Викинги. Потомки Одина и Тора

Другая тема, заслуживающая обсуждения в связи с декоративным искусством викингов, — рисунки на готландских камнях. Сотни мемориальных камней были высечены из известняка с начала V в., и, когда речь идет о периоде, предшествующем эпохе викингов, и самой викингской эпохе (особенно для VIII и XI вв.), они являются очень информативным источником. Основные сюжеты рисунков — все те же: корабли, люди, обороняющие дом, воин, пришедший в Вальгаллу, которому женщина подносит рог, сцены из легенд о богах и героях. В начале книги, описывая петроглифы Богуслена, Чивика, Симриса, мы говорили, что они представляют собой настоящие картинные галереи бронзового века. Мемориальные камни Готланда исполняют ту же роль по отношению к эпохе викингов. Мы рассмотрим три из них, хорошо известные и многократно воспроизводившиеся на фотографиях: Ардре VIII, Лёрбро I, Клинте Хуннинге I. Первый камень, чуть больше двух метров высотой, немного сужающийся к «шейке» и с обычным полукруглым завершением, сплошь покрыт Рисунками. В верхней округлой его части, отделенной в районе «шейки» бордюром, слева изображена Вальгалла, чертог с тремя арочными входами, над которыми располагаются еще семь проемов. Под ней — группа людей, несущих над головой что-то вроде шеста. Справа представлен Один, скачущий на своем восьминогом коне Слейпнире, а выше — поверженный воин: даже мертвый он не выпустил меч. Среди огромного количества рисунков в нижней части камня (существенно большей по площади) поддаются истолкованию далеко не все. Можно упомянуть викингский корабль в левом верхнем углу, несущийся на всех парусах по высоким крутым волнам. Впередсмотрящий стоит на носу, кормчий на корме у руля, вся команда при оружии. Узнается привязанный Локи и его жена Сигюн, собирающая в рог капающий на мужа яд, а также отдельные эпизоды песни о Вёлюнде. Мы видим кузницу Вёлюнда с клещами и молотами, обезглавленные тела сыновей Нидуда и Вёлюнда, в птичьем облике улетающего от дочери Нидуда Бёдвильд. Слева от нее Тор и Хюмир ловят на удочку Мирового Змея. Внизу в центре изображена некая постройка, а в ней — двое людей и корова, привязанная на веревку. Конец веревки держит находящийся снаружи человек. Справа от хлева с мощеным полом стоит собака. Пять остальных картинок не объясняются столь однозначно и, по мнению автора, едва ли заслуживают объяснения.

Камень из Лёрбро по композиции проще. Он меньше, чем ардреский и изображения на нем отделены друг от друга четкими горизонтальными линиями. В полукруге над «шейкой» представлена битва. Орлы высматривают мертвые тела. Чуть в отдалении двое людей в доме, воздев обнаженные мечи, похоже, приносят клятву. В следующей секции изображен восьминогий Слейпнир, на нем — мертвый человек. Позади спиной к коню трое людей с опущенными вниз мечами. Еще ниже — всадник с богато украшенным щитом гордо ведет за собой четырех воинов. Встречающий подает ему рог. На самом нижнем изображении (занимающем половину камня) большой викингский корабль с наполненными ветром парусами и щитами на борту. Команда наготове, впередсмотрящий смотрит вдаль, а вокруг, как всегда, вздымаются бушующие волны. В данном случае трудно определить, украшают ли нос и корму корабля звериные головы или завитки, но вероятней первое.

Третий камень — из Клинте Хуннинге — существенно отличается от первых двух. В верхнем полукруге — два сражающихся воина с мечами и щитами (больше всего это похоже на судебный поединок) и всадник со шитом и копьем в сопровождении собаки. В средней части помещается довольно грубое изображение корабля под парусами среди обычных символических волн. Нос и корма, как и у корабля с ардреского камня, украшена завитками. Сразу под кораблем — Локи со змеями и верной Сигюн. Но наибольший интерес представляет картина в нижней части камня. Двое лучников защищают дом под остроконечной крышей. В целом сцена напоминает композицию с франкского ларца, изображающую Вёлюнда и Эгиля. Как и на ардреском камне, стоящий снаружи дома человек держит конец веревки, к которой привязана огромная корова, находящаяся внутри. Не все детали картины понятны, но те, кто напал на дом, похоже, просчитались.

Эти и подобные им сцены повторяются неоднократно на мемориальных камнях Готланда, других областей Скандинавии и колоний. Вплоть до конца викингской эпохи особой любовью мастеров пользовалась история о Сигурде Драконобойце, из которой черпали свои сюжеты также и резчики по дереву.

В Скандинавии развивались и другие виды декоративно-прикладного искусства. В источниках довольно часто упоминаются ковры и гобелены, украшавшие стены богатых домов; среди усебергских находок имеется ковер с изображением шествий и повешенных людей. Стоит упомянуть еще о щитах, вроде того, который Эгиль сын Скаллагрима взял с собой на свадьбу в Видимюр: там щит упал в бочку с кислым молоком и испортился. Говорится, что на этом щите были рисунки из древних сказаний, а между ними золотые блестки и драгоценные камни.

Но, пожалуй, всего сказанного уже достаточно, чтобы понять отличительные особенности и почувствовать своеобразие викингского искусства.

После религии и искусства следует обсудить скандинавское право. Законы провозглашались на местных тингах, набиравших силу вместе с хередами, или округами, к которым они относились, на областных тингах (связанных с крупными территориальными единицами, такими, как Трёндалёг или Вестланд в Норвегии, Ютландия и острова в Дании, важнейшие провинции Швеции и Гаутланда, территориально-политические образования, сложившиеся вокруг больших городов типа Виборга, Хедебю и Рингстеда, и исландские "четверти") и альтингах на Тингвеллире (Исландия) и, по-видимому, в Гардаре в Восточном поселении (Гренландия). Тинги продолжали существовать и после того, как скандинавские страны приняли христианство (тинг в Гардаре, предположительно, возник только в этот период), и их законы были записаны уже в христианскую эпоху. Увы, с точки зрения историка, изучающего эпоху викингов, это произошло слишком поздно! То обстоятельство, что в своих попытках восстановить реальные законы VIII–XI вв. исследователи вынуждены опираться на документы XII в., а то и XIII в., создает почву для многочисленных спекуляций. Важным источником для исследования скандинавских законов и обычаев долгое время считались саги. Они действительно предоставляют историку богатейший материал; другой вопрос — насколько точными данными оперировали авторы XIII–XIV вв. и насколько добросовестно они их воспроизводили, словом, в какой степени мы можем доверять сагам. Честный ответ на этот вопрос оказывается не слишком обнадеживающим. Из Konungsbok, Stra?arholsbok, Codex Regius, Jarnse?a, Jonsbok нам известны достаточно детально исландские законы XIII в. Свидетельства саг, повествующих об Исландии 930-1030 гг. ("век саг"), порой согласуются с этими сведениями, порой входят с ними в противоречие, но в обоих случаях это ни о чем не говорит, ибо времена безоговорочного доверия к сагам, наконец, отошли в прошлое. Даже в тех случаях, когда сообщение саги подтверждается другой сагой или иным письменным памятником, типа "Книги о взятии земли", следует спросить себя, действительно ли эти источники независимы и насколько соответствующие утверждения "Книги о взятии земли" (или "Книги с Плоского острова" либо "Круга Земного") сами по себе обоснованны и правдоподобны.

Таким образом, от прежнего романтического представления о викингских законах не остается камня на камне. Законы храмов выглядят весьма подозрительно, если само существование храмов вызывает сомнения; едва ли стоит принимать за чистую монету воинский кодекс, представленный в таких произведениях, как "Сага о Йомсвикингах" и "Сага о Хальви", с их обилием совершенно фантастических подробностей; да и законы хольмганга, которые в исландском варианте сообщает "Сага о Кормаке", а в норвежском — "Сага об Эгиле", заслуживают весьма критического отношения. Судебные процедуры, описанные столь подробно в "Саге о Ньяле", принадлежат XIII в., а не X — началу XI в. и далее в том же духе.

И тем не менее множество фактов говорит о том, что законы занимали в жизни скандинавов, включая и жителей Данело, важное место. Правосудие вершилось публично — на тингах, куда собирались все свободные люди. Наивно думать, что участники тинга всегда были беспристрастны и их решения — справедливы: влиятельные и богатые люди при случае, разумеется, пользовались своим положением. Когда датских викингов, грабивших королевство, спросили, как имя их предводителя, они прокричали в ответ: "Мы все равны". Что сказал, услышав это, Хрольв Пешеход, мы не знаем; возможно, он мог бы добавить "но некоторые равнее других". Так или иначе, бонды и в Скандинавии, и в колониях всегда очень резко выступали против любых попыток ограничить их самостоятельность, особенно когда речь шла об их праве свободно высказывать свое мнение на тинге. Только с их одобрения, выраженного криками или звоном оружия, принятое решение получало юридическую силу. Правосудие было, можно сказать, общественной прерогативой.

Нетрудно указать основные сферы жизни, подпадавшие под действие закона. Наверняка существовали правила созыва, проведения и роспуска тинга, позволявшие решать дела в надлежащем порядке и гарантировавшие безопасность всех присутствующих. В область применения закона входили "гражданские дела" — споры касательно полей, пастбищ, охотничьих угодий, рубки леса и сбора хвороста, а также имущества потерпевших кораблекрушение; произнесение нида или мансёнга; кража овец; злостная порча масла и приваживание чужих пчел; разного рода оскорбления. В каждом из вышеперечисленных случаев закон определял тяжесть проступка и, соответственно, форму наказания — от отсечения пальца до отсечения головы. Нарушения общественной морали, социально опасные деяния и даже давняя викингская практика strandhogg, «продовольственных» рейдов по прибрежным селениям, которую со временем стали жестко пресекать, карались в соответствии со скандинавским правом штрафами, смертью или объявлением вне закона. Безусловно, существовали правовые нормы, определявшие статус заезжих людей и чужеземцев, живших более-менее постоянно на данной территории; нормы, регулировавшие торговлю и отправление религиозных культов, гарантировавшие неприкосновенность святилищ и право замужних женщин на свою собственность. Обширнейший раздел права был посвящен всякого рода убийствам — в целях самозащиты, на честном поединке, спровоцированное; сожжение человека в его доме; убийство ночью, в присутствии конунга или в священном месте, необъявленное убийство, бесчестное убийство и т. п. Всякого человека ценили, и эту цену можно было исчислить. Установленная законом вира выплачивалась серебром, шерстью или скотом, и само существование этой сложной, хорошо разработанной системы штрафов служило залогом того, что никакое покушение на жизнь человека, его семью, собственность или репутацию не останется безнаказанным. Северные законы говорили о достоинстве свободных людей.

Говорили в буквальном смысле этого слова. Руны, которыми пользовались повсюду в Скандинавии до принятия латинского алфавита, не слишком подходили для записи правовых норм или хроник (хотя один такой кодекс известен: Codex Runicus AM 28 8vo), поэтому, когда требовалось применить и сообщить кому-то законы, людям приходилось рассчитывать только на человеческую память. Реально ничего невозможного в этом нет. Во-первых, человек, затевавший тяжбу, всегда мог найти знатока законов, чтобы обратиться к нему за советом и помощью. Как бы их ни называли, по сути, эти знатоки исполняли роль современных адвокатов. Во-вторых, исландские источники часто упоминают о «законоговорителях». Законоговорителя выбирали; в его обязанности входило помнить все законы и в течение трех лет читать каждый год наизусть одну треть из них перед участниками тинга. Он был живым кодексом (разумеется, нельзя утверждать, что он не пользовался никакими письменными документами в качестве подспорья памяти) и абсолютным авторитетом в вопросах права. Перечень исландских законоговорителей с 930 г. до конца исландского народовластия в 1262–1264 гг. впечатляет. Знание законов входило в число знаний, необходимых правителю, на которых держались его власть и авторитет. И если бондам требовался закон, чтобы облегчить и обезопасить свою жизнь, то и закон без бондов был бы ничто, ибо скандинавское право работало только благодаря их доброй воле и активному участию в правосудии. В подобной ситуации выигрывали обе стороны, и принятие христианства, повлекшее за собой соответствующее изменение правовых норм, в данном случае пошло только на пользу.

Сами судебные процедуры были далеки от совершенства — но в какую эпоху, в какой стране о судопроизводстве говорили иначе? Порой исполнить решение тинга оказывалось крайне трудно, а иногда — вообще невозможно. Тут многое зависело от самих участников тяжбы — от их личной инициативы, энергии и той поддержки, которой они могли заручиться. В Норвегии, Швеции и Исландии бывали случаи, когда истец, сочтя, что при разборе его дела закон истолковали неправильно и решение тинга для него оскорбительно, брался за оружие. Но в целом любой человек в Скандинавии или колониях — будь он конунг, ярл, бонд или раб — почитал закон; оберегавший его самого и его собственность и приносивший в жизнь общества стабильность и порядок. Рассказы о распрях, сохранившиеся в исландских сагах, на первый взгляд противоречат всему, что говорилось выше о законах, судебных процедурах и авторитете тинга, но в действительности это не так. Большая часть этих историй выдумана; кроме того, сочинителей саг в любом случае не интересовали обыденные ситуации, когда закон торжествовал и дело улаживалось мирно ко всеобщему удовольствию, — куда более привлекательными им представлялись редкие casus celebres. Другими словами, если верить сагам, исландцы в эпоху викингов были такими же законопослушными и так же любили сутяжничать, как и сейчас. Подводя итог, можно сказать, что скандинавы признавали закон, обязательный для всех свободных мужчин и женщин, и выработали основы судопроизводства, которое вершилось публично на тингах и являлось неким примитивным прообразом суда присяжных. В скандинавской правовой системе прослеживаются отличительные особенности викингской культуры в целом; ее уважение к человеку — будь это мужчина или женщина — и принципиальный прагматизм.

И вот теперь, после того как мы обсудили в трех главах, посвященных скандинавскому обществу, природные особенности трех северных стран, расовые признаки, язык, социальную иерархию, занятия, религию, искусство и право скандинавских народов, описали, пусть достаточно бегло, события, происходившие в рассматриваемый период в Норвегии, Швеции и Дании, и экспансию викингов за море, у автора и читателя может возникнуть некое искушение. Хочется нарисовать портрет «типичного» викинга и поместить его в каталог "исторических типов" с соответствующей подписью и инвентарным номером. Соблазн, безусловно, велик, но задача, которую мы при этом перед собой ставим, маловыполнима и просто бессмысленна. Харальд Суровый, проведший тридцать пять лет в битвах, прославленный воин, чей путь начался в Малой Азии и закончился у Стемфордского моста, был викингом, равно как и его отец, Сигурд Свинья, который всю жизнь прожил дома, присматривая за полями и лугами, скотиной и мастерскими. Викингами были Хэстен, приведший "огромное войско" данов в Англию в начале 890-х гг., и Оттар, который привез королю Альфреду моржовый клык и рассказывал своему лорду о северных землях. Этим именем назвать и мародеров, грабивших церкви в Англии, Ирландии и Франции, и усебергских резчиков или мастеров из Маммена. Те, кто говорил "законом держится наша земля, беззаконием рушится", и те, кто вершил родовую месть, купцы и пираты, путешественники и колонисты, скальды и рассказчики саг — все это викинги. Конунги, усилиями которых скандинавские страны стали частью христианского мира, — конунги викингов. Короче говоря, чтобы нарисовать портрет викинга, надо пересказать заново содержание этой книги, но даже и тогда у нас не получится цельного образа.