Веселая поганка
Шрифт:
— Не хочу, но говорю, — отрезала я. — Его украл тот «братан», который позорно сбросил вас с моста.
— Вы уверены?
— Да, черт возьми!
По длительному молчанию я поняла, что произвела впечатление.
— Хорошо, — наконец откликнулся американец. — Я попробую для вас что-нибудь сделать. Позвоните моему другу часа через два…
— Что?!! — взревела я. — В своем ли вы уме?
— А чего вы хотите? — спокойно спросил этот идиот, по-другому не скажешь.
Я завопила:
— Хочу знать: что у вас в груди вместо
От волнения я стала заговариваться.
— Иноземец, — спокойно поправил меня американец. — Иноземец.
— Какая разница. Кстати, я была в той девятой квартире, куда вы засылали меня.
— И что? — насторожился он.
— Это не телефонный разговор.
— Хорошо, — сдался американец, — давайте встретимся.
— Слава богу! — воскликнула я. — Как быстро все до вас доходит! Вы по-прежнему на своем «Кадиллаке»?
— Нет, скажите куда приехать, приеду на такси.
Я подробно ему объяснила как доехать до компании Тамарки и раза три повторила адрес, однако этот иноземец почему-то никак не мог понять и в конце концов сказал:
— Один момент, я сейчас загляну в карту.
— Черт возьми! — закричала я. — Зачем вам карта? Скажете таксисту куда вас везти, это в самом центре Москвы, любая собака этот адрес знает.
— Я не собака, — спокойно ответил он, — возможно поэтому и не знаю.
Хотелось крепко ответить ему, но я подумала: «Не стоит спешить. Выскажу все при личной встрече, чтобы раньше времени не вспугнуть.»
— Да я совсем рядом нахожусь, — обрадовался американец, видимо вдоволь наглядевшись в свою карту. — Выезжаю, ждите.
И я начала ждать. Нервничала при этом ужасно. Перед глазами стояло смеющееся Санькино лицо… Мой сыночка! Мое солнышко!
Передать не могу, как было больно. Я себе поклялась, что в тот же миг умру, если с Санькой случится плохое.
Уж не знаю в чем бы еще я себе поклялась, если бы не появилась на пороге Тамарка. Тамарка собачилась страшно, во всевозможных выражениях ругая какого-то козлину, который поставил свою рухлядь напротив ее подъезда — как раз там, где Тамарка привыкла ставить свой пошлый «Мерседес».
Я уже готова была ей посочувствовать, но вдруг меня осенило, что это же американец мой приехал. Он же говорил, что находится совсем рядом.
— Где эта рухлядь? — завопила я, живо катапультируясь из кресла.
— Мама, не волнуйся ты так, — успокоила меня Тамарка. — Мои пацаны за угол потащили козлину вместе с его рухлядью. Там, думаю, он и стоит.
— Это же Майкл мой! — воскликнула я. — Мой возлюбленный американец!
— Приятно, Мама, что ты узнала, наконец, его имя, — порадовалась за меня Тамарка. — Лучше поздно, чем никогда. Но почему он приехал на рухляди? Какой-то ужасный «Москвич» тридцатилетней
выдержки. Коррозия прямо на глазах дожирает этот соцпродукт. Или мне почудилось, что ты расхваливала чудесный «Кадиллак» американца?— Ничего тебе не почудилось. Не знаю почему он не на «Кадиллаке», может пресытился, но рухлядь его сейчас же на место верни! — потребовала я.
Тамарка бросилась выполнять мою просьбу: она схватила сотовый и сходу выматерила кого-то, после чего потребовала «вернуть все в зад».
— Порядок, Мама, — сообщила она. — Рухлядь уже вернули. И молодец, Мама, что дождалась меня. Ох, Мама, — мгновенно пригорюнилась Тамарка, — как баба Рая измотала! Как измотала! Живого места в моих нервах нет!
Я уже готова была бежать из Тамаркиного кабинета, но, услышав про бабу Раю, остановилась.
— Что — баба Рая?
— Так и не уговорила ее из дома уехать. Заладила старушка: «Буду сторожить добро!»
— Правильно заладила, — похвалила я.
— И про Саньку, говорит, что-нибудь «скажуть». И я думаю, Мама, что и правильно. Не могут же ребенка схватить и ничего не сказать. Обязательно позвонить должны, поэтому и оставила я там бабу Раю. Двух пацанов своих ей дала. Она их кормит уже, а они ее сторожат и ждут звонка от ирода. В общем, Мама, в доме полный порядок.
Я не разделила Тамаркиного оптимизма. Слезы навернулись, в носу защипало, горло перехватили спазмы…
— Мама-Мама, не горюй, — воскликнула Тамарка, заметив слезы. — У меня проклюнулось уже кое-что. К вечеру дома Санька будет.
Она безбожно врала, я знала это, потому что кому— кому, а мне Тамарка врать не умела. На моих глазах этому делу училась.
Я махнула рукой:
— Ладно, пойду, спешу.
— Куда? — испугалась Тамарка.
— Сама знаешь — куда. К американцу. Он-то должен знать что-нибудь про этих «братанов».
— Я с тобой, Мама! — попыталась увязаться Тамарка, но я запротестовала:
— Нет, Тома, оставайся здесь. Вдруг про Саньку сообщат.
И она осталась, а я устремилась к американцу.
Он действительно приехал на рухляди, да и сам был в потертых джинсах и потрепанной куртке и сходу предупредил, что очень спешит.
— Все спешат, — бросила я, усаживаясь рядом с ним на заднее сидение.
— Куда едем? — косо глянув, спросил водитель, которому Тамаркины пацаны, чувствовалось, изрядно настроение попортили.
Американец посмотрел на меня, я на него — в глазах одни вопросы. Было очевидно: пока он не избавится от меня, ехать ему некуда. Я же не собиралась предоставлять ему такую возможность.
— Поезжайте прямо, — сказала я, — а там будет видно.
— Почему прямо? — забеспокоился американец, вытаскивая свою карту. — Мне в другую сторону.
— Всем в другую сторону, — отрезала я. — И не тяните резину.
Услышав это, бедняга оставил в покое свою карту и уставился на меня.
— Вы думаете, что я резину тяну?