Весенняя страсть

Гиллиам посмотрел на Джоса. Ройю заперли на конюшне на ночь, и мальчик остался без компании. Подойдя к кучке деревенских ребятишек, игравших в кости, он робко наблюдал за игрой. Они делали ставки на самое ценное для них.

Гиллиам краем глаза заметил в углу какое-то движение. Там примостилась пара и занималась тем, чем ему страстно хотелось бы заняться со своей женой. Почувствовав ревность, он снова уставился на середину зала. Внезапно дверь открылась и закрылась.

Уолтер. А где же Николь? Он поднял руку, подавая сигнал своему солдату, но Уолтер уже расталкивал всех и шел прямо к нему. Гиллиам вскочил и покачнулся: голова кружилась сильнее, чем он думал.

– В чем дело?! – крикнул он.

Уолтер покачал головой, он был взволнован.

– Я прибежал первым, чтобы предупредить. Все очень плохо, и с нашей госпожой тоже что-то неладное. Ужас! Она рвет на себе одежду, бледная как мел. Пойдемте, милорд, пойдемте со мной.

Но Гиллиам не успел подняться со своего места, как раздался громкий вопль, затем дверь едва не слетела с петель. Оказавшиеся рядом шарахнулись в сторону, точно отброшенные океанской волной, которая неожиданно разделила людей и прибила к стенам. Стулья падали, стукаясь о землю, музыка смолкла, резко взвизгнув, танцоры рассыпались, давая дорогу своей госпоже.

Николь оказалась в центре комнаты и остановилась, уставившись на огонь. Она была без накидки, с непокрытой головой. Юбки в крови. Верхнее платье разорвано от шеи до талии. Лицо ее было ужасно бледное и застывшее. Взглянув на жену, Гиллиам похолодел. Она, казалось, впала в какое-то отрешенное состояние. Когда он хотел направиться к ней, Томас схватил его за руку.

– Если вы дотронетесь до нее, она ударит, – сказал управляющий. Он поднялся из-за стола и взял его за руку. – Она сейчас как мертвая, понимаете?

– Понимаю, – сказал Гиллиам, освобождая руку.

Он пробрался через толпу возле его стола, не отрывая взгляда от Николь.

Она медленно повернулась, огляделась, но, похоже, никого не увидела. Потом направилась к столу с едой. Гиллиам не сомневался, что она собирается перевернуть стол.

– Отойдите в сторону, – велел он мешавшим ему крестьянам. Когда он наконец оказался возле жены, та уже схватилась за край стола. – Остановись, Николь! – Он старался произнести это громким командным голосом.

Управляющий рассмеялся.

– Ее зовут не Николь, она Колетт, милорд. – Крышка стола уже была приподнята.

– Прекрати немедленно, Колетт! – крикнул Гиллиам, встав у нее за спиной, и осторожно накрыл руками ее руки.

Стол вернулся на место, еда расплескалась, подносы загромыхали. Николь резко повернулась к Гиллиаму, он отступил назад, отпустив ее руки. Толпа ахнула.

Она хотела ударить его, но он перехватил ее руку, Николь подняла другую, но муж оказался проворнее. Гиллиам опустил ее руки вдоль туловища и прижал к бокам. Она стояла с зажатыми руками и смотрела невидящими глазами, но Гиллиам знал, что скрывается за ними.

– Ах, Колетт, неужели тебе так больно? – Она глубоко, с дрожью, вздохнула, лицо ее все еще оставалось бледным, но мало-помалу Николь возвращалась к жизни. Гиллиам отпустил ее, она смотрела на него, не отводя глаз, которые стали темно-зелеными. Он запустил пальцы в ее волосы и принялся нежно массировать виски. Она уперлась головой в его ладонь.

– Поделись своим горем со мной, дорогая, – тихо попросил он. – Отдай мне свой груз. Я понесу его.

Николь моргнула, губы задрожали, когда она попыталась заговорить.

– Гиллиам, – еле слышно произнесла она его имя, сделала шаг и уткнулась ему головой в шею, обняв за талию.

Гиллиам обнял ее.

– Тебе надо поспать. Давай, я отнесу тебя в постель.

Она кивнула, он нагнулся, подхватил ее под колени и поднял на руки. Гиллиам шел к двери, и люди молча расступались перед ним. Он крикнул им с порога:

– Продолжайте праздник без меня! – Управляющий ответил:

– Да, милорд.

Сразу после его слов раздалось громкое икание, глухой стук и победный крик Ральфа Вуда.

Держа на руках тихую, обмякшую Николь, Гиллиам вышел на улицу.

Ледяной ветер, успевший разогнать тучи, набросился на них. Солнце садилось в долину между холмами Эшби, расчертив небо серыми и пурпурными полосами. Холодный ветер играл кудрями Николь, и они плясали возле ее слегка порозовевших щек.

Гиллиам прикрывал жену своим телом, стараясь защитить от холодного ветра, а потом вспомнил об их комнате. Там не теплее. В ней, к сожалению, нельзя установить жаровню, нет никакой тяги. Но ничего не поделаешь, пока они не построят новый зал, придется терпеть. Судя по последним дням, зима будет суровой, так что наверняка придется перебираться в зал, поближе к огню.

Он забрался по лестнице, повозился с задвижкой, открыл дверь. Николь зашевелилась и тихо застонала, словно только что проснулась.

Он посадил ее на кровать, чтобы раскрыть одеяло. Сел рядом с ней и прижал к себе, согревая. Ему надо как-то заставить ее рассказать, что мучит ее, а потом уложить в постель.

Гиллиам смотрел на жену, ожидая, когда она заговорит. Сумерки только начали спускаться, но в комнате было мрачно и серо. Тени ложились на неровные каменные стены, и яркие краски полога вокруг кровати поблекли, обрели безрадостный оловянный оттенок. Ветер проникал в комнату даже через закрытые ставни, тяжелые занавеси слегка надувались над полом. Николь молчала.

Гиллиам пальцем приподнял ее подбородок и заглянул в глаза. Он все еще никак не мог слить воедино два образа: хорошенькой девушки и злой мегеры, накинувшейся на него в аббатстве. Она посмотрела на него зелеными глазами. Лицо оставалось отрешенным, но боль, сидевшая глубоко внутри, пробивалась наружу. Он провел пальцем по ее щеке.

– Может, ты расскажешь мне, что случилось?

Николь замотала головой, но снова обвила руками его талию, уткнувшись лбом ему в плечо. Он стал тихо качать ее. Николь чуть-чуть приподнялась и коснулась губами его шеи. Он вздрогнул. Она передвинула губы выше, к уху. По нему пробежала дрожь.

– Нет, Колетт, тебе надо выплакаться, а не… – Ее рука поднялась к его затылку, пальцы принялись перебирать волосы.

– Не могу. – Слова были произнесены шепотом, но прозвучали громче, чем крик. – Заставь меня что-то чувствовать, а это можешь сделать только ты.

У Гиллиама перехватило дыхание. Он стиснул зубы, борясь с собственным желанием, потом отпустил ее и отодвинулся. Рука Николь оставалась лежать на его бедре, сквозь одежду она ощущала тепло его тела.

– Нет, ты не понимаешь, чего просишь. – Пальцы Николь скользнули по толстой гладкой ткани его одежды вверх, к тому месту, которое больше всего жаждало ее. Гиллиам со стоном схватил ее за руку, их пальцы сплелись.