Ветер, кровь и серебро
Шрифт:
— Нет, — вздохнул Дикон, и Генриху удалось поймать поистине несчастный взгляд Алека, который, видимо, рассчитывал, что вопрос был адресован ему.
С Диконом у нового оруженосца отношения не сложились, как полагал Генрих, по причине элементарной зависти. Мальчишки, что поделать… Дикон, несмотря на то, что ему уже исполнилось восемнадцать, красовался перед Алеком как задиристый ребёнок и нарочно рвался выполнять поручения, которые предназначались оруженосцу, а тот терялся и, видимо, чувствовал себя лишним. Поначалу это даже веселило, но потом Генрих понял, что так недалеко и до открытой ссоры… Поэтому он собирался поговорить с ними обоими. Наверное, сейчас было самое время, но вместо слов из его горла вдруг вырвался
— Милорд, сходите прямо сейчас, — посоветовал Алек, опередив в этом Дикона.
— Ты думаешь, единственный визит избавит меня от кашля? — усмехнулся Генрих.
— Ну почему же единственный… — пожал плечами Дикон, закидывая ногу на ногу. — А если его настойки не помогают, найдите другого лекаря. Это же столица, тут на каждом углу всякие лавки, аптек тоже полно…
Генрих промолчал. Сейчас, несмотря на всё ребячество и впечатлительность, Дикон рассуждал вполне здраво Он очень вырос за последнее время — ещё пара лет, и станет совсем взрослым… И в характере его прибавилось твёрдости и силы духа, что, конечно, не могло не радовать.
— Если с вами что-то случится, отвечать перед леди Кристиной буду я, — вдруг звонко произнёс Алек, вставая. — А она прощать не любит, вы же знаете…
— Да, и меня самого она тоже не простит. Я схожу позже, не переживай, — Генрих слабо улыбнулся Алеку — его слова о Кристине очень задели за живое.
Он до сих пор хранил ту руну, что подарила ему жена на прощание, хотя на магию у него никогда не было никакой надежды. А вот на свою любовь к Кристине и её ответные чувства — была. Он знал, что пока она любит его, с ним точно ничего не случится.
Но мальчишки, наверное, правы. Стоит поберечь себя хотя бы ради Кристины.
Очередной день ожидания полз медленно и скучно. Дождь то затихал, то заряжал вновь, капли барабанили по стеклам и мостовой, тучи плотной пеленой затянули небо, и между ними иногда вспыхивали молнии, а вдалеке слышались долгие раскаты грома. В зале было сумрачно, даже свечи на столе и огонь в очаге не избавляли от этой темноты. Такое состояние навевало тоску и заставляло то и дело зевать. Генриха это бесило хотя бы от того, что зевки почти постоянно вызывали приступы кашля, от которых всё сильнее разгоралась боль в груди. Нет, кажется, это точно не простуда, а что-то серьёзнее… Из-за чего и правда следует беспокоиться.
Тут же Генрих осознал, что может сорвать переговоры этой своей внезапной болезнью. Если сляжет, то Фернанду придётся идти в королевский дворец без него, и в таком случае мирному договору не бывать, это определённо. А если Генрих всё же удержится на ногах, но продолжит кашлять, то так и прокашляет все переговоры — и в прямом, и в переносном смысле этого слова. И тогда, как и опасалась Кристина, с большой вероятностью начнётся война, и его маленькому отряду придётся принять первый удар…
Генрих покачал головой, перетерпел очередной приступ кашля, вызвавший острую боль где-то в лёгких, и негромко позвал:
— Алек! — когда мальчик встал и приблизился, вытянувшись, словно струна, он улыбнулся. — Сходи и всё-таки позови лекаря, — и сунул ему две серебряных монеты — одну лекарю, другую — самому Алеку.
Вечером он всё же рискнул отправить одно письмо Кристине. Нарочно не стал писать в нём ничего серьёзного, что касалось переговоров или их передвижений, про болезнь тоже ни слова не сказал, чтобы жена не беспокоилась о нём — ей сейчас и своих беспокойств хватало. Поведал лишь о своих чувствах и переживаниях, написал, как скучает и ждёт их скорейшего воссоединения. Поинтересовался, как дела у Джеймса, у Хельмута и герцогини Вэйд, не слышно ли чего о Карперах… И отправил, подсознательно чувствуя, что ответа, как и раньше, не последует, но всё же в глубине его души затаилась слабая, едва тлеющая надежда хотя бы раз получить заветный свиток с печатью Коллинзов, увидеть знакомый почерк —
небрежный, напоминающий книжный полуустав… Прочитать всё, до последней буквы, и не раз, слыша в голове голос любимой женщины.А на следующий день послы фарелльского короля наконец-то пригласили их на переговоры.
Элис прошла в тёмную комнатку с низким потолком, с маленьким, закрытым плотными шторами окошком и единственной крошечной свечкой на небольшом прикроватном столике. День был светлый, солнечный и тёплый, но в комнатке царил вязкий, кожей ощутимый полумрак. Даже дышать стало тяжелее, и женщина невольно прижала ладонь к груди, делая тяжёлый вдох.
Муж лежал в своей скромной постели, открыв глаза и сверля пустым, бездумным взглядом потолок. Элис казалось, что он даже не моргал и не дышал… может, умер уже без её помощи? Она пригляделась. Да нет — грудь его ещё слабо поднималась и опускалась в такт дыханию. Что ж, вот-вот это всё закончится. Интересно, осознаёт ли Киллеан свою скорейшую кончину? Предчувствует ли её? Он всё-таки маг, пусть и не очень талантливый (столько лет спокойно пил зелья вместе с винами и ничего не заподозрил! Элис горько усмехнулась, подумав об этом), может, боги послали ему какое-нибудь тайное знание напоследок…
Она медленно прошлась по комнате, провела пальцем по пыльной столешнице, приблизилась к окну и резким жестом распахнула шторы, впуская в комнату длинные солнечные лучи, в которых тут же заплясали тысячи тысяч пылинок. Свет не ослепил Элис, зато она краем глаза заметила, как Киллеан резко зажмурился — веки пока ещё слушались его. И снова усмехнулась. Сегодня её отчего-то одолевало странное веселье, смешанное с внезапным необъяснимым страхом. Она кое-как уняла дрожь в руках, только вот чересчур частые удары сердца всё равно сбивали с толку. Элис ведь так давно этого хотела… Так откуда же этот страх?
Она ещё несколько минут стояла у окна, изредка оглядываясь на постель Киллеана. Ему ещё не исполнилось шестидесяти, но выглядел он куда хуже, чем восьмидесятилетний старик — побочные действия зелий давали о себе знать. Его некогда светло-русые волосы, густые и блестящие, совершенно выцвели и теперь напоминали пепел; кожу на лице, шее и руках покрыли глубокие и частые морщины, а вены вздулись и посинели. Элис удивлялась, почему он ещё не умер от преждевременной старости… Но Киллеан отчего-то хватался за жизнь, судорожно цеплялся за неё своими костлявыми, узловатыми пальцами, впивался жёлтыми полусгнившими зубами, не желая проваливаться в бездну смерти.
Что ж, сейчас Элис его подтолкнёт.
Собравшись с духом, она отошла от окна и, парой шагов преодолев отделяющее её от Киллеана расстояние, наклонилась над постелью мужа. Тот даже не шелохнулся, даже не взглянул на Элис. Это отчего-то жутко разозлило её. Она протянула руку, схватив Киллеана за подбородок, и заставила повернуться к себе лицом.
— Смотри на меня, — прошипела она. Муж тут же, явно ей назло, закрыл глаза, и ей пришлось с размаху ударить его по щеке. — Смотри, — велела она ещё жёстче. — Смотри так, как смотрел в мои глаза во время нашей свадьбы и лгал, лгал мне, жрице и богам, что будешь любить меня, защищать и поддерживать! Смотри, ты же так смотрел мне в глаза, когда издевался надо мной ночами… Смотри, жалкая ты тварь… Я хочу, чтобы мой взгляд был последним, что ты увидишь в этой жизни.
Киллеан снова попытался отвернуться, и снова она, поддавшись обжигающей грудь ярости, ударила его по щеке. Пощёчины были звонкими, и их мог услышать кто-то в коридоре… Но Элис было уже плевать. Дикий, безумный, горячий гнев смог убить её страх, и теперь она не боялась ничего.
Эти две пощёчины были ничем по сравнению с теми побоями, что наносил ей муж много лет назад, и она с радостью бы ударила его ещё несколько раз, но нельзя было терять время — пора исполнять то, что она задумала.