Ветер нашей свободы

— Вот ты загнул, — смеется Арчи. — Снова тебе Ястреб покоя не дает. Отстань от пацана. Тем более, что он уехал сейчас в столицу и точно не мог напасть на Брэйна, да и не стал бы с ним разговаривать — татуировщик слишком хорошо знает его голос.

— Да это я к слову, — поднимаюсь с места и чувствую, как мир плавно кружится перед глазами — наверное, последняя бутылка была лишняя. — Короче, ничего я пока не знаю и сейчас вряд ли в чем-то разберусь. Тем более, мне нужно в одно место — я обещал.

— К ней поедешь? — открывает глаза Арчи и резко садится.

— Да, нужно предупредить, что ей может угрожать опасность.

— Правильно Филин говорит, — кивает рыжий. — А нам нужно продумать план дальнейших действий.

— Поспите пока, — говорю, направляясь к выходу. — И протрезвейте.

— Фил, как ты поедешь?! — кричит Арчи мне в след. — Ты же пьяный в дымину! Не дури!

— Я такси вызову, — говорю, не оборачиваясь. — Фрэнка завтра заберу.

Мой ответ всех устраивает, и уже через секунду дверь за мной закрывается с сильным хлопком. Достаю сигареты, закуриваю и вынимаю из кармана телефон.

Еще минут двадцать, и я позвоню в ее дверь.

И наплевать на то дерьмо, что творится вокруг меня. На то, что я пьян, как черт. Наплевать даже на то, что Птичка из-за меня может оказаться в полнейшей заднице. Мне нужно ее увидеть, поцеловать. Буду целовать ее, пока она не попросит о пощаде, а уже после этого подумаю, как быть дальше.

29. Заслуженное доверие

— Ты меня простишь? Я пьяный, — вваливаюсь в открывшуюся дверь и чуть не падаю на Птичку. — Но я же обещал. И приехал.

— Ой, — говорит она, чудом отпрыгнув в сторону. — Что случилось?

— Ничего, — нагло вру. — Просто напился.

— Неужели? Совсем ничего не случилось? Просто взял и напился?

— Да, — киваю. — Умница.

— Ты алкаш, что ли? — притворно вздыхает и, прищурившись, смотрит мне в глаза. — Свезло так свезло — алкоголика подсунули.

Сейчас стою, оперевшись на стену. Я не слишком пьяный, просто немного голова кружится, но даже в таком состоянии вижу, как она прекрасна: на лице ни грамма косметики, темные, отливающие бронзой, волосы красивыми волнами лежат на плечах, большие глаза блестят.

— Ты хоть закусывал? Или только пил? — хмурится девушка, наклонив чуть в бок голову, продолжая внимательно на меня смотреть. Словно ищет ответ на какой-то вопрос.

— Не хотелось кушать, да и не было ничего существеннее засохшей колбасы.

— Пойдем, у меня много еды наготовлено, — улыбается Птичка и протягивает мне руку. — Я, когда нервничаю, всегда готовлю. Сейчас столько всего наварила и нажарила, что самой никогда не съесть. Пошли.

Господи, эта девушка еще и готовить умеет. За что мне такое счастье?

— Присаживайся, сейчас тебе суп налью, — щебечет Птичка, смешно прыгая на одной ноге.

Я не спорю — на это у меня нет ни сил, ни желания, просто сижу, подперев щеку ладонью, и смотрю на хлопочущую девушку. Она показывает чудеса эквилибристики и акробатики, балансируя с тарелкой дымящегося ароматного супа в руках.

— Хорошо пахнет, — говорю, беря протянутую ложку. — И на вид прекрасно.

— На вкус еще лучше, попробуй, — улыбается, присаживаясь напротив.

— А что это за суп?

— Сырный крем-суп, — отвечает, пододвигая мне плетеную мисочку с нарезанным хлебом. — Однажды в каком-то журнале вычитала рецепт, но все не было повода приготовить. Сегодня решилась.

— Раньше ты так сильно не нервничала? — смотрю на нее, отложив в сторону столовый прибор. — Что тебя гложет? Расскажи мне, постараюсь понять.

— Не выдумывай, тут не о чем говорить, — вздыхает и, отвернувшись, пытается что-то рассмотреть в ночной черноте за окном. — Просто какое-то нехорошее предчувствие, но со мной такое случается. Не обращая внимание.

— Как хочешь, — пожимаю плечами, — но суп бесподобный.

— Правда? — смотрит на меня широко распахнутыми глазами, в которых плещется счастье.

— Правда, — улыбаюсь, набирая полную ложку восхитительной ароматной жидкости. — Мне кажется, никогда ничего вкуснее не ел.

И я не вру. В моем полуголодном детстве не принято было объедаться, да и нечем. Мать тратила все деньги на себя, своих дружков и шмотки, а после и на спиртное. Я крутился как мог: разносил газеты, мыл автомобили богатых толстосумов, помогал ребятам в авторемонтной мастерской. От голодной смерти меня частенько спасали родители Арчи: отец просил помыть его машину, за что щедро платил; мама нанимала мыть в ее магазине окна. А еще у них по воскресеньям на обед накрывался такой стол, что можно было слюной подавиться и от восторга задохнуться. И каждую неделю, с самого раннего детства, я был обязательным гостем их маленького праздника, где мог наесться от пуза, до темноты в глазах и головокружения. Ирма, мать Арчи, всегда подкладывала мне в тарелку лучшие кусочки. "Ты такой худенький, просто прозрачный, кушай, милый", — приговаривала самая добрая женщина на свете, глядя на меня полными затаенной печали большими зелёными, как у сына, глазами. Наверное, никто и никогда в моей жизни не был добрее, чем эта красивая, ухоженная бизнесвумен. Никто не заботился обо мне, но сейчас, сидя на этой крошечной кухне и поедая вкуснейший суп, чувствую такое тепло внутри, как будто мне снова семь, а ласковая женщина, сидя рядом, приговаривает: "Кушай-кушай, милый мальчик".

— Наелся? — спрашивает Птичка, разламывая ломтик хлеба на маленькие кусочки.

— Нет, — честно отвечаю, отодвинув от себя пустую тарелку. — Еще хочу. Если все остальное такое же вкусное, как и этот суп, то у меня инсульт от восторга случится.

— Не нужен нам инсульт, — смеется Агния и поднимается, чтобы положить мне еще что-то. — Ты мне живой и здоровый пригодишься.

— Согласен, живой и здоровый я гораздо эффективнее.

Она снова краснеет и отводит глаза, будто я сказал какую-то пошлость. Мне нравится это ее качество — покрываться румянцем от любого намека на интимный момент.

— Что у нас на второе? — спрашиваю, чтобы отвлечь девушку от смущающих ее мыслей.

— Паста и кордон блю, — ставит передо мной тарелку, от которой облачком распространяется вокруг, лишающий рассудка, аромат. — Надеюсь, тебе понравится.

— Шутишь? Конечно, понравится. Да мне уже нравится! — я в таком восторге, будто в лотерею выиграл.

Птичка заливисто смеется и поворачивается, чтобы налить мне кофе.

— А почему сама ничего не ешь? — спрашиваю у девушки, продолжающей издеваться над несчастным куском хлеба.

— Я, когда готовлю, часто пробую, — усмехается, не поднимая на меня глаз. — И вообще, люблю наблюдать, как другие едят и не переношу, когда на меня в момент трапезы смотрят.

— Птичка, ты меня стесняешься? Боишься? — спрашиваю, резко отодвинув от себя тарелку. — Мне почему-то казалось, что я не какой-то там другой, не посторонний человек в твоей жизни. Неужели ошибался? А если я прав, и ты действительно хоть что-то ко мне испытываешь, большее, чем к другим, то неужели нельзя расслабиться, черт возьми?