Веселая поганка

Монах открыл было рот, но я, не зная его намерений, на всякий случай предупредила:

— Если скажешь — убью.

И он, бесстрашный, завел-таки шарманку.

— Каждый шаг наш — путь к моему Великому гуру и вашему маленькому сыну, и подвал этот — новый шаг к ним, — с мудрым видом произнес он.

Нетрудно представить мое состояние. Все плоды проповеди как рукой сняло. Куда только эта благость из меня подевалась? Выветрилась в единый миг.

— Ах, ты едрена вошь! — закричала я и, стыдно сказать, на святого человека с кулаками набросилась.

И, что хуже всего, он совсем не сопротивлялся. Я молотила кулаками по его сильному мускулистому телу, а он переживательно вскрикивал, взывая:

— Осторожно! Вам будет больно!

Мне стало стыдно. К тому же действительно заболели кулаки. Я сникла и зарыдала.

— Зачем вы плачете? — ласково спросил монах. — Вы служили Господу, благодаря вам состоялась моя проповедь, теперь впереди — только радость.

— Шли бы вы! — отмахнулась я.

Монах же терпеливо продолжил:

— Вы познали, что душа ваша вечна, а вы не это тело. Первый шаг сделан, значит обязательно будет и шаг второй.

— Ах, оставьте, — взмолилась я, — до шагов ли, когда сижу черте-те где, а мой Санька, мой маленький сын в лапах этих головорезов? Уже и я в их лапах! В подвале сижу! Ой-ёй-ёй-ёй-ёй-ёй! — горестно завыла я, дрожа от холода.

Монах же, узрев мое горе, ничего лучшего не придумал, как лечить меня новой проповедью.

— Вы должны стремиться к такому духовному состоянию, — сказал он, — когда ничто внешнее не сможет на ваше благостное настроение повлиять. Ведь даже сидя в подвале вы не лишены радости любить Господа и служить Ему. Ваша душа вечна, она не есть ваше тело, какое ей дело где это тело сидит: в подвале или в ресторане? Душе все равно.

— Уж лучше в ресторане, — вставила я.

— Нет, в подвале для духовного роста лучше. В ресторане больше соблазнов.

Я разозлилась:

— Да как не поймете вы, странный человек, что я хочу этих соблазнов! Я сама их ищу!

Монах покачал головой:

— Тело ваше хочет, но не хочет душа. Душа плачет, душа страдает, заточенная в ваше тело, а вы мучаете ее и знать о ней не хотите. Не хотите слышать как страдает душа ваша.

— Это ваша душа страдает, — отрезала я, — а у моей души все в порядке, особенно когда она в ресторане сидит да еще в обществе красивого и приятного собеседника. А еще лучше, если этих собеседников много и все они от меня без ума.

Господи, зачем я это сказала? Тут же, не сходя с места, монах завел новую проповедь. Настроение и без того ни к черту, а тут еще он над ухом зудит. Никакой приятной беседы.

— Хватит меня учить! — запротестовала я, и монах мой и ушел в молитву.

Я опешила. Вот это да! Теперь мне что же, сидеть в молчании? Не со стенами же я буду говорить. Молчание для меня хуже всякой проповеди.

— Есть хочу! — заявила я. — Пить хочу! На чистой постели спать хочу! Принять ванну хочу!

— По этим вопросам не ко мне, — тоном махрового бюрократа, прервав молитву, ответил монах и кивнул на дверь.

Тут же подскочив с соломы, я метнулась к двери, изо всех сил замолотила по ней кулаками и завопила:

— Откройте! Откройте!

К моему огромному удивлению дверь распахнулась, и на пороге вырос горилообразный бандюган.

— Че надо? — сквозь зубы процедил он, и я сразу же забыла обо всех своих желаниях.

Бандюган не стал дожидаться возвращения моей памяти, а, презрительно сплюнув, захлопнул дверь и с лязгом закрыл замки.

Я тут же повторила процедуру: застучала в дверь с утроенной силой. Бандюган снова вырос на пороге все с тем же вопросом. На этот раз у меня нашелся ответ.

— Если устроишь побег, получишь приличную сумму. До самой смерти загорать на Канарах хватит, — с честнейшим видом заявила я.

В глазах бандюгана появилась паническая растерянность, говорящая об умственном труде, к чему он, в сущности, не привык. Не привык-то не привык, но каким— то непостижимым образом в ситуации все же правильно разобрался и смекнул, что если поможет нам бежать, то смерть очень быстро настигнет его и на Канарах. Видимо бандюган учел все обстоятельства, потому что ответил:

— Не-ее, по этим делам к пахану.

Я, не теряя тонуса, залепила ему новый вопрос.

— Сколько возьмешь за встречу с паханом? — спросила я и сразу же поняла, что проявила немыслимую жестокость.

Совсем уж непосильную задачу задала бедняге, несчастный аж взмок. Долго скреб в затылке, пыхтел, тужился и наконец «родил».

— Это вряд ли. Эт-т я не могу. Пахан мне этого не приказывал.

«Дисциплина, чувствуется, капитальная у этого пахана, — с невольным уважением подумала я. — Ишь как народ свой бандитский вышколил!»

— Хорошо, фиг с тобой, — решилась на последнее предложение я, снимая с руки кольцо с бриллиантом.

Не могу сказать, что вещица дорогая — так себе, ширпотреб, но бандюган-то об этом не догадывался. Я показала ему кольцо и заявила:

— Если скажешь сколько лет твоему пахану, плачу тысячу долларов.

Бандюган, во власти которого я в общем-то была, мог забрать это кольцо без всяких условий, но почему-то он сделать этого не сообразил и поспешно выпалил:

— Сколько лет, блин, не знаю, но мужик он немолодой. Даже пожилой. Сто пудов, пожилой мужик. Может самую малость тебя постарше.

— Пошел вон дурак! — рявкнула я и надела на палец кольцо.

— Дура, блин, сама, — парировал бандюган и, презрительно сплюнув, захлопнул дверь.

Я подытожила результаты беседы: «Очевидно, что пахан у них не Доферти, не Ангира Муни и не Колян. Последний сам поминал пахана, на которого какой-то американец работает. Судя по всему, американец этот правая рука пахана, но плетет за его спиной собственные интриги. Доферти и Ангира Муни ребята совсем молодые и, как это не обидно, действительно моложе меня — следовательно и они не паханы. Так кто же тогда пахан? Лжепророк что ли, зону топтавший? Если так, то чем я помешала ему, что он взъелся на меня? Хотя, судя по разговору американца с Каштановой Бородой, пахан-то как раз ничего против меня и не имеет. Это американец на меня ополчился. А кто же тогда американец?»

Мысль моя зашла в тупик.

— Вот же сволочь, — зло пнув дверь ногой, воскликнула я, глазами ища поддержки у монаха.

Но он безмолвствовал и меня это возмутило.

— Почему вы молчите? — закричала я.

— А что я должен сказать? — удивился он.

— Будто нечего! Сидим в подвале! За дверью рыщут «братаны» — сволочи и подонки — а вам нечего сказать? Обругайте их хотя бы!

— Зачем? Они такие же, как и мы, души, тоже обусловленные, заточенные в бренное тело, тоже бедные и еще более заблудшие. Их души, может, чуть меньше прошли тернистого пути, а потому больше привязаны к материальному миру, но конечный пункт у всех один. И я, и вы, и они должны вернуться в свой дом — в Духовное Царство Божие, как бы долго мы не петляли по лабиринтам материального мира. Когда-нибудь души этих заблудших тоже попадут в Духовное Царство Божие, и вы встретитесь там и будете друг друга любить, как любит вас сам Господь. Так почему же не сделать этого прямо сейчас? Почему не возлюбить их так, как всех нас Господь любит?