Ветер нашей свободы
Шрифт:
Парень открыл свой бизнес — где-то покупал, что-то продавал. В общем, крутился, как белка в колесе, потому что по-другому просто не мог. Что и говорить? Он был талантливым бизнесменом. И лучшие красавицы падали к его ногам, и сильные мира сего готовы были заключать с ним выгодные сделки, уважали и считались. Но однажды Миша влюбился. Да так сильно, что от любви той спасу не было никакого. Ну что тут плохого? Люби и будь любимым —
живи и радуйся. Да только избранница попалась ему не самая обычная, а
Только не любят некоторые, чтобы им рога наставляли. И тот муж, чья жена так приглянулась нашему герою, тоже не захотел диким сайгаком по городу бегать.
Обломил он свои рога одним решительным движением и исполосовал ими лицо нашего Михаила. Так, чтобы он уже никогда не то, что не смог, а даже и не подумал кому-то там улыбаться или глазки строить.
— Но он же мог сделать себе пластическую операцию? — спрашиваю, когда Фил заканчивает рассказывать о трагедии, изменившей жизнь человека. Это так ужасно, настолько больно, что дышать трудно. Никогда не понимала такой неоправданной жестокости.
— Мог, конечно, если бы деньги были, — вздыхает Филин. — Но муж той женщины, дико разъяренный произошедшей ситуацией, не выпускал Мишу из подвала, пока травмы не зарубцевались. За это время, что он находился в неволе, истекая кровью и мучаясь от боли, его счета обнулили, так что на свободу Клоун вышел абсолютно бедным человеком. А с лицом, будто сошедшим со страниц комиксов о Джокере, как ты понимаешь, сложно что — то заработать.
— Печально, — вздыхаю, представив, что пережил Клоун за ту неделю, что его держали в подвале. — А вы откуда знакомы?
— Он как — то раз бросился мне под колеса, — слышно, что Филу тяжело вспоминать те события. — Хотел покончить с собой и выбрал меня в качестве своего убийцы, да только номер не прошел. Помню, выскочил на дорогу, чуть было не отметелил самоубийцу. Веришь? Я в ярости был! Но когда увидел, сколько боли в его глазах, да и вообще, посмотрел на обезображенное лицо мужика, то понял, что человека спасать нужно.
— Спас?
— Ну, как видишь, живой и даже адекватен, значит спас, — смеется Филин, и снова мурашки бегут по коже.
Мы сидим, не говоря больше ни слова, а колесо обозрения медленно, но верно приближает нас к звездам.
20. Визитёр
Мы катались несколько часов, пока меня не начало мутить. Я, конечно, в восторге от колеса обозрения, но, как оказалось, у всякой любви есть свой предел. У любви к аттракционам так точно.
Когда подъехали к моему дому, увидела свет, горящий на кухне — значит, Серж спать не ложился, ждал меня. Немного неловко, что заставила брата волноваться, даже ни разу не позвонила. Но, с другой стороны, я уже достаточно взрослая, чтобы самой распоряжаться своим временем. Тем более, не просто гуляла, а работала.
— Останешься ненадолго? Выпьешь хоть чаю? — лелею робкую надежду, что Фил задержится сегодня, останется рядом, но он непоколебим в своем желании не торопиться.
Вхожу в квартиру, и дверь за
мной захлопывается. Ожидаю услышать быстрые шаги спускающегося по лестнице Филина, но за дверью тишина, как будто он не торопится уходить.— Птичка, поверь, — слышу приглушённый голос с той стороны двери, — я не нужен тебе. Со мной сложно, я умею только рушить: души, судьбы. Во мне нет ничего хорошего. Но, черт возьми, как бы мне хотелось верить, что кто-то еще способен испытывать ко мне что — то светлое. Но улетай от меня, Птичка, я сломаю тебя. А мне бы не хотелось причинить тебе хоть каплю боли — ты слишком для этого прекрасна.
Не успеваю ничего ответить — слова застревают в горле, а он уже бежит вниз по лестнице, громыхая цепями на голенищах.
— Вернулась, блудная сестра, — ухмыляется Серж, потирая красные от усталости глаза. — Думал, сегодня и не увижу тебя уже.
— Почему не ложился? — спрашиваю, сглатывая подступившие к горлу рыдания. — Тебе же на службу возвращаться, а ты как зомби.
— В первый раз, что ли? — смеется брат, сложив мощные руки на широкой груди. — Расскажешь, как все прошло? Тебя не обижали? А то ты грустная какая — то…
— Просто устала, не обращай внимания, — пытаюсь говорить как можно спокойнее, хотя сейчас у меня одна мечта — остаться наедине со своими мыслями и, наконец, понять, в какой чертов переплет я попала.
— Иди, отдыхай, — говорит Серж и подходит, чтобы помочь раздеться. — Может, кушать хочешь? Или кофе сварить? Будешь кофе?
— Знаешь, наверное, буду, — киваю и наклоняюсь, чтобы снять кроссовок. — Даже, если потом и не смогу уснуть, черт с ним.
— Симпатичные носочки, — хмыкает Серж, указывая рукой на мои ноги. — Подарок или сама ночами бессонными вязала?
— Отстань, — смеюсь, избавившись, наконец, от обуви. — Делать больше нечего, только вязать и остается.
Поднимаю с пола костыли, которые так и лежат тут все то время, что меня не было. Будь я в конец романтической дурочкой, сейчас бы развела целую историю о том, что они еще хранят тепло от прикосновения к ним Фила, но жизнь — не любовный роман и костыли — только лишь костыли.
Ковыляю на кухню, а из головы не идут слова, сказанные Филином на прощание. Он испортит мне жизнь? Как будто мое унылое существование можно чем-то испортить.
— Ты так и не рассказала, как все прошло, — спрашивает Серж, ставя передо мной чашку с кофе. Ароматный дымок поднимается над напитком, а я вспоминаю, как тайком вдыхала запах сигарет, что курил Фил. Незаметно трясу головой, чтобы хоть как-то избавиться от навязчивых, отравляющих душу воспоминаний.
— Нормально прошло, — отвечаю, думая о своем. — Кучу фоток наделала, с интересными людьми познакомилась. Все замечательно.
— Что-то по тебе не скажешь, — вздыхает брат и хмурится. — И еще от тебя алкоголем пахнет…
— Вот только не начинай! — вскрикиваю, потому что у Сержа настоящая паранойя насчет веселящих веществ. — Выпила всего одну бутылку пива, что тут такого?
— Да ничего, конечно, только зачем?
— Затем, что мне нужно было расслабиться и немного успокоиться.
— Что там такого происходило, из-за чего ты разнервничалась?
— Серж, ты еще протокол дознания начни вести! — если он продолжит гнуть свою линию, то я за себя не ручаюсь. — Прицепился, как пьяный до радио.
— Ладно, проехали, — говорит и делает глоток кофе. — Но они там точно приличные люди?