Весь Карл Май в одном томе
Шрифт:
Выбравшись из седла, я размеренно заковылял к столу, за которым они сидели и к которому вновь вернулись.
— Ты же волочишь ногу позади себя, — ухмыльнувшись, сказал один из них. — Ты что, покалечился?
— Нет. Это мой кисмет [1174] , — коротко ответил я.
— Так ты родился хромым? Что ж, Аллах хорошо с тобой обошелся, ведь он любит тех, кому посылает страдания. А не хочешь ли ты назвать свое священное имя нам, недостойным грешникам?
— Если ты заглянешь в таблицы Накиб-эль-эшрафа, которые ведутся в каждом городе, ты найдешь его.
1174
Кисмет (арабск.,
— Мы верим тебе. Но раз у нас с собой нет таблиц, не соизволишь ли оказать нам милость и не назовешь ли свое имя?
— Хорошо. Я — шериф Хаджи Шехаб Эддин Абд-аль-Кадер бен Хаджи Газали ат-Фараби ибн Табит Мреван Абул Ахмет Абу Башар Хатид эш-Шонахар.
Оба разбойника, зажав уши руками, громко расхохотались. Казалось, их развеселила моя манера взывать к уважению, упоминая свое звание шерифа. Если бы это были православные штиптары, я бы ничуть не удивился, но поскольку по их одежде было видно, что они исповедуют ислам, оставалось предположить, что они очень мало почерпнули из его заветов и наставлений.
— Откуда ж ты взялся такой, если носишь столь пространное имя, что его не запомнит ни один человек? — продолжил спрашивать все тот же незнакомец.
Я удостоил его долгим, серьезным, даже укоряющим взором, брошенным поверх очков, и ответил:
— Как это не запомнит ни один человек! А я разве не произнес только что свое имя?
— Ну да.
— Так, значит, я его знаю и запомнил его.
Оба вновь громко рассмеялись.
— Да, ты! Скверно же было бы, если бы ты сам не знал своего имени. Наверное, ты единственный, кто сумел его запомнить.
— Он тоже никогда не забудет его, ведь Он внес его в Книгу жизни.
— Вот как! Ты ведь шериф, и из вас никто не попадет в ад. Но ты вроде бы решил избавить от ада нас и втолковать нам, что ракия запрещена.
— Это именно так, и запрет очень строг.
— И это сказано в Коране?
— Истинно и верно.
— А в ту пору, когда пророку были ниспосланы откровения, люди уже научились готовить ракию?
— Нет, ведь о ней не сказано ни слова ни в истории мира, ни в истории природы.
— Так, значит, она не была запрещена.
— О нет! Ведь сказано же: «Все, что пьянит, запретно и проклято». Стало быть, и ракия проклята.
— Но она же не делает нас пьяными!
— Пожалуй, что так. Вам она не запрещена.
— И вино нам тоже ничуть не опасно.
— Тогда вкушайте его умеренно и с молитвой.
— Вот это хорошо! Это приятно слышать! Сдается мне, ты умеешь толковать Коран. А доводилось ли тебе самому пить ракию?
— Хотя мне немного знаком вкус вина, нет.
— А что значит немного?
— Полный наперсток, разбавленный вот такой бутылкой воды.
Я показал на большую, пузатую бутылку водки, стоявшую перед нами.
— Да уж разумеется, ты не мог опьянеть. Тогда я налью тебе воды, и ты выпьешь с нами.
Он встал и вскоре принес полный кувшин воды и стакан. Он наполнил четвертую часть стакана водой, а потом доверху долил в него ракию.
— Вот, — молвил он, подвигая стакан
ко мне. — Сейчас в нем вода. Можешь пить с нами, не нарушая заповеди Корана. Да благословит Аллах твою жизнь!Он поднес бутылку ко рту, сделал долгий глоток и передал ее своему брату, столь же изрядно хватившему ракии. Я скромно пригубил стакан.
Мой собеседник прямо просиял, тогда как второй сидел молча и наблюдал за мной. Вскоре он переспросил меня:
— Итак, откуда же ты взялся?
— Собственно говоря, я родом из Аврет-Хиссара.
— А куда ты направляешься?
— В Скопье [1175] , чтобы наставлять тамошних верующих в законах и заповедях Корана.
1175
Скопье — город на реке Вардар; современная столица Македонии. Во времена Османской империи — столица Косовского вилайета. В ту пору город назывался официально Ускюб. Его население к 1900 году составляло около 29 000 человек — треть сербов, четверть турок, четверть болгар, остальные — румыны и албанцы.
— В Скопье? Немного же радостей тебе доведется испытать.
— Почему? — растерянно и удивленно спросил его я.
— Разве ты не знаешь, что там издеваются над благочестием?
— Слышал и именно потому туда направляюсь.
— Там ты скорее наживешь чахотку, чем обратишь кого-нибудь в истинную веру.
— Чему быть, того не миновать. Так сказано в Книге жизни.
— Похоже, ты очень дотошно изучал эту Книгу?
— Аллах знает ее, и лишь Он один читает ее. Я надеюсь, что хоть кто-то из жителей Скопье тоже запечатлен на этих страницах.
— Что-то я в этом сильно сомневаюсь. Там живет много штиптаров, а они ни на что не годятся.
— К сожалению, я тоже об этом слышал.
— Что штиптары ни на что не годятся?
— Да.
— И почему же?
— Они одержимы шайтаном. Я не знаю их, но говорят, что они воры, разбойники и убийцы. Сам ад для них, пожалуй, слишком хорош.
— Так ты не видел еще ни одного штиптара?
— Мне никогда пока не доводилось встречать этих грешников. Аллах миловал меня этой беды, — ответил я, вздохнув и состроив простодушное лицо.
Они же толкали друг друга под столом ногами и, казалось, немало потешались над моей глупостью.
— А ты не испытываешь ужаса перед ними? — продолжал он расспросы.
— Почему я должен их страшиться? Разве могут они сделать мне что-либо, что не было бы уже предопределено?
— Гм! Ты ведь едешь в страну штиптаров. А если один из этих разбойников нападет на тебя?
— Было бы жаль его трудов. Вот все мое состояние.
Я бросил на стол шесть пиастров, сказав чистую правду, ведь я не взял с собой денег, а оставил их маленькому Халефу.
— Да, немногим они могут у тебя разжиться, но ведь ты должен был взять с собой деньги в дорогу.
— Деньги? Зачем?
— Ну, чтобы жить.
— В этом я не нуждаюсь. Разве пророк не заповедовал быть радушным к гостям?
— Ах, ты побираешься?
— «Побираешься»? Ты вздумал оскорбить шерифа? Еду, питье и ночлег я найду везде.
— Где же ты спал прошлой ночью?
— В Остромдже.
— Ах, там! Это интересно.
Они украдкой переглянулись.
— Почему? Вы оба оттуда?