Влас Дорошевич

— Так пусть знойная страсть их жен напоминает им о знойной родине! — воскликнул Магадэва. — Воистину, мне жаль этого народа! Пусть верность, страстная преданность жен утешит их в несчастье, заставит позабыть изгнание. Пусть будут их женщины стройны, как кедры родимого Ливана, — и достойны быть воспеты в песне, которую все народы назовут царицей всех песен, «песнью песней». Пусть звездами путеводными сверкают их глаза, и любовь, и ласка, и тихая грусть пусть светится в них.

И он создал израильтянок, стройных, как юный кедр Ливана, с глазами, в которых сверкают звезды полуночного неба, знойных, как их далекая, покинутая родина, с черными косами, которые тяжело падают назад, как змеи, готовые обвить любимого.

— Веселая страна танцев и шутки! — улыбнулся Магадэва, пролетая по северу. — Здесь владеют шпагой и танцуют и весело шутят, осушая стопы дедовского, старинного меда. Создадим им подругу! Веселую, как они. Пусть, как мед, она кружит им голову. С крошечной ножкой, которая не знает усталости в танцах. Пусть немного вина входит в ее башмачок, из которого они будут пить ее здоровье. Они и так будут достаточно опьянены ее грацией, изяществом, кокетством. Крошечную ручку дадим ей, достойную того, чтоб ласково погладить эти выхоленные, красивые усы. Вечной веселой улыбкой озарим ее лицо и дадим ей зубы, как жемчуг, чтоб она могла всегда улыбаться! Смех пусть дрожит в ее глазах, а гибкий стан ей дадим для того, чтоб ускользать от своего лихого кавалера в огненном танце. Пусть она любит свою родину, где ее чтут как идола!

И Магадэва создал изящную, грациозную, чарующую польку. Над могучей страной земледельцев пролетал Магадэва и сказал:

— Я дал им женщину, могучую, как они. Тихую и покорную, как они, спокойную и ласковую, чтоб давать им отдых в час утомленья. Пусть ее могучий стан не боится работы, безмятежный мир сияет в глазах, поступь будет тверда и решительна, а косой пусть обовьет она милого в час, когда обовьет его руками и он прильнет к ней на грудь.

И Магадэва создал русскую женщину и спустился на веселые берега голубого Дуная.

— Здесь народ дешевизны! Они любят, чтоб за гульден всего было много. Создадим им женщину, которою они остались бы довольны. Пусть она будет весела, как берега голубого Дуная, но полна, как кружка пива.

И Магадэва создал венку, у которой всего было много, и венский стул, крепкий, из гнутого букового дерева, чтоб он мог выдержать ее тяжесть.

Потом он понесся в Испанию.

— Страна, где любят петь так же, как и драться. Мы дадим им женщину, которая своей пляской будет зажигать их кровь. Пусть в честь ее звенят серенады, — и это будет для них достаточным поводом кончать друг с другом добрым ударом навахи! Кроме этого, им ничего не нужно, разве только хорошую сигару! Наградим же их женщин умением крутить сигаретки!

Магадэва промчался и над сонной Турцией.

— Дома с маленькими окнами и таинственной тишиной внутри. Пусть в дыме кальяна пред их обитателями, словно греза после гашиша, предстанет одалиска, полуобнаженная, с дразнящим танцем, истомой и ленью в движениях. Пусть будут их женщины ленивы и страстны. Пусть они не делают шага из дома и в тиши гарема пусть разжигаются их мечты.

Все страны облетел Магадэва, везде шутя над людьми свою божественную шутку: создавая женщину.

— Все! — сказал он, утомившись.

— Ты забыл еще один город, — напомнил Брама. — Одесса, — она лежит на прекрасном берегу Черного моря.

— Кто населяет этот город?

— Люди разных племен.

— Так пусть же женщины этого города совмещают в себе качества женщин различных стран. Я устал творить. Возьмем по достоинству от каждой женщины и создадим одесситку.

И он создал ее, изящную, как полька, стройную, как еврейка, немного полную, как венка, чуть-чуть сентиментальную, как немка, с глазами, многообещающими, как венгерка, легкомысленную и изменчивую, как парижанка.

Так была создана женщина — эта шутка богов.

Совесть (из ста китайских сказок)

Случилось это в давнишние, давнишние, незапамятные времена, когда и летописей-то еще не писалось! Случалось и тогда людям делать глупости, но никто их глупостей не записывал. Оттого, может быть, мы и считаем наших предков мудрыми.

В те незапамятные времена и родилась на свет Совесть.

Родилась она тихою ночью, когда все думает.

Думает речка, блестя на лунном свете, думает тростник, замерши, думает трава, думает небо.

Оттого так и тихо.

Днем-то все шумит и живет, а ночью все молчит и думает.

Каждая куколка думает, с какими бы пестрыми разводами ей выпустить бабочку.

Растения ночью выдумывают цветы, соловей — песни, а звезды — будущее.

В такую ночь, когда все думало, и родилась Совесть.

С глазами большими, как у ночных птиц. Лунный свет окрасил ее лицо бледным цветом. А звезды зажгли огонь в глубине ее очей.

И пошла Совесть по земле.

Жилось ей наполовину хорошо, наполовину плохо.

Жила, как сова.

Днем никто с ней не хотел разговаривать.

Днем не до того.

Там стройка, там канаву роют.

Подойдет к кому — тот от нее и руками, и ногами:

— Не видишь, что кругом делается? Тут камни тащат, тут бревна волокут, тут лошади ездят. Тут надо смотреть, как бы самого не раздавили. Время ли с тобой разговаривать!

Зато ночью она шла спокойно.

Она заходила и в богатые фарфоровые дома, и в шалаши из тростника.

Тихонько дотрагивалась до спящего. Тот просыпался, видел ее в темноте горящие глаза и спрашивал:

— Что тебе?

— А ты что сегодня делал? — тихонько спрашивала Совесть.

— Что я делал! Ничего, кажется, я такого не делал!

— А ты подумай.

— Разве вот что…

Совесть уходила к другому, а проснувшийся человек так уж и не мог заснуть до утра и все думал о том, что он делал днем.

И многое, чего ему не слышалось в шуме дня, слышалось в тишине задумавшейся ночи. И мало кто спал. Напала на всех бессонница.

Даже богатым ни доктора, ни опиум помочь не могли. Сам мудрый Ли-Хан-Дзу не знал средства от бессонницы.

У Ли-Хан-Дзу было больше всех денег, больше всех земли, больше всех домов. Потому люди и думали:

— Раз у него всего больше всех, — значит, у него больше всех и ума!

И звали Ли-Хан-Дзу премудрым.

Но и сам премудрый Ли-Хан-Дзу еще больше других страдал от той же болезни и не знал, что поделать.

Кругом все были ему должны и все всю жизнь только и делали, что ему долг отрабатывали. Так мудро Ли-Хан-Дзу устроил.