Ветер с океана

Кантеладзе, сорвав трубку с телефона, раздраженно закричал:

— Где очередная радиограмма? Почему не несете радиограммы?

Он услышал, что новой радиограммы не принято, и снова стал ходить по ковровой дорожке. Несколько минут прошли в молчании, потом торопливо вошел диспетчер с лентой в руках. Кантеладзе вслух прочитал:

«Луконин начал спасательные работы. Две трети экипажа „Коршуна“ приняты на борт „Резвого“, Никишин с оставшимися успешно поддерживает траулер на плаву. Ураган ослабел, скорость ветра падает. Луконин скоро приступит к освобождению винта на „Коршуне“ и заделке пробоин. Повреждения на других судах выправляются силами самих команд. Березов».

— Наконец-то! — Кантеладзе передал радиограмму Соломатину.

Диспетчер стоял, словно ожидал, что к нему обратятся с вопросами. Кантеладзе, вдруг снова вскипев, крикнул:

— Что еще случилось?

— Елизавета Ивановна только что звонила, — негромко сказал диспетчер. — Интересовалась, нет ли радиограммы от мужа…

— И ты ей сказал? Ты ей все сказал?..

— Я сказал, что радиограмм пока не поступало. И когда придут, сами ей позвоним.

— Правильно ответил. Теперь иди, дорогой, теперь иди! И если что будет, немедленно сообщай.

Кантеладзе опять возвратился в кресло, устало положил на стол волосатые руки. За окном рассвело, дневной свет смешался с электрическим. Лицо управляющего в смешанном свете казалось бледно-серым.

— Вот так, дорогие мои, — заговорил он. — В океане свои заботы, а у нас свои. Такой капитан, такой рыбак погиб!.. И надо отвечать его жене… А что мы знаем? И когда узнаем, как рассказывать?

— Один из нас должен поехать к ней, — ответил Алексей.

— Я не поеду, — дрогнувшим голосом сказал Соломатин. — Поймите меня, товарищи: я не могу разговаривать с Елизаветой Ивановной.

Кантеладзе опять вскочил и взволнованно заходил по кабинету.

— Понимаю, — сказал он через минуту. — Значит, ты, Алексей Прокофьевич.

— Значит, я, — отозвался Алексей и потянулся к телефонной трубке.

Алексей сообщил жене, что Доброхотов погиб в океане, и попросил возвратиться домой: сегодня Елизавету Ивановну нельзя оставлять одну.

— Пойдешь вместе с Олей, — сказал Соломатин. — Я позвоню, чтобы ждала твоего прихода.

Вошел диспетчер с новой радиограммой. Березов извещал, что спасательные работы на «Коршуне» завершены, что в океане найдены мертвые Шмыгов с мотористом Сидельниковым на связке буев, и описывал, как погибла «Ладога».

— Теперь я иду, — сказал Алексей.

На улице было совсем светло. Алексей остановил машину неподалеку от дома, но не поднялся сразу наверх, а обошел дом садом: Елизавета Ивановна могла увидеть его из окна — пришлось бы объясняться без Ольги Степановны. Стараясь, чтобы шаги по лестнице не донеслись в квартиру Доброхотова, он тихо стукнул в дверь Соломатина. Дверь так же тихо раскрылась. Алексей вполголоса рассказал о несчастье, дал последнюю радиограмму Березова. Ольга Степановна, побледнев, положила руку на грудь. Алексей ожидал, что она станет договариваться, как держаться с Елизаветой Ивановной, сразу ли сообщать о горе или готовить к страшному известию исподволь. Но Ольга Степановна сказала:

— Алексей, пожалуйста… Я знаю, ты не способен что-либо скрыть. Что с Сережей? У него был такой голос…

Алексей помедлил с ответом.

— Он сам тебе скажет о своем состоянии.

— Он не скажет. Он будет щадить меня. Но ты скажи откровенно… Я боюсь одного: он не может не думать о том, что должен бы сегодня быть на месте Николая Николаевича.

Алексей сухо ответил:

— Ты должна радоваться, что Сергей сегодня не в океане. Можешь чувствовать себя счастливой.

Она чуть не крикнула:

— Да, радуюсь! Я женщина, не требуй от меня сверх того, на что я способна. Но могу ли я быть счастливой, если Сережа сейчас грызет себя? Ты подумал об этом?

Она стала вытирать слезы. Алексей печально сказал:

— Как разговаривать с Елизаветой Ивановной? Все спрашиваю себя об этом и все не могу найти ответа.

— Пойдем, Алексей, — Ольга Ивановна порывисто встала. — Не будем ни о чем заранее уславливаться. Одно наше совместное появление скажет Лизе больше, чем все осторожные подходы.

Алексей спускался на первый этаж позади Ольги Степановны. Она постучала в дверь. Елизавета Ивановна, открыв, радостно заулыбалась подруге. Но увидев, что за ней входит Алексей, Елизавета Ивановна вдруг схватилась рукой за стену, потом медленно, словно не держали ослабевшие ноги, отодвинулась в комнату.

— Я знаю — несчастье! — воскликнула она, обретя через несколько секунд голос. — Мне так странно отвечали из диспетчерской!.. Алексей Прокофьевич, ради бога!..

Алексей опустил голову. Ольга Степановна быстро сказала:

— Лизанька, родная моя! Да, несчастье… Помнишь, мы не раз с тобой гадали, как нашим в океане… Лизанька, милая, так все ужасно!

Елизавета Ивановна опустилась в кресло, вся побелев. Алексей подошел к ней.

— Сегодня ночь в Атлантике разразилась буря, Елизавета Ивановна. На «Ладоге» отказал двигатель, судно заливало водой…

Она протянула руку, с усилием прошептала:

— Покажи!..

Он дал ей радиограмму Березова.

Она прочла ее, посмотрела остекленевшими глазами куда-то вдаль, снова перечла радиограмму, рука, не выпускавшая листочка со страшным известием, упала. Елизавета Ивановна закрыла глаза, стала заваливаться набок. Ольга Степановна обняла ее, целовала, что-то шептала и плакала. Алексей стоял перед ними, понимая, что надо сказать что-то утешительное, — и одновременно сознавал, что любые слова будут оскорбительно малы. А Ольга Степановна все плакала, все обнимала Доброхотову, та тесно прижалась головой к ее груди, бессильно молчала…

Ольга Степановна сделала знак Алексею, чтобы он уходил. Он медленно повернулся, медленно пошел к двери, там остановился. Ольга Степановна жестом снова велела уйти. Он тихо удалился, постоял минуту в парадном. Снаружи вбежала Мария. Он показал рукой на дверь.

— Лиза в сознании? Кто с ней? Я взяла чемоданчик с лекарствами.

Он глухо ответил:

— С ней Ольга. Елизавета Ивановна молчит, а Оля плачет около нее. Оля попросила меня уйти.

Тогда и Мария заплакала. Она обняла мужа, опустила голову на его плечо, вся тряслась от рыданий. Алексей, молча сжав губы, подтолкнул жену к незапертой двери. Еще никогда ему не хотелось так самому заплакать. И он всей болью души ощущал, что слезы, какие лились у Марии и Ольги, были сейчас единственным утешением, в каком нуждалась жена Доброхотова.

2

Несколько траулеров, закончив рейсовый срок, возвращались в порт, среди них «Бирюза». Карнович в последний раз сдал на «Тунец» улов, получил от Березова последние наставления, принял радиограмму из «Океанрыбы» с благодарностью за спасенье команды «Ладоги» и налегке «побежал» из Атлантики в Северное море. Экипажу не терпелось поскорее прийти домой. Но беспокойный капитан помнил, как им повезло в Северном море, когда осенью шли на промысел, и все поглядывал на эхолот: неутешительный прогноз промразведки подтверждался, «большая сельдь» в этом году в здешних водах не шла, но ловить удачу можно было и там, где не развертывали регулярного промысла.