Весы Лингамены

Но это было чуть позже, а тогда, едва девушка дочитала, Текано вышел к ней на свет, и впервые в жизни необъяснимо робея, промолвил:

– Как и многие другие люди, я провёл всю жизнь вдали от естества. Но теперь я горю желанием как можно глубже познать наш прекрасный мир. Может, у тебя есть и о природе строки?

Анталиша чуть смутилась под пылким взором юноши. Пару секунд она вспоминала, затем кивнула, заметив:

– Ой, но только они, наверно, ещё детские совсем... вот:

На нас с небес осенних

Уж солнце не глядит

Лу

г

ами заливными

Природа не манит

Желтеет лес дубовый

Берёзки красит в ряд

А вдумчивые клёны

Уж красные стоят

Долго ещё в тот вечер сидели они у большого огня, делились историями и упоённо слушали, с удивлением узнавая себя в рассказах собеседника. Но предоставим пока двух молодых людей с их сердечными порывами друг другу и оглянемся вокруг: поселенцы готовили в большом котле похлёбку и разливали по чашкам чай. Моеверцы, мечтатели, люди самых разных взглядов и убеждений собрались в эту осеннюю ночь, чтобы ощутить то единение душ, которого всем им так не хватало в "большом мире". Атмосфера царила весьма живая и непринуждённая, и никто никому не навязывал свои мысли как единственно возможные в данной реальности. Напротив, люди откровенничали, рассказывали о былых заблуждениях. Так рассказ одного немолодого моеверца по имени Миранишик вызвал в рядах собравшихся заметное оживление.

– Я рос в небольшом селении Южного Полушария, - говорил Миранишик.
– И до шестнадцати годков никуда не выезжал, общаясь практически только с одними родителями. Мать моя была глубоко верующей в возвращение Спасителя, и я слышал от неё много историй из Писания, пока ещё был совсем мал. А отец...
– пожилой мужчина на миг запнулся, будто вспоминая что-то и собираясь с духом, - отца больше всего на свете заботила экономия.

Послышались удивлённые возгласы, и Миранишик поднял руку, прося не перебивать:

– Да, времена тотального потребления давно минули в прошлое... Но отец считал, что одну вещь нужно использовать максимально долго, до тех пор, пока она совсем не рассыплется в прах. И то же он считал не только касаемо предметов обихода, но и насчёт всего остального - жилища, виманы, одежды... и даже еды!

– Как это?
– ещё больше удивились люди у костра и стали плотнее рассаживаться вокруг рассказчика, освобождая место для новых желающих послушать.

– Он что же, лихоимец, жалел лишний кусок булки для родного сына и выдавал лишь строго дозированный паёк?
– спросил уже известный нам Проскурион.

– Ну, не до такой степени, - ответил Миранишик.
– Он, знаете, всё говорил, что мы губим Землю, лишь берём от неё, ничего не отдаём, и рано или поздно нас всех ждёт коллапс.

– Такие голоса и сейчас не смолкают, - заметил кто-то из группы мечтателей.

– Но я ещё не озвучил самое главное, - продолжал между тем Миранишик.
– Так вот, подогреваемый постоянными разговорами матери о том, что мир наш убог и греховен, и отцовскими лекциями о вредном существе вида гомо сапиенс, ничего хорошего не делающем, а лишь разрушающем данное нам, я постепенно потерял всякое желание выходить на улицу и открывать для себя большой мир - тем более что все необходимые вещи и еду мне приносили в мою комнату. Я стал бояться этого мира за порогом, да что там, я даже знать не знал, что есть солнце и луна и откуда берётся вся эта приносимая пища; я и не предполагал, что за стенкой в соседней комнате работает "средоточие греха" - ну или по-мирски машина желаний.

– Да-а!
– невесело ответил он на раздавшиеся возгласы удивления.
– Мне тогда только исполнилось шестнадцать, и мать тайком от отца открыла мне, что вещи падают вовсе не с неба, а "из пасти машины диавольской", из чёрных недр маленькой и такой приятной на ощупь игрушки. "Так если это - средоточие греха, - возопил я, в ужасе отстраняясь от страшной машины, - то как же мы можем этим пользоваться? Неужели этого хочет наш Создатель?" "Наш мир погряз в грехе, сын мой, - отвечала мама тихо, - и нам самим уже не выбраться из него, наша единственная надежда - возвращение Спасителя!"

Эту историю Миранишик почти никому не рассказывал, и как только возникла пауза, сразу со всех сторон зазвенели удивлённые голоса:

– Ничего себе, друг, так у тебя никакого выбора, стало быть, не оставалось, либо в Механический Город, либо в моеверцы? И ты, конечно, выбрал меньшее из зол?

– Да-а, жить в мире, ведомом машинами желаний и не знать об их существовании, это всё равно что быть Маугли!

– А что, наш мир разве машины желаний ведут?

– Это что же деется на земле-то грешной, прости Спаситель!

– Верно, верно, один грех кругом!
– вскричал Амвротий, не упускавший ни единого случая выразить своё полное согласие с тем, что всё вокруг сочится грехом, мир скоро сгорит за свои богомерзкие деяния в "окияне очищающем" и т.п.

– Что ж, - продолжил Миранишик, когда гомон немного смолк, - узнав про машины желаний, я осознал, что экономить так, как учил меня отец, не имело никакого смысла - по крайней мере, в масштабах планеты. А открывшаяся передо мной в тот же день дверь нашего дома, выводящая в большой мир греха и всяческих развлечений, могла, увы, предложить мне ещё меньше, чем у меня было!
– Миранишик вздохнул.
– Да, верно замечено - как Маугли. Человеческий детёныш, возросший среди животных. Он так и не смог обрести себя среди своих сородичей, и навеки остался чужаком и там и там.

– Ну, это ты перегибаешь, брат, - улыбнулся Проскурион, кладя руку на плечо товарищу.
– Здесь-то ты как раз среди своих!

– Насчёт Маугли - позвольте не согласиться, - возразили сразу несколько моеверцев.
– Быть может, исторгнув его из общества людей, Создатель сознательно уберёг его от греха мирской жизни и сделал своего рода блаженным... может, таково было его предназначение!

Обсуждение Маугли и домашнего заточения Миранишика подтолкнуло к откровенности и других, и разговоры не утихали почти до рассвета. Той памятной ночью мы с Даримой в числе других приглашённых икиппсовцев тоже пили чай у большого костра, но почти ни с кем не общались, а только слушали - я не хотел вмешиваться в жизнь поселян, а Дарима сидела с отсутствующим видом, вникая в эту незнакомую для нас жизнь, и лишь отсветы пламени играли на её задумчивом, неподвижном лице. Присутствовали тут и Гелугвий с Наландой, но они больше были заняты друг другом, нежели поддержанием общей беседы. А ставший в Городе фольклорным персонажем Штольм Штольц, немного покрутившись у костра и ловя на себе нездоровые взгляды, счёл за лучшее поскорее ретироваться. Идти домой, правда, пришлось ночным заснеженным полем, но ведь ему - любителю сельской глубинки - было не привыкать!

Поселенцы полюбили ночные бдения у огня, и всякий вечер являлись на площадь Спасения без какой-либо предварительной договорённости. В этом непритязательном общении у костра люди находили свободу от многих условностей жизни "большого мира", а естественная темнота скрывала различия между людьми и эпохами; она одинаково хорошо прятала за своей непроницаемой ширмой бревенчатые дома и огороды, виманы и кристалловизоры. Всё растворяла она в своём бездонном нутре, делая похожим и неосязаемым. И люди вновь, как и тысячи лет назад, оказывались в мистических объятиях той же самой первобытной ночи, распростёршейся однажды над миром.

В этом маленьком уголке на краю мира было так тепло и уютно, что, казалось, там тебя никто не найдёт. Но вот как-то вечером, потребовав себе местечко у костра, заглянула на огонёк осень, и людям пришлось подвинуться - сложно было не считаться с мнением этой авторитетной дамы. Так, вечера становились всё холоднее, земля покрывалась паутинками тоненького льда, и посиделки у большого костра уже не затягивались далеко за полночь. Однако с окончанием полевых и строительных работ у поселян стало значительно больше свободного времени, и Текано предложил людям заняться активным отдыхом - ведь что за радость безвылазно сидеть до весны в своих избах? Ящеру и Криадату эта идея очень понравилась, и сообща они вытащили из памяти всё, что когда-либо читали на эту тему. Так, совершенно забытые в наше время игра в снежки и постройка ледяных крепостей, лапта, перетягивание каната и хороводы быстро завоевали сердца обитателей Города Радости. Эти незатейливые игры поддерживали боевой настрой, согревали и были видом того же самого общения, но главное - они стирали невидимые границы между жителями города, сближали их.