Весеннее равноденствие
Шрифт:
Но он понимал и Веретенникова, отказавшегося принять на веру новое решение ответственного узла автоматической станочной линии. А если в самом деле великое творение перспективщиков откажется работать? За воротник тогда возьмут в первую очередь Готовцева и Веретенникова. На их головушки тогда посыплются не шишки, а самые натуральные булыжники.
— Изготовляйте опытный образец и проверяйте в работе, — настойчиво продолжал Шевлягин. — Хватит нам друг другу на пальцах доказывать.
— Где изготовить такой образец? Три года нам будут такой образец изготавливать, а мы в будущем квартале должны начать
— Думаю. Свою экспериментальную базу ОКБ должно иметь. Это же ясно, Андрей Алексеевич, как божий день. Хватит нам ходить на поклон к добрым дяденькам. Лбы порасшибали, толку что? Если наша новая конструкция окажется в работе, она в пять раз перекроет все затраты на опытный образец. Мы же в образце ее доведем до такой кондиции, что заказчик пальчики оближет. Нужно нам иметь экспериментальную базу. И не закуток, как на станкостроительном, а собственный завод. Это, между прочим, не моя фантазия. Многие ребята у нас в бюро так считают.
— Считать легко. Голосованием тут не решишь, Шевлягин. И завод тоже не тульский пряник, его за полтину не получишь… Солидно у вас все получается. Главное в том, что всякое упрощение конструкции повышает ее надежность.
— Будет она работать, Андрей Алексеевич. Даю гарантию.
— Гарантии, Вася, выдает только Госстрах, да и тот, как тебе известно, иной раз ошибается и выкладывает собственные денежки… Насчет экспериментальной базы ты верно говоришь. Позарез она нужна.
— Раз позарез, так вышибайте ее у начальства. Чего резину тянуть?
Готовцев мог конкретно ответить на вопрос нетерпеливого перспективщика, но удержался. Сообразил, что конкретный ответ Шевлягин тут же разнесет по всем четырем коридорам ОКБ, и станут явными замыслы начальника, вылезет, на свет божий вся его стратегия.
Для появления на экспериментальном участке Андрей Алексеевич выбрал нужное время.
В знакомом закутке, где на проволочной оградительной решетке красовалась замызганная, с полуоблупившейся краской трафаретка, извещающая, что именно здесь воплощаются в металл прогрессивные конструкторские идеи, Готовцев увидел сменного мастера Афонина и единственного станочника, фрезеровавшего какую-то заготовку.
Мастер Афонин, давний приятель Готовцева-старшего, хорошо знающий и Андрея Алексеевича, приходу начальника ОКБ не обрадовался. Неожиданное появление начальника оторвало мастера от нужной работы. Зажав в тисках кусок стального прута, Афонин старательно обрабатывал его драчовым напильником. При появлении Готовцева он попытался было загородить спиной «левачок», но было, поздно.
— Шатун для своего «Вихря» мастерю, — признался Афонин. — Полетел, паразит, в воскресенье, а в магазинах ведь шатун не добудешь. Такой пустяковины наделать не могут, вот и приходится вручную елозить до седьмого пота… Комедь!
Мастер Афонин был заядлым рыболовом. Из тех, кто в разгар клева не поленится и шатун вручную смастерить, и съездить за свежим мотылем в Вологду или Сызрань.
— Понимаешь, какая штука, Алексеевич, приключилась. Километров десять мы с дружком отмахали до заветного места, а шатун — раз! — подсек под коленки. В обрат на веслах шли, а тут встречный
ветерок взялся. Руки отмотали. Ни одна зараза не согласилась взять на буксир. Бывают же такие люди…Обычно не отличавшийся многословием мастер Афонин явно намеревался угостить Готовцева длинной рыбацкой байкой.
— В другой раз, дядя Петя, про рыбалку расскажешь, — перебил Андрей Алексеевич мастера. — Почему на участке пусто?
— Так день какой! Родитель твой сейчас в президиуме заседает, а остальные кто куда.
— А если точнее? Строгальный вот стоит без рабочего, у расточного тоже никого нет, сверлилка простаивает…
— Так день какой! Знамя нам вручают. В клубе идет торжественная часть.
— Ты мне голову торжественной частью не забивай. Я по цехам шел, работают люди как положено. На торжественной части те, кто от смены свободен. Почему на экспериментальной станки простаивают?
Афонин засопел, развинтил тиски и с грохотом кинул в ящик стола недоделанный шатун.
— Потому не работают, что мы сбоку припека, — сердито ответил мастер, и бритая щека его дернулась, будто Афонина укусил невидимый комар. — Ни черту мы здесь, как говорится, кочерга, ни богу свечка. Потому и станки простаивают… Месяц кончается. У нас сейчас технологи гайки крутят, а экономисты кожухи красят… Снял начальник механического рабочих с экспериментального участка. Одного Гришку Савина оставил. Вроде как на расплод. А что Гришка наработает, если у него производственный стаж три месяца и четыре дня. Только что из пэтэу вылупился, на крыло еще не стал, как тот утиный подлеток.
Афонин говорил опять с непривычным ему многословием.
— Как наши заготовочки поживают?
— Чего им сделается, Алексеич… Лежат себе, пить-есть не просят. Вон, возле стенки сложены. Одолеем месячную программу и тогда за ваши заказы возьмемся. Главное ведь что? План. Газеты небось читаешь? План в первую очередь. В срок и досрочно…
— Все наши заготовки целы?
У Афонина снова дернулась щека.
— Куда им деться? Не дубленки, чай, не потеряются.
— Пошли, проверим по спецификации.
— С чего ты, Алексеич, надумал проверку устраивать? Твой же родитель в цехе командует. Ему, что ли, у тебя веры нет?
— Доверяй, говорят, дядя Петя, и проверяй. Надо мной тоже контролеры есть. Придут и спросят, как, товарищ Готовцев, поживает ваше имущество на ответственном хранении у станкостроителей?
— Экий ты, Алексеич, занозистый. Не по годам бы вроде тебе… Целы заготовки…
Афонин поспешно отошел на другую сторону участка и так, как раньше пытался загородить спиной «левачок», норовил теперь прикрыть собой прорехи, зияющие в штабелях заготовок.
— Так, дядя Петя, казенное имущество не проверяют.
Андрей Алексеевич развернул спецификацию заготовок, находящихся на ответственном хранении у станкостроителей, и как заправский ревизор двинулся вдоль штабелей, сверяя маркировку каждой отливки и полуфабриката.
Приунывший, враз утративший многословие, мастер Афонин потащился рядом с проверяющим, покашливая и надувая щеки.
В штабелях не оказалось двенадцати крупных отливок и поковок.
— А ты говорил, дядя Петя, не дубленки, — поддел Готовцев сконфуженного мастера. — Куда же они испарились?