Ветер Безлюдья
Шрифт:
— Придурок… Есть строгие указания… Мы дружить хотим, девочка. Эту дубину его величество накажет, вот увидишь. Компенсируем тебе неудобства…
— Ты еще надейся, что она в машину с тобой сядет, — «дубина» потер ушибленный нос, из которого я не смогла выбить ни капли крови, и хмыкнул: — Посылку не забудь забрать… А ее силой.
— Она кусается, видишь же… Покалечим, и нас потом покалечат… мля, как можно было так напортачить?! Даже если притащим, он увидит, что помяли. Царьку ни слова… Хорошо. Отбой. Сегодня твой день, рыжая. Но только сегодня.
И они ушли.
Какое-то
На всякий случай я дотащила свою дубину до места, где остался мой рюкзак. Нашла его и один наушник. Второй улетел безвозвратно. Пошарив еще глазами, увидела инъектор. Достала сухие салфетки и аккуратно подобрала его, — на нем мог быть отпечаток. Отдам в надежные руки, зря у меня что ли следователь в друзьях?
На периферии скользнула тень, и я снова вскинулась. Но спасительный адреналин не взбодрил, ресурс исчерпался, сил драться не осталось. А когда разобрала, кто это, на глаза полезли слезы. Выкатились парой крупных градин и тут же иссякли:
— Андрей!
Загадка
Кухня была совсем крошечной — шестиметровой. Эта тесная и неудобная планировка встречалась в самых старых зданиях трущоб. Я даже не знала, что в такие квартиры могли вселять кого-то. Но есть и вода, и электричество, и путь к подъезду аккуратно расчищен.
— Вспоминается как я своему братишке коленки зеленкой мазал, — сказал Андрей, обрабатывая мне одну руку перекисью. — И он точно также не слушался, и везде лез, не понимая опасности.
Второй рукой я держала у скулы полотенце с бутылкой холодного молока. Убедившись, что серьезных ран нет, мы решили, что обойдусь без скорой, и Андрей довел меня до своей квартиры. Оказалось то, что она была всего через две улицы от Лазурного. И он прибежал бы к двенадцатому гораздо быстрее меня, если бы звонок застал его дома, а не в полутора кварталах севернее.
За самодеятельность мне влетело. Он отчитал меня, как маленькую и несмышленую девчонку, не постеснявшись даже крепко ругнуться. Но никакого раскаянья я не чувствовала, наоборот, гордилась собой. Я не струсила. Я дралась!
— Какой знакомый синяк на плече, — поморщился Андрей, — такой паутиной малая доза «зверобоя» след оставляет. По-хорошему тебе бы сейчас все-таки в больницу…
— Я нормально себя чувствую. А торчать в клинике… лучше сразу убьюсь! И, мало ли что там, еще запрут на принудительное лечение.
— Точно нормально? Не мутит, не болит голова, язык и глаза не сохнут?
— Да, живая я, только помятая.
Я успела рассказать Андрею по пути сюда и о карте трущоб во Дворах, и о реакции ее на имя Ильи. Он поделился, что уже о репутации этого переулка наслышан. Все местные предупреждены: гулять там или тем более глазеть нарочно, не приветствуется. Это не Колодцы, он уверен, а место встреч с гонцами. Были в трущобах такие люди, что помогали колодезным за деньги или те же наркотики, — проводили быстрее
и тайно по своим ходам, или носили посылки с мегаполиса.— Как раз в тему: я Карину нашла! И узнала, что в старом Сиверске, здесь, кроме Дворов и Колодцев есть еще Мосты и Убежища. Даже побывала в них. Вот они — ходы для гонцов…
Андрей слушал внимательно. Не вел записи моих «показаний», не снимал на видео, даже не записывал от руки на лист. Такое к делу не подошьешь, верно. Он сопоставлял факты в своей голове и глаза нехорошо тускнели:
— Илья на них работает. Выходит все так… и если Карина…
— Он тот парень, что следил за мной зимой. Посмотри запись снова — вот таким он сейчас вырос. Очень высокий, светловолосый.
Да, следователь уже знал о репутации дома на Лазурном и, кажется, успел узнать и мой характер, раз сказал «Сама не суйся». Я посмотрела на него с сочувствием и захотелось повторить слова Тимура — должны быть обстоятельства, которые бы оправдали его брата.
— Инъектор я заберу, отдам при первой же возможности коллегам.
— Карина рассказала мне, что в Колодцах не только наркоманы. Там еще и пленных держат ради жестокого развлечения. Это правда? Ты знал?
— Не хотел посвящать тебя в такие подробности. Да, забаву богатеям там устраивают на любой вкус. Жертв потом находили, живыми, к счастью, но стертыми… удобно, да? «Гербарий» служит им хорошо, творят, что хотят… суки…
Андрей закончил с моими руками и поменял бутылку в полотенце.
— Есть хочешь? Кофе сделать?
— Да, — согласилась я, подозревая о скудности его холодильника, но мне нужно было хоть что-то для восстановления сил. — Спасибо.
Он достал хлеб, блюдце с подсохшим сыром и открыл молоко. Кофе оказался растворимым и напоминал пережженный ячмень по вкусу. Что мне понравилось, — собственная бедность следователя не смущала, угостил чем смог, и вся история. Для меня это был знак настоящего доверия и дружбы.
— Андрей, что мог значить их вопрос?
— Они думают, что ты вытащила Горна, ты же ему и вызвала скорую в безопасном месте. Они про Карину не догадываются, они думают, что все сделала ты. А комнаты притона, видимо, называют как в больнице — палатами.
— У них есть даже фото, узнали в лицо. Как так? Что это значит?
— В трущобах тебе появляться не-нуж-но, вот, что это значит…
— Я старуху не оставлю. А почему сейчас они меня ищут, спустя столько времени?
Следователь развернул экран персоника и стал что-то искать. А потом вывел снимок и показал мне: фото трупа. Человек лежал на асфальте в луже крови, с блаженной улыбкой и полуприкрытыми глазами.
— Найден на прошлой неделе. Их почерк — передозировка и выброс из окна. Опознан как бывший врач, вирусолог, любитель азартных игр и должник. Убежден — он не в их основном составе был, а пришлый, только ради Гранида и его лихорадки. Упустил, сбежал, сейчас колодезные его поймали, и тот, как я думаю, рассказал, что видел с пленником девушку.
— Но не меня. Да еще в лицо? Да еще настолько хорошо, чтобы эти амбалы меня по фото искали и могли опознать? Не сходится.
Следователь со мной согласился и загадку признал.