Владивосток
Шрифт:
«Переезд был совершен благополучно без всяких приключений. Во Владивостоке семья поселилась в собственном доме на Нагорной улице (ныне ул. Суханова). По склону горы вдоль улицы в сторону бухты спускалась деревянная лестница с перилами, а внизу на площадке стоял деревянный дом оригинальной архитектуры с верандой, крытой галереей и множеством разных "сюрпризов" внутри в виде винтовых люков и прочих причуд (ныне на этом месте стоит здание института искусств).
Склон горы был укреплен двумя ярусами каменной кладки. Там, где кончалась лестница, устроен был хороший колодец с крышкой и воротом. Перед верандой стояла беседка, увитая виноградом, а немного дальше — большое развесистое дерево. Особенностью этого дерева было то, что все оно было покрыто большими шипами.
Площадка, на которой стоял
Рядом с полем начиналась гора Алексеевская, на верхушке которой стояла бывшая пожарная каланча. В этой деревянной двухэтажной башне он никогда не видел ни пожарных, ни караульных. Изредка навещали ее люди довольно подозрительной наружности. Оригинальна эта каланча была тем, что посетители оставляли на ее стенах, окнах и дверях многочисленные надписи, вырезанные ножом, а так как эта каланча была довольно преклонного возраста, вследствие чего, вероятно, и была заброшена, то некоторые надписи, судя по датам, были сделаны давным-давно.
Кроме надписей были на ней также и образцы резьбы по дереву, довольно хорошо сделанные. По гнилой, качающейся под ногами лестнице молено было подняться на второй этаж. Отсюда был виден весь город и бухта со стоящими в ней судами. Видом мальчишка, конечно, не любовался, но любил сидеть на верхней площадке около "пня" от спиленной мачты».
ЗАБИРАЯ С СОБОЙ ПАМЯТЬ...
Стало уже доброй традицией праздновать день рождения Владивостока. Даже те, кто на время уезжает из него, не забывает об этом. Так было и прежде. Еще в прошлом основатели города встречались в Санкт-Петербурге в одном из шикарных ресторанов, вспоминая дни юности на берегах Японского моря. Эту традицию продолжили и те, кто в октябре 1922 г. навсегда покинули Владивосток и провели остатки дней своих на чужбине. Они собирались на празднование каждого юбилея города. Как водится, бывшие владивостокцы часто публиковали свои воспоминания. Особой датой для них стало столетие Владивостока. Газета «Русская жизнь» в Сан-Франциско напечатала по этому поводу большую статью, подписанную С. И. Бельдиновым. Вот отрывок из нее.
«Молодой город обустраивался по последнему слову техники, поэтому он был красивее старейших сибирских городов: Читы, Иркутска, Красноярска и тем паче Томска. Такие магазины, как фирмы Кунста и Альберса, И. Я. Чурина, Лангелитье и другие, не снились в то время этим городам. А базар... Не тот базар, который в последние дореволюционные годы был перенесен на Семеновский ковш, а старый, маленький, экзотически своеобразный, что был у самой бухты, в центре, около городского сада (около памятника Борцам за власть Советов. — Примеч. авт.). Не базар, а музей всех даров морского дна и таежных недр.
На земле — большие лотки из белой жести, на которых, среди водорослей, все виды морских даров. Каких только рыб здесь нет! От косоглазой камбалы до пузатых морских бычков, синеватой скумбрии с полосатыми на спине пятнами, с глазами на спине — верхоглядом, пилой-рыбой, треской... Не перечтешь! Крабы, морские пауки, большие и малые, обычные и редкие — бархатисто-голубые, нарядные, красивые, но несъедобные, ядовитые. Покупают их для аквариумов и для забавы, так как светятся они ночью фосфорически-голубым огоньком. Морские огурцы, ежи колючие, морские, пятилучевые, с множеством трубчатых присосков. Молодые спруты, или осьминоги, для китайцев съедобные, с красными страшными, темно-студенистыми, вьющимися восемью присосками. Раки, красные вареные и зеленые, что медленно по водорослям пятятся; раковые шейки, малюсенькие, что "чилимами" здесь прозывают. Вкусное легкое блюдо. Под пиво, под разговор таковых чилимов можно незаметно скушать до сотни, потому и порциями их подают не меньше 50, и тащат их целыми горами.
На базаре можете полюбоваться на рака-отшельника, что живет вдали от берегов, в самой морской глубине, спрятавшись в постороннее тело, камень-песчаник или в обломок песчаных отложений. Его маленькая келья от постоянных прибоев и волн снизу всегда гладко отполирована, а сверху маленькая дырка. Из дырки этой при абсолютной тишине покажется осторожный глазок, а потом вылезает наполовину и сам отшельник. От малейшего движения воздуха вздрогнет и спрячется. Около балаганчиков, на разостланной парусине, чаще брезенте, кучи самых разнообразных фруктов: яблоки, апельсины, ананасы, японская фурма, маленькие сладкие мандарины в небольших ящичках, по 25 в каждом, за 20 копеек. На ветках кистями — бананы, виноград всевозможных сортов, малюсенькие в ящичках померанцы. Масса всевозможных цветов: разных видов пальмы, олеандры, белые ландыши, лилии, крупные пионы, ирисы. Обилие цветов и множество заморских, ярко-цветистых птиц: от цветных попугаев до малюсеньких колибри.
Изделия китайских кондитерских: большие и малые, круглые и квадратные вафли и особо сладкие, круглые священные вафли из священного риса "сальбе", такие сладкие, что у грешников зубы не выдерживают и болезненно ноют. Много больших и маленьких черепах и обезьян, которых здесь зовут макаками. Для китайцев нет большей обиды и оскорбления, если назовут его макакой или черепахой.
Китайцы очень любили и любят своего маньчжурского соловья. На базаре, на длинных шестах, перекинутых поперек прохода, над головами качаются большие клетки с этими маньчжурскими соловьями, которые, собственно, не поют, а прищелкивают, и то только в такт той мелодии, которую им насвистывают.
На базаре всего много, и все баснословно дешево, особенно зелень и куриные яйца: 40 копеек сотня. Дорого только обычное говяжье мясо. Хозяйкам во Владивостоке незачем было ходить на базар. Весь город обслуживал Ван Фузин, или, по-русски, просто Вася. Он являлся тотчас же, едва вы успели перебраться на квартиру.
— Мадама, капитана, твоя не надо базар ходи... Морковку, луковку, помудоля, караба, камбала, огуреза — все, все принося... Деньги не надо, мало-мало обмани не надо.
Ван Фузина-Васю все знали: в руках его вся торговля. Если с Васей произошло разногласие — в суд он не пойдет, но и для спорщика не легче. Где он что хочет купить, ни один носильщик ничего не принесет, и на базаре ни один китаец-торговец ничего не отпустит:
— Мало-мало ходи, псол мимо: твоя мало-мало машинка есть.
Потому ли, что старый замечательный базар-музей был вблизи адмиральского дома, но ни пьяных, ни буянов там не было. Перемещенный на большую Семеновскую площадь, вблизи Амурского залива, базар сразу потерял свою чарующую экзотику. Все спряталось в больших магазинах с зеркальными стеклами, по специальностям. Даже ручная торговля, лотки — под особой крышей. В силу ли большого простора площади, или по каким иным причинам, на новом Семен-базаре появилась масса гадальщиков, предсказателей судьбы, гадальщицы — морские свинки и белые мышки; гадание на картах и карточная игра, а по праздничным дням рукопашные драки. Между матросами и пехотинцами была вражда. Ходят они на Семен-базар только группами: не приведи, господи, оторваться от колонны, одинокому попадет за милую душу.
Сразу после Пасхи, а случалось, и на самой Святой неделе, прибывали во Владивосток на стоянку в бухте Золотой Рог наши военные корабли. Едва таковые показались на горизонте, как всюду слышались радостные возгласы:
— Эскадра пришла! Эскадра! Военные корабли! Моряки, моряки!
На средину огромной бухты величественно, тихо, спокойно вплывали расцвеченные флагами, при встречных пушечных салютах, наши крейсера и броненосцы: "Петропавловск", "Рюрик", "Память Азова", "Изумруд" и другие. Владивосток сразу точно преображался, подтягивался, принаряжался; у всех веселое, праздничное и радостное настроение. Понимали жители, что это не простые корабли, а оплот и утверждение нашего могущества в водах Тихого океана и на Дальнем Востоке.