Весь мир: Записки велосипедиста

Давайте откроем клуб!

Я останавливаю такси, складываю свой велосипед, бросаю его в багажник и возвращаюсь в Сан-Франциско. Мой таксист идеально подходит на роль Игнациуса из романа «Сговор остолопов» [32] . Это солидный мужчина в больших солнечных очках и, даже в этот необычно жаркий для Сан-Франциско денек, в зимней шерстяной шапочке на выбритой наголо голове. Узнав меня, он тут же заявляет, что ему известно, что лидер-гитарист Talking Heads живет в округе Марин (он имеет в виду Джерри Харрисона). А еще он знает, где живет Дана Карви [33] **, и на этом основании пытается убедить меня собраться с ним втроем и открыть клуб: «Красивые столики, напитки, выступления комиков и хорошая, правильная музыка — дело верное!»

32

Сатирический роман Джона Кеннеди Тула (1937–1969), одно из ключевых произведений американской литературы прошлого века.

33

Популярный американский комик (р. 1981).

Затем таксист переводит разговор на «негритянское засилье», под которым, кажется, понимает грязные, жесткие тексты гангста-рэпа. Его собственный музыкальный герой — Хьюи Льюис, которого, по его мнению, могли бы почаще крутить в радиоэфире. Он предполагает, что мы с Хьюи могли бы вместе сыграть в новом клубе, да еще как!

В аэропорту становится ясно, что мой рейс задерживается, и сидящий за моей спиной бизнесмен громко негодует: «Ты когда-нибудь видел такой паршивый слайд?» В его руках распечатка кадра презентации PowerPoint: треугольник с вписанными в него словами.

Нью-Йорк

Здесь, в Нью-Йорке, я кручу педали практически ежедневно. Делать это становится все безопаснее, но мне приходится быть начеку, когда я еду по улицам — в отличие от велосипедных дорожек по берегам реки Гудзон или других подобным же образом защищенных тропинок. В последние годы в городе появилось немало новых велосипедных трасс, я даже слышал, что здесь их больше, чем в каком-либо другом городе Соединенных Штатов. Увы, в основном они не настолько безопасны, чтобы велосипедист мог по-настоящему расслабиться: здесь почти завершенный трек вдоль Гудзона, и многие европейские дорожки вне конкуренции. Хотя ситуация меняется, мало-помалу. Некоторые из появляющихся дорожек неплохо защищены — бетонным бордюром или самим своим положением, между пешеходным тротуаром и припаркованными автомобилями.

В 2008 году велосипедное движение в Нью-Йорке выросло на 35 процентов по сравнению с предыдущим, 2007 годом. Сложно сказать, что тут стоит впереди, телега или лошадь: новые дорожки вдохновили людей на велосипедные прогулки или наоборот. Я счастлив уже тем, что, по крайней мере на сегодняшний момент, Департамент транспорта и нью-йоркские велосипедисты достигли взаимопонимания. По мере того как все новые молодые художники и артисты оказываются в Бруклине, они все чаще мелькают на городских мостах верхом на велосипедах. Beлосипедное движение на Манхэттенском мосту в прошлом году (2008) выросло вчетверо, а на Вильямсбургском мосту — втрое. И эти цифры будут расти по мере того, как город совершенствует свою сеть велосипедных дорожек, устанавливает новые козлы для парковки и прочие удобства. В этой области город пытается, до определенной степени, предвосхитить изменения, которые ждут нас в ближайшем будущем: гораздо больше людей станут пользоваться велосипедами, чтобы добраться на работу или просто развлечения ради.

На велосипеде, сидя чуточку выше уровня обзора пешеходов и водителей, получаешь прекрасную возможность своими глазами увидеть, что происходит в твоем собственном городе, увидеть его жизнь. В отличие от множества других городов Америки, здесь, в Нью-Йорке, почти каждомуприходится хотя бы раз в день выходить на тротуар и сталкиваться с другими людьми: каждый из нас хотя бы раз появляется на публике. Однажды мне пришлось объезжать Пэрис Хилтон, переходившую улицу на красный свет, — со своей маленькой собачонкой на руках и с выражением на лице, говорившим: «Я Пэрис Хилтон, разве вы меня не узнаете?» С точки обзора велосипедиста видишь все до мельчайших деталей.

Мимо здания театра на городской окраине проезжает человек на велосипеде — приземистой модели с маленькими колесами. Это взрослый мужчина, который с виду кажется совершенно нормальным, вот только спереди к раме его велосипеда прикручен невероятных размеров бумбокс.

Я выезжаю на собственном велике и через несколько минут обгоняю еще одного велосипедиста с бумбоксом. На сей раз это поклонница Джейн Остин и практичной обуви женщина средних лет. Она ведет обычный велосипед, но опять-таки с (меньшего размера) бумбоксом, пристегнутым к багажнику… Жаль, мне не слышно, какая музыка из него доносится.

Архетипы городов

У входа в лавочку, торгующую пакистанскими блюдами на вынос неподалеку от моего дома, выставлена стойка с выпусками издания под названием «ИнвАзия: Журнал о столкновении культур».

Что порождает специфическое мировосприятие в определенных городах или местностях? Или мне только это кажется? До какой степени городская инфраструктура способна формировать образ жизни, мысли, работы своих жителей? Подозреваю, это воздействие довольно ощутимо. Все эти разговоры о велосипедных дорожках, уродливых зданиях и плотности населения касаются не только перечисленных предметов, но и людей, в которых нас превращают эти города. Едва ли мне просто мерещится, будто люди, переезжающие в Лос-Анджелес из других мест, неизбежно теряют немало своей причастности к этим «другим местам» и в итоге становятся типичными лос-анджелесцами. Меняются ли наши творческие, социальные и гражданские позиции в зависимости от того, где мы живем в настоящий момент? Мне представляется, что да. Как это происходит? Быть может, схожие взгляды на вещи исподволь рассеиваются под влиянием людей, входящих в наш круг общения, в случайных разговорах? Может, их вызывают какие-то свойства воды, освещения, погодных условий? Есть ли в природе такой феномен, как типично детройтское отношение к жизни? А Мемфис? Новый Орлеан? (Вне всякого сомнения.) Остин? (Наверняка.) Нэшвилл? Лондон? Берлин? (За типично берлинское чувство юмора не поручусь…) Дюссельдорф? Вена? (Да, еще бы.) Париж? Осака? Мельбурн? Сальвадор? Баия? (Совершенно точно.)

Недавно я побывал в Гонконге, и тамошний мой друг заметил, что у Китая отсутствует история гражданской вовлеченности. Традиционно в Китае человек приспосабливался жить в гармонии с двумя разными аспектами человечества: с одной стороны, император с армией его бюрократов, а с другой — собственная семья. И даже учитывая, что семья могла быть весьма обширной, в нее не входили соседи или сослуживцы, так что немалая часть мира оставалась за бортом. И черт с ними. До тех пор, пока мною не интересуются император и его слуги, пока в моей семье все нормально, меня устраивает и все остальное. Я поражался тому, с какой скоростью в Гонконге разрушается все, что имеет отношение к общественному благу, к простым удовольствиям гражданского взаимодействия: блошиные рынки, парки, прогулочные аллеи вдоль набережных, велосипедные дорожки (ну конечно!)… Я был потрясен, с какой быстротой все, что было придумано и устроено ради общего блага горожан, уничтожается бульдозерами, переходит в частную собственность, расчищается под очередной многоквартирный дом или офисный центр. Если верить моему другу, гражданское общество в Гонконге попросту еще не сделалось частью общей культуры. Значит, как минимум в данном случае город оказывается точным отражением того, как культура видит самое себя, физическим воплощением этого образа. Город — это трехмерное отображение социального устройства и личного отношения к нему. И, как мне представляется, город, его физический облик, в свою очередь насаждает эту этику и в тех, кто только что приехал. Города укрепляют и множат тот тип мышления, порождением которого являются.

Возможно, у каждого города имеется уникальный склад ума, но мы не имеем нужных слов, чтобы описать его или хотя бы назвать все его оттенки. Мы пока не в состоянии точно определить, что делает население того или иного города уникальным. Сколько нужно прожить человеку в городе, чтобы пропитаться его духом, начать вести себя и думать, как местные уроженцы? И где именно начинается этот «психологический» город? Разве на карте изображен пунктир, внутри которого меняется отношение к жизни всех, кто проводит в нем достаточно долгое время? И справедливо ли обратное? Где то место, в котором нью-йоркцы внезапно становятся лонг-айлендцами? Не появятся ли на шоссе знаки с фотографией Билли Джоэла и предупреждением для автомобилистов: «Внимание, вы въезжаете в зону нью-йоркского образа мыслей»?

Быть может, жизнь в Нью-Йорке насаждает в человеке закаленное испытаниями, деловое, не терпящее дурачества отношение к жизни? Можно ли описать этими словами, что такое «образ мышления типичного нью-йоркца»? Я недавно узнал, что кариоки (жители Рио) имеют подобный подход: «окей, все ясно, переходи прямо к делу». Что делает определенный город таким… определенным? Быть может, наследие в виде слоев исторических событий, временной шкалы случайностей? Не отсюда ли проистекает отношение его жителей к окружающему их миру, постоянно меняющееся, подвижное состояние? Звучат ли отголоски местной политической жизни и местных устоев в том, какими глазами мы смотрим друг на друга? Возможно, это мировоззрение возникает из конкретной смеси социоэкономических и этнических элементов? И насколько вообще важны пропорции ингредиентов урбанистической похлебки — так же, как и в обычном рецепте? Не лежит ли на Лос-Анджелесе толстый невидимый слой взбитых сливок — славы и гламура? А латиноамериканское, азиатское население, которое оказывается в стороне от вечеринок для знаменитостей? Как они вписываются в общий бульон, придают ли уникальность общей социо-психологической смеси? Быть может, это (да еще то, как рассеянный свет растекается по коже) делает определенные виды работы и развлечений более уместными, желанными, подобающими?

Быть может, все мои рассуждения на эту тему — не более чем очередной миф, умышленное желание придать каждой географической точке собственную уникальную ауру, которой на самом деле нет и в помине. Но разве любое коллективное убеждение не становится со временем хоть отчасти истинным? Если достаточное количество человек будут действовать так, словно нечто является «реальным», не станет ли оно реальностью и на деле — не объективной реальностью, но достаточной, чтобы влиять на поведение людей? Миф об уникальном городском характере и о разнице в мировоззрении жителей разных городов существует уже потому, что мы хотим, чтобы он существовал.