Ветер Безлюдья

— Гранид. А тебе бутерброды понравились? Я сама сделала творожную и сырную пасту и поджарила льняные лепешки с яйцом.

— Вкусно. Классно.

И мне стало совсем радостно. Ноги отдыхали, сандалии болтались в рюкзаке, а Гранид, как и не устал сам, тащил меня к низкому солнцу — к моей развилке домой.

* * *

Утро или день? Окна были завешены так плотно, что не пробивалось света. Я проснулась в зале на узком, как рельса, диване и шевельнула пяткой. Ее до сих пор щекотало луговой травинкой, а вместо лежанки и покрывала, я еще несколько секунд прижималась к жесткой мальчишеской спине с острыми лопатками. Мне нужно домой… и так не хотелось домой…

В комнате другой мебели не было — вся противоположная стена завалена бумажными книгами в стопках, а под подоконником стоял ряд пустых цветочных горшков.

— Ай, Нюф…

Это он щекотно нюхал мою ногу, чем и разбудил. Я деревянно поднялась и деревянно прошлась по чистому полу. Пока свидетелей не было, потянулась и порастягивалась в разные стороны, сделав зарядку. Стало сносно — боль еще давала о себе знать эхом то там, то здесь, но к человеческим чувствам тело вернулось.

— Ты встала?

— Да!

— Умоешься, иди на кухню. Я работу закончу минут через десять.

Перекличка из комнаты в комнату с Гранидом, который услышал мою возню. В приоткрытую дверь я заметила свет монитора, такие же глухо занавешенные окна и спинку компьютерного кресла. Нюф зацокал когтями, проходя на кухню первее меня и закрутился в ожидании.

— Тебе чего? Еды? Воды?

Две кастрюльки с водой и остатками вареной курицы стояли под окном, и я снова спросила, как будто он мне ответит:

— В туалет хочешь?

Пес заворчал, фыркнул, стал тереться о штанины, как гигантский кот, крутя башкой и высовывая язык.

— Он уже гулял, зверюга. Просто ластится. — Гранид появился рядом. — Садись, не занимай места. Час дня уже, есть снова хочешь?

— Час дня!? — Я села на табурет и ударила сама себя по пустому запястью. — Персоник в ванной остался… Страшно смотреть, — там, наверное, лавина сообщений. Я вчера кинула с ужином маму, тетю и любимую кузину, а вместе мы так редко собираемся, что теперь обид будет вагон.

— Так не смотри. Никуда родня не денется.

— Я могу приготовить что-нибудь…

И с небольшим сомнением кинула взгляд на старую плиту и две старых сковородки у мойки.

— Сиди. Все есть — чай, кофе. Из еды — яичница, половина вареной курицы и сладкий перец в прикуску. На что согласна?

— На курицу. И на чай.

Гранид включил электрический чайник, засыпал в стеклянный заварочный — черный чай. Пока было время, а пес переключился на него, и тыкался носом уже ему в колени, он присел на корточки и стал задирать собаке верхнюю губу:

— Покажи клыки… смирно, зверь. У него с утра пасть кровила, пил, облизывался, лапой пытался чесать. Надо вернуть его хозяину. А то сбежал спасатель… не крутись!

Я посмотрела на спину Гранида, на замятый воротник его рубашки, шею с короткими подбритыми в стрижку волосами, на более заросший затылок, и захотела дунуть. Ребячась, как в детстве.

И в мыслях затолкалось одно — «скажи ему», «скажи ему», «скажи ему»… «Признайся, черт возьми, что ты — это она, и ты его помнишь!». И не могла.

Я раздваивалась в этих чувствах. Была одна сторона — в которой мне не легко набрать его номер, отправить сообщение и как-то напомнить о себе, когда не рядом. Сторона, в которой мы оставались друг другу чужими людьми, по воле обстоятельств перетерпевшими друг друга в одних стенах полтора месяца. А другая, — в которой мне с Гранидом очень легко общаться, хочется говорить все, как есть, без вранья и смущения. Сторона, в которой он свой в доску! Ведь я его всю свою жизнь знала! И в те моменты, когда он надо мной издевался — он будто говорил с Эльсой-Ромашкой, а когда вот так, по-простому и даже с теплотой — с Эльсой-Лисенком.

«Скажи ему», «скажи ему», «скажи ему»…

В этот момент я поняла чувства влюбленных, которым не легко произнести признание. Что может быть легче, чем два слова «люблю тебя», а попробуй озвучить? Вот так и мне, — «помню тебя», а язык костенеет и сердце замирает. От страха, от трепета, от пронзительной правды. А если представить, что он вот так сразу поверит? Как себя поведет? Что будет? Что он мне скажет?

— Пока не забыл, — письмо.

— Какое?

— Из тридцать седьмого ящика.

«Привет, странная.

За вещи спасибо, пригодятся. У нас есть подопечные, которые совсем беднота. Я свистну, ребята заберут, только в какой день — не знаю, но до конца месяца точно.

По встрече, дело такое: ты и наркоша, ладно, а других не нужно. Готова поговорить, хотя я не в курсе, чем еще могу помочь, когда нет ни новостей, ни новых деталей. Я все тебе рассказала.

Буду в Убежище (помнишь, где ты меня догнала?) в среду, в десять утра. Не сможешь быть — не судьба, никого за себя не присылай.

К.»

— Пойдешь на встречу с Кариной? — Я отдала письмо Граниду. Посмотрела на свою полную тарелку: — А ты не будешь что ли? Я все могу съесть?

— Глупостей не спрашивай. Есть аппетит — ешь все. Весь холодильник твой. Наркоша, это я?

— Да. Пойду пока все-таки персоник проверю.

Только родители — больше ни от кого ничего не приходило. Бури в стакане не случилось, — мама даже написала, как они хорошо провели время. Папа все донимал со статьями, просил приехать и еще раз поговорить. Гранид спросил из кухни:

— Планы на сегодня какие? Нужно куда?

— А работа?

— Не нормированная.

— Если свободен, то давай заведем Нюфа хозяину, а потом можно и домой.

В какой день добраться до карты? Как исполнить обещание проводить Илью в Почтовый? Где его искать? Как ходить по трущобам теперь, когда я знаю, что ловят меня всерьез? А с Гранидом в паре — то просто джек-пот для колодезных. После ночной стычки — все они могут вооружиться, и не только инъекторами с малой дозой «зверобоя». А еще редактор, царевич Елисей.