Вкус коньяка

–  В самую обычную школу. Учиться же надо. Образование получать.

–  Вы что смеетесь?
– Мишка переводил испуганный взгляд с меня на

Анну и снова на меня.
– В какую школу?

–  В среднюю школу. Недалеко от нашего дома находится школа…

–  В седьмой класс что ли? Я ведь только до шестого доучился. Я в школу не пойду. Хотите, чтобы там надо мной все смеялись, как над переростком тупым? Хрен! Не пойду я ни в какую школу. Хрен вам всем в дышло!

–  Ты почему ругаешься, Мишуня?
– всплеснула руками Анюта.

–  Извините, тетя Аня. Это я забылся. Больше не буду.
– Это у

Мишки прозвучало по-детски.

– Но в школу я все равно не пойду. Нашли

Буратино! Я лучше снова к Чемодану в Мертвый город уйду.

–  В Мертвый город?
– переспросил я.

–  Да хоть на край света! Только не в школу.

–  А чем ты собираешься заниматься?

–  У Чемодана?

–  У меня.

–  А я тебе еще вчера вечером сказал, что еще не решил, останусь с тобой или нет! Захочу, уйду. Я - свободный человек.

–  Свобода - это осознанная необходимость. Причем, необходимость заниматься не только тем, что хочется лично тебе, но и тем, что нужно от тебя обществу.

–  Ну, ты умный!

–  Стоп, мальчики! Не ссорьтесь, - встала между нами Анна.
–

Поехали домой. Приедем, пообедаем, а после обеда все и обсудим. Кто у нас свободный, а кто умный. И что дальше делать будем.

Мишка насупился и всю дорогу не разговаривал. Анна пыталась несколько раз с ним заговорить, но Мишка не отвечал, смотрел в забрызганное грязью боковое окно "Нивы" и думал о чем-то своем, никому не ведомом. Возможно, он взвешивал на одной чашке мысленных весов полуголодную свободу, а на другой - зависимость от общества в моем лице и, чего уж теперь, в лице Анны. А может быть, он вспомнил про пачку Мальборо, забытую и оставленную им в кармане ветровки, которую мы без сожаления выбросили в мусорный контейнер во дворе

"Дома одежды" вместе с драными джинсами и кроссовками и размышлял теперь над тем, как здорово и сладко было бы сделать пару хороших затяжек.

Когда мы, оставив "Ниву" во дворе под окнами, поднимались по лестнице, Мишка вдруг сообщил нам с Анной:

–  Учиться мне ни к чему. Специальность у меня уже есть. Так что, на шее вашей сидеть не буду.

–  И какая у тебя профессия, если не секрет?
– Я чуть было не спросил - уж не связана ли эта профессия с добычей и сбытом цветных металлов?
– но вовремя себя осадил.

–  Я в электротехнике разбираюсь, - заявил Мишка.
– Батя научил.

–  Это здорово!
– с жаром откликнулась Анна.
– Это на самом деле здорово. Так ты у нас мастеровой оказывается? А у меня недавно утюг перегорел. И пылесос вот-вот умрет. Как кстати получилось, что ты в электричестве разбираешься! Может, посмотришь, а Мишунь? Нет, правда!

–  Посмотрю, - деловито пообещал Мишка, - чего бы не посмотреть?

Пока вы, теть Ань, обед готовите, я и посмотрю. Пойдемте сразу к вам.

–  Пошли.

Я один вошел в свой дом и сразу кинулся к бару за сигаретами.

Закурил.

Что-то не так! Что-то не так я делаю. Я разозлился на Мишку за то, что он не захотел идти в школу. А имею ли я право злиться на него за то, что он не желает выглядеть переростком среди своих сверстников? Да и вообще - глупость сморозил! У Мишки ведь ни документов, ничего нет. Как бы я его в школу определил? И вообще - кто я ему? Надо вначале усыновлением заняться. Или опекунством…

Как там это называется? И как делается? Кто это все оформляет?

Как много вопросов! А ответов-то нет. Пока нет, их искать надо.

Видать, снова Гоше звонить придется.

Но, прежде всего надо решить главный вопрос. Мы вместе с Мишкой, или так - временно?

*28.*

–  Расскажи нам, кем были твои родители?
– спросила Анна у Мишки после обеда.
– И вообще, расскажи о себе. Мы же про тебя ничего не знаем…

Мы пообедали у Анны. Зачем таскать продукты из одной квартиры в другую, даже если эти квартиры на одной площадке? Это было бы нелогично. И все-таки я ощущал некую неловкость. Получалось, что это именно я подкинул Анне такой "подарок" - беспризорника Мишку и кучу забот вместе с ним. Правда было заметно, что эти заботы Анне не в тягость, напротив - она вдруг вся засветилась, стала веселой и щебетала без умолку. На Мишку она насмотреться не могла и все подкладывала и подкладывала в его тарелку лучшие кусочки. Изредка я бросал на Анну короткие оценивающие взгляды. А ведь она и, правда, очень красива. Ей уже шестой десяток, а выглядит лет на сорок.

Присутствие Мишки повлияло на ее внешность? Навязанные заботы о пацане ее омолодили? Явились чем-то вроде эликсира молодости? Или она всегда была такой, а я этого не замечал? Ну да конечно была. Я просто не хотел замечать очевидного. А Мишка сразу заметил. В самом соку, бабец, сказал он. Я вдруг ощутил что-то, похожее на укол ревности. Только не понял к кому - к Мишке, к Анне или к ним обоим?

–  Ну, что, расскажешь?
– повторила Анна.

–  Не интересно.

–  Не хочешь вспоминать?
– догадался я.

Мишка посмотрел мне в глаза и вдруг начал:

–  Мама умерла, когда я родился. Отец меня один воспитывал. Он электромонтажником был. На заводе работал, а потом завод закрыли и всех распустили. Батя стал в каком-то сервисе работать и на дом работу брал часто. Ремонтировал всякую бытовую технику. Меня учил.

Учись, говорил, Мишка, пока я живой. Учись профессии. Тебе жить. Как знал… - Мишка шмыгнул носом, но не заплакал. По-видимому, плакать его отучили уже давно.
– Как знал батя, что скоро умрет… Он не только профессии меня обучил. Он мне книги покупал. Говорил - читай, в книгах много чего полезного есть. И в школу меня хорошую устроил.

В платную. Школа искусств. Там меня всякому обучали, не только арифметике и русскому языку. Женщинам и старикам место уступать, правильно разговаривать учили, есть красиво. Даже танцам бальным учили. Но танцы я не очень… Зато на мандолине играть выучился.
–

Мишка изобразил, как он левой рукой зажимает струны на грифе, а правой, в которой держит воображаемый медиатор быстро-быстро ударяет по ним.
– Батя на гитаре играл классно. А я на мандолине. У нас с ним дуэт неплохой получался… Теперь я разучился, наверное играть на мандолине. Три года ее в руки не брал. Да и бати нет.

–  Он болел?
– сочувственно спросила Анюта, - твой папа?

–  Не-а. Никогда не болел. Может, и болел, только я об этом не знал ничего. Батя всегда веселый был. И бодрый. Никогда на здоровье не жаловался.

–  Что же с ним стало?

–  Не пришел с работы однажды. Потом ко мне пришли с этой его работы и сказали: твой отец умер. Что-то с сердцем.

Мишка замолчал.

–  А потом что?

–  Потом меня в детский дом определили. Баба какая-то с мужиком пришли и увезли меня. В детский дом этот… Только я оттуда сбежал.