделку, почти нашла, а тут… Тут мама и умерла.

Почему Надя так мучилась от чувства вины? Почему ей казалось, что маму она предала, согласившись с мужем, с таким правильным и разумным?

А потом, спустя полгода после маминых похорон, подумала: «Слава богу, что мама о моем предательстве не узнала. О том, что я нашла сиделку и не собиралась ее забирать к себе».

Даже в трагической ситуации она умела найти что-то положительное, себя и его оправдать, выписать индульгенцию?

Дальше. Был у Григория Петровича единственный друг, еще со школьных времен. Хотя дружбой назвать это было сложновато. Виделись они с этим Сашей Веденским раз в год, а то и реже. Людьми были разными – просто два полюса. Веденский был байдарочник, походник, путешественник. К деньгам относился не просто легко – небрежно. Жил как аскет – ни машины, ни дачи. Однокомнатная, запущенная хрущевка, в которой не было даже телевизора – Саше он был ни к чему. Жен бывших у него было множество и детей достаточно – трое или четверо. Со всеми женами и детьми Веденский дружил и активно общался. Жены его, кстати, были как с одной грядки – такие же безалаберные растеряхи, веселые и беззаботные. И дети такие же. Яблоня от яблони, как говорится. Дочки разводились и рожали очередных детей, сын торчал то в Якутии, то на Сахалине. Жены снова выходили замуж и дружили уже семьями.

Веденский и Григорий Петрович встречались у метро «Юго-Западная» и ехали на кладбище – их родители лежали рядом. Потом заходили в какую-нибудь шашлычную и стариков поминали. Платил всегда Григорий – у Веденского денег не было никогда. Хотя он всегда начинал жарко препираться и совал свои смятые рубли.

Григорий Петрович учил Сашку жизни – пора бросить бродяжничать, жениться на порядочной женщине, сделать в квартире ремонт и купить наконец себе «приличное пальто».

Все это Веденский выслушивал спокойно, с неизменной улыбочкой на лице. А когда начиналось про пальто, не выдерживал и взрывался.