Весь Пол Андерсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Но в конце концов огонь добрался до водорода, остававшегося в спущенных шарах. Послышался громкий хлопок. Верхнее судно превратилось в летучий погребальный костер. Ветер погнал его на городские стены. Нескольким фигуркам, издали походившим на муравьев, удалось все же спрыгнуть. Один из парашютов горел.
— Пресвятая Мари, — прошептала Треза, пряча лицо на груди Руори.
Когда спустилась темнота, во всем дворце зажгли свечи. Но они не могли украсить эти комнаты с голыми, обезображенными грабителями стенами и закопченными потолками. Стража, заполнявшая тронный
Руори сидел на троне кальде, Треза — справа от него, а Паволо Доноху — слева. До избрания нового правительства в их руках оставалась власть. Дон сидел подчеркнуто прямо, не давая склониться своей перебинтованной голове; но иногда его веки тяжелели и опускались. Треза смотрела на происходящее огромными глазами из-под капюшона плаща, в который она завернулась. Руори чувствовал себя непринужденно, он испытывал некоторое облегчение оттого, что бой кончился. Бои были тяжелые, даже после того, как городские войска пошли в наступление, преследуя отходящего противника. Слишком многие люди Неба бились до смерти. Сотни пленников, захваченных при первом удачном ударе мавраев, представляли потенциальную опасность: никто не знал, что с ними делать.
— Но по крайней мере, мы с ними покончили, — сказал Доноху.
Руори покачал головой.
— Нет, С'ньор. Мне очень жаль, но конца этим вылазкам не видно. На севере есть тысячи таких кораблей и множество голодного народа. Они придут снова.
— Мы дадим им отпор. В следующий раз, капитан, мы будем готовы. Усилим гарнизон, заготовим воздушные шары, змеи, поставим пушки, стреляющие вверх, может быть, заведем собственный воздушный флот… Мы же можем научиться.
Треза пошевелилась. В ее голосе снова была жизнь, хотя и полная ненависти.
— В конце концов, мы перенесем войну к ним. В горах Корадо не останется ни одного разбойника.
— Нет, — возразил Руори. — Этого не должно быть.
Она резко обернулась и окинула его взглядом из-под
своего капюшона. Потом она сказала:
— Правда, мы должны любить наших врагов. Но это не относится к людям Неба. Они бесчеловечны.
Руори обратился к пажу.
— Пошлите за их начальником.
— Чтобы он выслушал наш приговор? — спросил Доноху. — Его надо объявить публично, при всем народе.
— Мы только с ним поговорим, — возразил Руори.
— Я тебя не понимаю, — забеспокоилась Треза. Ее голос дрогнул, и ей не удалось передать им всю меру презрения, — После всего, что ты сделал, тебе вдруг отказывает мужество.
Он спросил себя, почему ему больно от ее слов. Он бы не обратил внимания, если бы их сказал кто-нибудь другой.
Привели Локланна, по обеим сторонам от него шли охранники. Руки у него были связаны за спиной, на лбу запеклась кровь, но и под пиками он шел, как победитель. Дойдя до подножия трона, он остановился, широко расставив ноги, и улыбнулся Трезе.
— Так, значит ты находишь этих, других, менее удовлетворительными, и решила снова пригласить меня.
Она вскочила и выкрикнула:
— Убейте его.
— Нет! — запротестовал Руори.
Стражники колебались, наполовину вытащив мачете из ножен. Руори встал и схватил девушку за запястье. Она вырывалась, царапаясь
и шипя, как кошка.— Ладно, не надо его убивать, — наконец согласилась она, так зло, что ее слова трудно было разобрать. — Не сразу. Мы сделаем это медленно, будем его душить, жечь живьем, подкидывать на копьях…
Руори крепко держал ее, пока она не встала спокойно.
Когда он ее отпустил, она села на свое место и разрыдалась.
В голосе Паволо Доноху прозвенела сталь:
— Я думаю, ты понял. Надо придумать подходящее наказание.
Локланн сплюнул на пол.
— Конечно, — сказал он, — Когда человек связан, с ним можно сделать кучу гадостей.
— Помолчи, — распорядился Руори. — Ты этим себе не поможешь. И мне — тоже.
Он сел, скрестив ноги и сплетя пальцы на колене, и устремил взгляд прямо передо собой, в темень противоположного конца зала.
— Я знаю, что вы пострадали от того, что сделал этот человек, — осторожно начал он. — И вы можете ожидать, что его народ принесет вам новые лишения. Они — молодая раса, беспечные, как дети, такими были в юности и ваши, и мои предки. Вы думаете, становление Перио проходило без крови и боли? Если я правильно помню вашу историю, что, разве появление спаньольского народа на этой земле приветствовалось местными иниос? Инглиссы никого не убивали в Нв'Зеланнии, а мавраи изначально не были каннибалами? В эру героев у героев должны быть противники.
Ваше подлинное орудие против людей Неба — это не армия, высадившаяся в горах, пока не нанесенных на карту… А ваши священники, купцы, художники, ремесленники, манеры, моды, ученость — вот средства поставить их на колени. Именно их вам следовало бы использовать.
Локланн вздрогнул.
— Ты, дьявол, — прошептал он. — Неужели ты думаешь, что мы обратимся в веру этой бабы и дадим заточить себя в клетки городских стен? — Он затряс головой, которую венчала пышная грива, и во все горло заорал: — Нет!
— На это уйдет один-два века, — сказал Руори.
Дон Паволо улыбнулся в свою скудную юношескую бородку.
— Какая изысканная месть, С'ньор капитан.
— Слишком изысканная! — Треза вскинула лицо, отведя руки, которыми его закрывала, глотнула воздух и вытянула вперед пальцы с длинными ногтями, словно целясь Локланну в глаза, — Даже если это было бы возможно, если у них есть души, то на что нам они, их дети и внуки… если сегодня эти дикари убивали наших детей? Перед Всемогущим Богом я, последняя из рода Карабанов, и мне принадлежит слово в Мейке, я обещаю: здесь их не ждет ничего, кроме истребления. Мы можем это сделать, клянусь. Нам помогут многие теккасцы — ради добычи. Я еще доживу до тех дней, когда загорятся ваши дома, вы, свиньи, и за вашими сыновьями будут охотиться с собаками.
В безумном бешенстве она обернулась к Руори.
— Как еще спасти наши земли? Мы — в кольце врагов. Мы должны их уничтожить, у нас нет выбора, иначе они уничтожат нас. А мы последние во всей мериканской цивилизации!
Она, вся дрожа, откинулась назад. Руори потянулся, чтобы взять ее за руку. Пальцы были как лед. Импульсивно она ответила на рукопожатие, но потом вырвала у него свои пальцы.
Он устало вздохнул.
— Не могу согласиться — сказал он, — Мне жаль. Я понимаю, что ты чувствуешь.