Ветер нашей свободы

— Что-то ты грустный, — пытается завести разговор водитель, но мне совсем не хочется открывать рот и о чем-то там рассказывать. — Что-то стряслось?

— Да все нормально, — говорю, не поворачивая головы. — Просто тороплюсь.

— Ну, это бывает, — говорит мужик, и я чувствую в его голосе улыбку. — Сейчас вообще все торопятся, спешат, но все равно никуда не успевают, как бы быстро ни бежали. Наверное, век такой.

Я продолжаю молчать, потому что не привык перед кем-то обнажать душу. Не умею. Да и не хочу. Водителю, в конце концов, надоедают попытки вывести молчуна-пассажира на разговор, и дальше он уже не пытается со мной разговаривать — бесполезно. Машина несется на всех парах — видно, мужику действительно нужны деньги. Или просто лихач. Но как бы быстро он не мчался, мне нужно быстрее — даже кратковременные остановки на светофорах безумно раздражают. Жалею, что со мной нет Фрэнка — с ним мы были бы давно на месте.

— Парень, почти приехали, — слышу голос водителя, вырывающий меня из раздумий.

— Отлично, — бурчу себе под нос, лезу в бумажник и достаю обещанную добавку к оплате. — Вот, как и обещал. Все по-честному.

— Щедрый ты, — серьезно глядя на меня, говорит мужчина. — Видать, сильно допекло.

— Даже не представляешь, до какой степени. И лучше не представлять.

— Знаешь, — произносит водитель, когда его раздолбайка останавливается на парковке возле пункта назначения, — я многое в жизни видел и научился разбираться в людях. Ты — неплохой парень. Я это сразу понял. И остановился не только лишь потому, что ты размахивал деньгами — не настолько в них нуждаюсь. Просто ты выглядел таким потерянным, разбитым — сердце защемило. А еще ты очень похож на моего сына. И почему-то захотелось помочь, раз своему мальчику не смог.

— Спасибо, — отвечаю, наблюдая, с какой силой мужчина вцепился в руль, как побелели его костяшки. — Просто спасибо.

— Мне было не сложно, так что не стоит благодарности.

Не знаю, что сказать, поэтому просто открываю дверь и выхожу на улицу.

— И все-таки спасибо, — говорю перед тем, как захлопнуть дверцу. На прощание мужчина одаривает меня грустным взглядом полных боли глаз.

Но мне некогда предаваться чьим-то грустным воспоминаниям — бегу со всех ног к "Банке", потому что совсем не уверен, что успел. Пока несусь, как взбесившийся конь, перед глазами мелькают картинки обезображенного, истекающего кровью тела Брэйна. Я не сентиментален, но знаю, что без татуировщика мне будет невыносимо трудно. А еще очень пусто.

На площадке перед мастерской непривычно безлюдно и мертвенно тихо. Как на кладбище. Но внутри гаража слышатся шум, крики и какие-то споры. Распахиваю дверь и влетаю в помещение.

Не сразу удаётся сфокусировать зрение и понять, что тут происходит, а когда мне это все-таки удается, холодный пот выступает на коже.

— Филин, наконец-то, — восклицает Арчи. — Думали, уже не приедешь.

Он стоит, сложив руки на груди, бледный и непривычно серьезный. Зеленые глаза пылают гневом.

— Фил, может, хоть ты на него повлияешь, — слышу голос Роджера, сидящего на бочке, заменяющей ему стул. — Не хочет, засранец эдакий, в больницу ехать.

— Что произошло? — спрашиваю, быстро подойдя к дивану, на котором лежит бледный Брэйн.

— На него напали, — говорит Арчи и переводит взгляд, полный бушующей ярости, на татуировщика. — Подрезали. А он и слышать о госпитализации не хочет. Тебе нужно к врачу! Как ты не понимаешь?! То, что мы тебе рану промыли и пластырем заклеили до задницы — нужно зашивать!

— Не хочу в больницу, — произносит Брэйн каким-то не своим, слишком тихим, голосом. — Не заставите — я уже взрослый мальчик.

— Почему? — ревет, как раненый зверь, Арчи, кажется, потерявший остатки терпения. — Ты совсем идиот? Решил Богу душу отдать на нашем диване? Что мы тебе плохого сделали?!

— Не ори! Без тебя тошно, — говорит татуировщик и слабо улыбается. — В больнице ментов сразу вызовут, а оно нам надо? Сейчас Фельдшер приедет, я позвонил ему, поколдует надо мной, и все будет в лучшем виде.

— Да что случилось-то? — повторяю не дающий покоя вопрос. То, что Брэйна подрезали и так понятно. Открытым остается вопрос: «Почему?». — Кто-то мне расскажет, что за хрень здесь творится?!

— Он не признается, — психует Арчи. — Мы уже чуть ли не пытали его — молчит, как партизан.

— Я сказал, что ничего не буду говорить, пока Фил не приедет, потому что это, мне кажется, его в первую очередь касается.

— То есть подрезали тебя, а касается это Фила? — удивляется Роджер, спрыгивая с бочки. — Что ты имеешь в виду? Кто это был? Ты рассмотрел? Что они от тебя хотели? — рыжий бомбардирует вопросами потерпевшего.

— Если бы я сам знал, — слабо улыбается Брэйн. — В общем, дело было так…

— Может, не будешь пока рассказывать? — с тревогой спрашивает Арчи, кивком указывая на пропитанный кровью большой пластырь, прикреплённый к боку раненого. — Не трать силы, да и Фельдшер уже пришел.

Дверь распахивается, и в мастерскую уверенными размашистыми шагами входит тот, кого все называют Фельдшером. Невысокий, щуплый мужчина средних лет, деловитый и собранный — наш друг, а по совместительству личный лекарь, врачующий нашу честную компанию оптом и в розницу.

— Слава богам, — облегченно вздыхает Арчи, завидев Фельдшера.

Тот быстро подходит к бледному, потному Брэйну и, нахмурившись, смотрит внимательно на него, переводя взгляд с лица на пластырь.

— Так, сейчас помою руки и вернусь, — говорит он, ставя свой чемоданчик на диван рядом с пациентом. — Не шевелиться и не разговаривать, пока не вернусь.

— Тогда можно будет разговаривать? — хрипло смеётся Роджер, но осекается, поймав сердитый взгляд эскулапа.

— И тогда не нужно болтать, — резко произносит Фельдшер и удаляется в комнату, где находится раковина.

— Суровый он все-таки, — задумчиво изрекает Арчи. — Но зато у него руки золотые.

— Глянул бы я на тебя, если бы в военном госпитале трудился, — говорит Брэйн и кашляет. Пластырь сильнее окрашивается вытекающей по капле жизнью татуировщика.

— Я же просил не разговаривать! — восклицает Фельдшер, хлопнув дверью.

— Извини, друг, не хотел, — говорит татуировщик и, откинув голову на спинку дивана, закрывает глаза и затихает.

— Интересно, при чём тут ты? — спрашивает Арчи, когда мы отходим в другую сторону мастерской, чтобы не мешать хирургическим манипуляциям, и рассаживаемся на крутящихся барных стульях.

— Знать бы еще, — отвечаю, доставая бутылку пива. Напряжение так высоко, что мне просто необходимо выпить. — Но что-то мне это совсем не нравится.

— Вот и я не понял, о чем он, — пожимает плечами лысый. — Может быть, он бредил? Ну, там, потеря крови, все дела. Возможен же такой вариант?

— Это был бы самый лучший вариант из возможных, — отвечаю, с сильным хлопком, открывая бутылку пенного эликсира.

— Пусть Брэйн очухается, и тогда все узнаем, — говорит Роджер — как всегда, рассудительный и самый оптимистичный из нас. — Чего панику раньше времени разводить? Имейте хоть каплю терпения, головы вы горячие.